Я просматривал документы. Солдатские книжки, толстый в хорошем переплете паспорт "Hoffnung" ("Надежда") - было вытиснено на них золотом. Взглянул на спасательные круги - там то же слово.
Пароход, построенный в Германии.
- Как они его сюда перекинули? По кустам, что ли? - удивлялся Лисица.
Действительно, пароход недавно прибыл из Германии. В судовом журнале мы видели отметки: "Данциг", "Бжесць над Бугом", "Пинск".
"Загоравший" в реке был и владельцем и капитаном "Надежды". Новый большой буксир, тянувший против течения три баржи, он выбросился на берег метрах в трехстах от разрушенного моста у села Довляды. А баржи, запутавшись в тросах, как большие рыбины в сетях, догорали посреди реки. У берега, на отмели, серели, белели, чернели трупы немцев.
Когда я зашел в штаб Кульбаки, комбат стоял у стола и диктовал донесение Ковпаку о ходе боя.
Командиры рот и взводов, писаря окружили Кульбаку, шутили, смеялись: не прошло еще возбуждение от только что пережитой схватки с врагом.
В хату быстро вошел Москаленко, командир орудия. За ним партизаны вели пленного немца.
- Между прочим, получить мий трофей - оцього хрыця. Сам пиймав, важно сказал Москаленко.
- А чоботы де? - пытливо спросил комбат Кульбака.
Немец стоял перед ним в опорках на босу ногу.
Еще у прибрежных ракит Микола снял чоботы с немца и передал одному из своих партизан.
- Чоботы де? - переспросил Москаленко. - В ных же повно воды... от вин и сняв их, сушить поставыв...
Засмеялись кругом командиры. Усмехнулся комбат. Я отошел с Москаленко к окну и стал расспрашивать его, как он взял в плен гитлеровца.
Когда Москаленко закончил стрельбу по пароходам и баржам и отошел в сторону от пушки, он услышал робкое восклицание, доносившееся из кустов.
Тут Москаленко вошел в раж и стал в лицах показывать мне, как происходило пленение немца.
- Бачу, а з корчив верболоза пиднялась палка и на ний билый платочек. "Хлопци, неначе хрыць", - кажу тыхенько, а сам вытягаю из кобуры свий парабель и иду на голос. "Иа стаюса", - лопоче немець.
- Хенде хох! - крикнул Микола непонятное слово, похожее на ругательство. - Зброя де?
- Хенде хох! - вторично гаркнул Микола, вытаращив на меня глаза в штабе Кульбаки.
Пленный стоял у края стола с посеревшим от страха лицом. Он не сводил глаз с Кульбаки - мужчины высокого роста, плечистого, грузного, грозного. Когда же Москаленко заорал, он снова поднял руки кверху, недоумевая, зачем его вторично берут в плен. Партизаны покатывались со смеху.
Немец заметно дрожал. Немного овладев собой, он стал перед Кульбакой навытяжку и, запинаясь, проговорил:
- ...пан Коль... пак! Я добровольно приходиль плен.
- Ач, як труситься, собачья душа! - кивнул Кульбака на немца.
- То вин вас, товарищ комбат, приняв за самого Ковпака, рассмеялся Ленька, ездовой Кульбаки.
Комбат подошел к немцу.
- Ось, слухай: я не Ковпак... - и таинственно полушепотом: - Ковпак на голову выше за мене, вдвичи ширше за мене, а голос як тая труба...
Стекла халупки дрожали от дружного взрыва хохота.
Пленный рассказал, что, открывая пробную навигацию 6 апреля на линии Мозырь - Киев, немцы боялись нападения партизан. Они уже знали, что Ковпак пришел на Припять. Для охраны судов послана команда СС.
Москаленко вертелся тут же и мешал допросу, но как героя сегодняшнего потопления судов я не выставил его из штаба батальона. Он был в приподнятом настроении и все еще "переживал" бой.
Лисица, говоривший с Кульбакой только по-украински, вставил:
- Дывлюсь, по-немецкому трохи кумекаю; на труби крейдою нашкрябано: "Achtung, Kolpak" - "Внимание, Колпак", значит.
- Ох, и реготали ж мы с Лысицею, - вставил Москаленко.
Ковпак вошел незаметно раньше и слыхал похвальбу Москаленко. Когда тот заметил командира, подошел строевым шагом:
- Дозвольте доложить...
- Ты доложи, скильки снарядив выпустив, - перебил Ковпак.
- Двадцать два, товарищ командир!
- Потопыв пароход?
Москаленко молчал.
- Потопыв, пытаю? - рассвирепел Ковпак. - Не! Растратчик ты, от хто, а не артиллерист. На бинокля, выйди на вулицю и подывися. Трубы видать аж с видселя-а!
Москаленко молчал.
- Объявляю выговор. Начштаба записать в приказ, - сквозь зубы процедил Ковпак и вышел, хлопнув дверью.
А еще через день, прочитав донесение Кульбаки, Ковпак, посмеиваясь, подписал приказ: "С командира орудия Н. Москаленко выговор снять. Объявить благодарность".
Кульбака писал:
"Пароход долго не тонув через те, що сидив на мели; зийти с мели не мог, бо машину разбив Москаленко - з пушки третим снарядом".
33
На следующий день противник вел воздушную разведку. Самолеты-разведчики рыскали вдоль реки на высоте, иногда зависая в воздухе для аэрофотосъемок. Изредка на бреющем проходила пара истребителей. Баржи уже успели догореть, и если бы не застрявший на мели пароход, немцам не удалось бы обнаружить точное место нападения на караван. Пароход выдавал нас с головой, и над ним долго кружилась и зависала одна "стрекоза". Пулеметчики Кульбаки обстреляли ее, и, фыркнув раза три из крупнокалиберного пулемета, немецкий "костыль" заковылял на север.
- Ну, завтра жди гостей! - сказал Руднев Ковпаку, наблюдавшему в бинокль за самолетом.
- И гости будут с Мозыря, - опустив бинокль, ответил командир и пошел к штабу.
За два дня до этого случая к нам прибыла разведка соединения черниговских партизан. Соединением этим командовал Герой Советского Союза Федоров. Я слыхал о нем еще в Брянских лесах, до прихода к Ковпаку, летом 1942 года. Федоров рейдировал тогда по Черниговщине, и немцы выделили против него крупную карательную экспедицию. Немцы, вероятно, заставили его часто менять районы действия. Может быть, поэтому, а может, и по малой опытности летчика самолет, летевший к Федорову, безрезультатно искал его над лесами Черниговщины и, не найдя костров, повернул обратно. А я в это время жег костры в Брянских лесах, и уже не первую ночь. Самолетов все не было. Однажды мы, правда, дождались: вместо парашютов с радиопитанием и боеприпасами нам бросили восемь штук фугасок. Но все же я не терял надежды, упорно жег костры и швырял в небо ракеты.
