Спустя несколько минут к мосту подкатили две телеги, накрытые брезентом. Минеры четвертого батальона, опоясавшись шнурами, стали таскать на мост ящики.
Все тревожнее и тревожнее оглядывается на работу "комиссии" часовой. Но уже поздно. Рядом с ним стоят четыре человека. У двоих пистолеты зачем-то вынуты из кобуры и заткнуты за пояс, автоматы взведены, и хотя разговаривают они весело, но пальцы их лежат на спусковых крючках.
Часовой уже не отвечал на вопросы. Он обмяк, приуныл и тоскливо поглядывал то на реку, то на автоматы, направленные дулами в его живот. Круглое лицо его посинело. Он часто дышал, боясь хоть одним словом выдать свое волнение.
А на мосту кипела работа. Один пролет моста был опоясан ящиками. Детонирующий шнур соединял их. Когда же последний из оставшихся на мосту - Платон Воронько - зажег шнур и кивнул разведчикам, Подоляко небрежно крикнул дрожавшему часовому:
- Ну вот и добре! Комиссия кончила свою работу. Теперь - тикай!
Оцепенев, полицай не двигался.
- Ну, чего хлопаешь моргалками? Тикай! - крикнул Валя Подоляко.
И лишь когда он сам сполз на каблуках по крутой насыпи в канаву, часовой кубарем скатился на другую сторону.
Полтораста килограммов тола тряхнули мост. Земля вздрогнула, насыпь поднялась и осела вниз. Эхо взрыва пошло по реке, и сквозь басовитый его окрик взвизгнули вылетавшие в хатах стекла. Мост сдвинулся с края пролета, съехал с быков в сторону, но не рухнул. В расчетах минеры промахнулись. Мост оказался с большим запасом прочности. Только часть перебитых железных балок свисала вниз. Верхние крепления все еще держали ферму. Она прогнулась и широкой раскоряченной ижицей повисла над водой. Пришлось рвать вторично.
Лишь после второго взрыва пролет рухнул в воду.
Закончив свое дело, четвертый батальон беспрепятственно продолжал путь на юго-восток. В двадцати километрах от села Борки он должен был соединиться с отрядом.
19
Ночной дождь и грязь причинили немало хлопот не только четвертому батальону.
Головная колонна отряда тоже опоздала к железной дороге. И хотя особых происшествий при переходе не было, но все же мы не успели дойти за ночь к намеченному пункту. Рассвет заставил нас раскинуть лагерь в ближайшем лесу. Люди вымокли до нитки. Страшно хотелось спать. Прикидывая место для стоянки, ни начальник штаба, ни его помощники Войцехович и Горкунов, ни я не разглядели на промокшей карте, что лес подходит почти вплотную к кружку на карте, - к кружку, который должен обозначать город или местечко.
Короче говоря, мы расположились в трех километрах от бывшего города Скалат. Наскоро наметили круговую оборону и стали сушиться у костров. Люди тут же засыпали. Дремали измученные кони. Не спали лишь одни ездовые. Они скосили всю траву вокруг стоянки и рыскали в поисках сухого корма для лошадей. Потные кашевары стряпали незатейливую партизанскую снедь.
Я проснулся около полудня. Земля, нагретая солнцем, парила. Тело ломило. Вдали, где-то за лесом, тихо ворковал пулемет, ему вторила разболтанная пишущая машина Войцеховича.
Базыма участливо спросил меня:
- Ну как, легче? А мы думали, захворал всерьез. Ты, брат, бредил все утро. Такие речи закатывал...
Только сейчас я сообразил, что болен. На вопрос, какова обстановка, начштаба отвечал озабоченно, водя пальцем по карте.
- Это четвертый батальон приближается. Для связи с ним выслал отделение конников.
- Перехватить его на пути? - сонно спросил я начштаба.
- Ну да, надо сообщить изменение стоянки.
- Вернулись конники?
- Вернулись. Подоляко доносит: батальон выполнил задачу на ять. Взорвал мост и сейчас отходит.
Несколько длинных очередей дробно застучали на западе.
- Немцы преследуют Валентина. Прибыли к мосту на автомашинах. Похоже, что у противника есть и броневички.
Мы, ориентируясь по карте, видели: четвертый отходил лощиной, без дорог, прямо к лесу. Пулеметные очереди звучали все громче. Несколько раз солидно ударила бронебойка, и потом все затихло.
Солнце уже стояло в зените, но на кустах еще дрожали капли дождя. Лесная дорога была разбита колесами и копытами. Грязь загустела, но не подсохла.
Руднев, как всегда после отдыха, полулежал на телеге и писал карандашом в тетради. Так прошел еще один час. Жарко. Не было хорошей воды. Ее таскали из вырытых в болотах колодцев либо из луж. Напился из "копыта". Вода теплая, невкусная. Меня снова начало трясти, и я забылся. Проснулся от толчка. Базыма ткнул меня в бок. Вблизи от штаба хлопали винтовочные выстрелы. Но стреляли совсем с другой стороны, чем в полдень. Пули взвизгивали вверху. Некоторые щелкали, звонко разрываясь. Это первый признак - стреляли немцы. Руднев, спрыгнув с повозки, подбежал к Базыме:
- Какая рота держит заслон?
- Третья, Карпенки, - ответил Базыма.
- Черти. Опять проспали! - выругался Руднев. - У них же никогда толковых караулов нет.
Базыма, озабоченный, отошел от меня.
- Я ж говорил...
По лесу длинными очередями бил немецкий станкач.
По дороге промчалась сорвавшаяся с привязи лошадь. Кровавая полоска капельками ярко-красной росы блеснула по ее следу.
Пулемет все строчил по лесу. Пули чиркали и хлопали по деревьям. А с нашей стороны - ни одного выстрела.
Руднев подбежал к своей телеге, схватил автомат и плеть и устремился в лес. За ним вслед побежал и Радик.
- Дежурный! Бери с собой трех человек из комендантского взвода. Бегом за комиссаром!
Я поднялся и, разминая затекшую ногу, побрел за Семеном Васильевичем.
- Ручной пулемет захвати! - донесся одобрительный возглас Базымы.
Винтовочные выстрелы - частой дробью, а с нашей стороны - ни одного. Вражеский пулемет кончил ленту и замолк. Немцы уже подходили к самому лесу. По выстрелам можно было определить: шли они широкой цепью, захватывая не менее двух километров.
Мелькавшие между деревьев зеленые фигуры немцев двоились у меня в глазах. То они достигали опушки, то, наклонившись вперед, с винтовками наперевес, брели по жнивью. Вот уже, кажется, прошли мимо меня, прочесав кусты. Теперь позади в лесу, у штаба, щелкали их пистолетные выстрелы.
