Обширный круг по Синеозерскому району замкнулся. Но в райцентре он узнал, что товарищ Гроза вылетели самолетом в отдаленный район. Бросив на произвол судьбы грузовик, в кузове которого к этому времени не осталось ни одного целого кирпича, на максимально возможной скорости он рванул вслед за улетевшим самолетом.

Осунувшийся, небритый, он, судорожно сжимая кирпич, мрачно смотрел вниз. В глазах его появились сумасшедшие искорки маньяка. Изредка его губы шептали слова.

Водитель при этих словах потуплял глаза, как школьница, которой впервые объясняются в любви.

Самым ласковым из этих слов было: "С-с-с-скотина!"

Неясно было, кому адресовались эти слова.

***

Гроза не чувствовал себя вполне человеком, если вылет самолета, должного доставить его из области в Центр, не задерживался хотя бы на пятнадцать минут.

Обычно по итогам командировки он имел долгую беседу с глаза на глаз с Самим.

- Меня нет, - предупреждал в таких случаях Сам помощника.

- Гроза у Самого, - со значением передавалось из уст в уста.

Жизнь на управленческих этажах замирала. Номенклатурные кадры, состоящие сплошь из атеистов, молились Богу, как солдаты в последний день войны, переживающие мистический ужас перед шальной пулей.

Когда три черных птицы по зеленой волне наконец-то уносили Грозу в аэропорт, от коллективного вздоха облегчения в городе рождался веселый ветерок.

Грозу доставляли к притомившемуся от ожидания самолету. Открывался особый люк возле кабины пилотов, о существовании которого рядовые пассажиры и не подозревают. Областное начальство влюбленно улыбалось спине Грозы, медленно поднимающемуся по особому трапу...

И на этот раз, по расчетам Грозы, рейс должен быть задержан не менее чем на час. Долгий предстоял разговор.

Сам не поднялся навстречу Грозе.

Слушал в пол-уха.

Держался нейтрально.

Улыбался крайне редко и чрезвычайно неискренне.

То есть он всегда улыбался неискренне. Но вовремя. Прогнозируемо. На этот раз он улыбался тогда, когда не следовало.

Поведение Самого озадачивало и сбивало с толку. Он молчал, когда нужно было задать вопрос. Перебивал, не дослушав.

- Какое впечатление произвела на Вас товарищ Шпилько? - спросил как бы между прочим, хотя разговор об этом был еще впереди.

Что-то странное промелькнуло в интонации, в самой конструкции предложения.

Но Гроза рубанул сплеча:

- Вздорная баба...

Сам внимательно слушал, щурясь от дыма сигареты.

Заглянула секретарша:

- Васильев звонит. Соединить?

Сам кивнул.

Кто такой Васильев? Гроза лихорадочно перебрал в памяти вышестоящие кадры. Не было среди них Васильева. В животе тревожно забурчало. Из-за какого-то неноменклатурного Васильева Сам прервал беседу с ним, с Грозой.

Разговор шел о рыбалке.

Гроза убрал локти со стола.

Сам раскатисто захохотал, повернувшись к Грозе широкой спиной.

Гроза затушил едва надкуренную сигарету.

- Ну, так я тебя слушаю, - сказал Сам, черкая что-то для памяти в перекидном календаре, - развалила район, говоришь. Не доверил бы и ферму, говоришь?

- Полный провал с молоком, хоть саму дои, - напомнил Гроза шутку Самого.

Сам сурово взглянул на часы.

- На самолет не опоздаешь?

***

"Что произошло?" - мучительно думал Гроза, отмечая все новые и новые приметы тихого бунта. Ласковый, предупредительный человек, носивший за ним его папку в поездке по Синеозерскому району, сухо сказал:

- Дипломат забыли, товарищ Гроза.

Инспектор жестко взглянул в глаза нахалу, но слова, готовые сорваться с губ, так и не были произнесены. Ласковый человек смотрел с вызовом, руки его были скрещены за спиной. Гроза автоматически потянулся к замочной скважине. Его ключа в дверях Его кабинета не было.

В аэропорт Грозу везли на старой "Волге". Водитель с охамевшим ласковым человеком всю дорогу, не обращая никакого внимания на Грозу, гадали, что это там стучит в моторе и скоро ли спишут эту развалину.

