Он довел Аниту до самой виллы Спада, а прощаясь, вынул из кармана серебряные часы и протянул их Аните.

- Вашему старшему сыну подарок от римского часовщика Перетти Карло. А мне, - заключил он с грустной улыбкой, - часы не нужны. Я теперь точное время три раза в день, в семь утра, три часа дня и в восемь вечера, по французским батареям сверяю.

- Что, никогда не опаздывают? - в тон ему спросила Анита.

- Пока ни разу, - со вздохом ответил старый часовщик. - Ничего, Гарибальди им стрелки назад переставит. - Он снова снял шляпу. - Желаю вам удачи и счастья.

- Да, удачи и еще боеприпасов нам не помешало бы, - сказал Гарибальди, когда Анита передала ему свой разговор со старым часовщиком. А то Розелли не скупится на обещания, а вот патроны и ядра шлет скудно. Зато французы снарядов не жалеют, палят днем и ночью.

И тут в виллу Спада попал снаряд. Кусок стены рухнул, едва не расплющив Гарибальди. Он вскочил, и первой его мыслью было: как Анита? А она улыбалась ему через силу - обломок угодил ей в бок. Вымученная улыбка сменилась вскоре гримасой боли, и она потеряла сознание. Когда пришла в себя, увидела сидевшего рядом мужа.

- Хосе, - тихо сказала она, - не отсылай меня назад, это пройдет... уже прошло.

- Хочешь и себя, и ребенка погубить! - с горечью сказал Гарибальди. Каково мне на это смотреть! Вернись к маме, в Ниццу, богом тебя прошу! Я дам тебе верного провожатого.

- Хосе, никуда я не уеду. Останусь с тобой до конца, что бы ни случилось. И каждый день с тобой будет для меня даром судьбы... Помоги мне подняться, голова немного кружится.

Всю ночь с 28 на 29 июня 1849 года французские батареи вели ураганный огонь по древней, источенной временем Аврелиевой стене, за которой окопались гарибальдийцы. Потом заговорили орудия на двух захваченных бастионах. В груду обломков превратились ворота Сан Панкрацио, огромные бреши зияли в стенах виллы Спада, штаба Гарибальди, санитары не успевали уносить из траншей убитых и раненых, а Вашелло все не сдавалась.

В самом Риме снова захлебывались в тревожном звоне колокола. Раненые, те, кто еще мог держать в руках ружье или пику, уходили из госпиталей и занимали свое место на баррикадах. Рим готовился к последнему сражению.

А французские батареи по-прежнему осыпали снарядами и ядрами холм Джаниколо и кварталы Трастевере.

Одно за другим умолкали орудия римлян, и в сумерках только две батареи Лавирона на горе Сан Пьетро ин Монторио еще отвечали редкими залпами на вражеский огонь. В полночь умолкли и они. Все артиллеристы до единого полегли у своих орудий. Лавирона сразил осколок снаряда, попавший ему в голову. Он лежал на траве и угасающими глазами смотрел в черное небо. Когда подбежали санитары, он еще был жив. Последние его слова были: "Не надо, бесполезно... помогите раненым". Он умер по дороге в госпиталь.

Наступил вечер, и, к изумлению французов, весь Рим озарился огнями. Ярко сверкал освещенный плошками купол святого Петра. Там шло торжественное богослужение. 29 июня - день святых Петра и Павла, и римляне, верные традициям, решили его отпраздновать вопреки судьбе и врагу. Горели все фонари, взлетали к небу бенгальские огни и искры от костров. В свете факелов на башне Капитолийского холма развевалось трехцветное итальянское знамя. Но на высоченном холме Марио, захваченном французами, уже трепетали на ветру скрепленные вместе знамена французское и папское.

Орудия молчали - французы готовились к штурму, подтягивали полевые гаубицы, подвозили боеприпасы.

К ночи разразился ливень, дождь шел стеной, заливая костры и гася факелы. В наступившей темноте Гарибальди пробрался к Вашелло и, отозвав Медичи в сторону - вся вилла превратилась в груду камней и щебня, - сказал тихо, чтобы не услышали берсальеры:

- Джакомо, до полуночи отведешь своих к Аврелиевой стене. Иначе французы тебя окончательно отрежут.

- Мы и в окружении еще продержимся!

- Знаю, - прошептал Гарибальди. - Будь твоя воля, ты бы отсюда живым не ушел. Но мне и Риму ты нужен живым. Я только и делаю, что хороню друзей. - Он вытер мокрое от дождя лицо и уже иным, твердым голосом приказал: - Займешь в обороне позицию на шестом бастионе, слева от ворот Сан Панкрацио. Ясно?

- Яснее не бывает, - глухо сказал Медичи.

- Ну, старина, ин бокка аль лупо*.

- Крепа*, - ответил Медичи.

_______________

* Пожелание удачи, равнозначное нашему "Ни пуха, ни пера".

* Ответ на пожелание, соответствующий нашему "К черту".

После полуночи дождь утих, и в зловещей тишине гарибальдийцам слышно было, как по раскисшей от грязи земле хлюпают сапоги и с громким всплеском падают в мокрую глину связки прутьев. Еще немного - и дорога для французской артиллерии на конной тяге будет готова.

В два часа ночи французская батарея на Монте Марио произвела три выстрела - сигнал к атаке.

Часовые гарибальдийцы дали в ответ залп из карабинов - сигнал тревоги. Прогремела труба, сзывая гарибальдийцев на последний кровавый бой.

Французские егеря получили приказ взять виллу Спада. Они шли в атаку, утопая по колено в черной жиже. Первые упали, сраженные меткими выстрелами, но остальные окружили виллу плотным кольцом. Генерал Молиер велел через парламентера сообщить защитникам виллы: если они сдадутся, он гарантирует всем жизнь.

- Передайте генералу, гарибальдийцы не сдаются, - ответил Лучано Манара. В этот решающий миг он, еще недавно майор королевской пьемонтской армии, готов был сражаться до конца и погибнуть республиканцем и гарибальдийцем.

- Если так, огонь! - приказал Молиер.

И снова на виллу Спада обрушились ядра и бомбы. Нижний, чудом уцелевший этаж заволокло пороховым дымом. У защитников виллы кончились патроны и порох.

- Настал наш смертный час, Аугусто, - обратился Манара к Векки. Давай обнимемся на прощанье, старина!

- Перестань! Я верю, Гарибальди нас выручит, - ответил Векки, только бы продержаться еще немного!

Французы снова открыли шквальный огонь из ружей и карабинов.

Векки ранило в руку.

Внезапно огонь стих.

- Совсем от этих снайперов житья не стало, - сказал Манара, помогая Векки бинтовать руку. - Готовятся, видно, к атаке. Взгляну-ка, что эти галльские монахи задумали.