***

В депутатском зале, обильно улыбаясь, его встретил Шушарев. Он убирал с плеч глубоко загрустившего Грозы невидимые пылинки, без умолку нашептывал на ухо анекдоты, кружился вокруг, как февральский кобель, и только что не обнюхивал инспектора.

Теплая искорка благодарности кольнула заледеневшее сердце Грозы. С одобрением посмотрев на громадное пузо Шушарева, он подумал о том, что со временем из этого непутевого, но простого парня может вырасти перспективный кадр.

Пригласили на посадку, и Шушарев, усадив покинутого всеми инспектора в микроавтобус, доброжелательной тенью влез следом.

У трапа он полуобнял жирной лапой Грозу и страстно зашептал:

- Не обижайте, товарищ Гроза, от всей души, товарищ Гроза, дары природы, товарищ Гроза.

И вдруг, истекая непереносимым счастьем, троекратно облобызал инспектора. Пистолетный звук поцелуев произвел легкую панику среди пассажиров.

Оглушенный троекратным прощальным салютом, Гроза вдруг ощутил тяжесть в свободной руке. Взглянув вниз, он обнаружил эмалированное ведро. Крышка была плотно привязана сыромятным ремешком.

Любвеобильный Шушарев сердечно махал рукой из салона отъезжающего микроавтобуса.

Отчаянный крик перекрыл шум авиационных турбин.

- Товарищ Гроза! Товарищ Гроза!

По взлетной полосе, преследуемый двумя милиционерами, бежал помятый и небритый человек с подозрительным предметом в руках.

Просверлившись сквозь толпу пассажиров, он протянул Грозе сверток.

- Вы просили, товарищ Гроза, - сдерживая счастливые слезы, прохрипел этот странный человек.

- Я просил?

- Кирпич, товарищ Гроза.

- Кирпич?

- Алмаз из глины, товарищ Гроза.

Инспектор покрылся холодным потом.

- Уберите свой алмаз, гражданин, - сухо сказал он и отвернулся от беспардонного взяткодателя.

- Кувалда не страшна, броня из глины, вечный кирпич из Захмелевки, хоть сейчас в космос, материал будущего, - бормотал товарищ Браев в то время, как два дюжих стража порядка оттаскивали его от трапа.

- Дожили. Психи с алмазами по аэродромам бегают, - пробурчал пожилой пассажир, отпихивая инспектора острым локтем.

***

Рейс задерживался.

Пассажиры шуршали газетами. Пассажирки красили губы. Пронзительно визжали младенцы.

Рассеянно взглянув в иллюминатор, Гроза окаменел. По мере развивающихся внизу событий с ним происходила болезненная метаморфоза. В холодных глазах небожителя появилась старушечья тоска, жестяные губы трансформировались в куриную гузку. Еж, лишенный колючек, выглядел бы менее жалко. Никогда не запотевающий хрусталь импортных очков покрылся туманом. Гроза снял очки туман не проходил.

То, что происходило у трапа, было поистине ужасно.

Гроза увидел, как Сам открывает дверцу персональной машины и с почтительностью официанта помогает выйти из нее товарищу Шпилько.

Гроза не узнал товарища Шпилько. В ней появилось нечто, что трудно описать словами и можно только почувствовать - равнодушное достоинство мраморной Венеры, которая не замечает всеобщего обожания и взволнованности простых смертных.

Бережно поддерживаемое за локоть Самим, во всей умопомрачительной, лишенной пола и возраста, официальной красе ответственное божество ступило на трап.

***

Усаживаясь рядом, товарищ Шпилько покровительственно улыбнулась инспектору.

Гроза ответил жалкой гримасой, означающей глубокую почтительность.

- На утверждение? - пролепетал он заплетающимся языком.

- Утвердили, - спокойно ответила она, вытаскивая из дамской сумочки газету. - Будем работать вместе, товарищ Гроза.

Инспектор сосредоточился и произвел в уме сложнейшее действие кадровых перемещений.

Результат вычисления потряс. Рядом с ним сидело Руководство, которое не далее как неделю назад он пытался склонить к аморальной связи.

Перед тем как потерять сознание, инспектор Гроза недопустимо гадко подумал о товарище Тюлькине, ради своекорыстных интересов подставившем его под удар.