Почему же ему, Васифу, так скверно бывало потом, когда, поостыв, вспоминал случившееся - неуют случайного ночлега, стиснутый женский рот, неловкую торопливость прощания. Может быть, с Рубабой все не так получилось бы - эта с цепкими коготками. Но все равно... Чем старше, тем реже отзывается сердце на призыв самых обольстительных глазок. Тем острее тоскует по чему-то неизведанному.
Такой уж он, переделываться поздно, не выйдет.
Знал он до войны одного отличного инженера, человека неподкупного, честного, самолюбивого. Но человеческая жизнь не похожа на ровную асфальтированную дорогу. Тяжелое испытание сломило гордость. Остался страх уцелеть любыми средствами. Иначе он не мог бороться за жизнь, не все могут. И вот теперь, встречая его, поседевшего, заискивающе заглядывающего в лицо каждому старшему по должности, Васиф с болью замечает, как насмешливо переглядываются товарищи за спиной подхалимствующего инженера. А старик уже не чувствует, не понимает, как жалок в своем новом, отталкивающем обличье.
Нет, лучше оставаться таким, какой ты есть. Переделываться в ловеласа, бабника в угоду тем, кто мерит достоинство мужчин количеством любовных побед, поздно, да и смешно, - голова вон седеет.
Автобус выкатился на площадь и остановился у кромки бульвара. Васиф поднялся, пошел к задней открытой двери.
- Гражданин, а билетик?!
Смущенно оглянулся, разжал ладонь с приготовленной монетой. Из-под темного платка на него в упор смотрела девушка лет двадцати. Сонные синие глаза, припухший детский рот, ямочка на пухлых розовых щеках....
Извинился, отдал ей деньги.
- Доброе утро! Вы так сладко спали, я не хотел...
- Ладно уж. Билетик, билетик возьмите! - строго окликнула она его, направившегося было к выходу, и зевнула протяжно, со стоном, прикрыв ладошкой розовый рот.
10
К утру дождь перестал. Редкие голубые бреши среди все еще тяжелых облаков весели засветились в непросохших лужах. Но дороги размокли, приходилось ехать очень медленно. И все-таки ровно в восемь Васиф постучал в дверь кабинета Амирзаде. Пустовало еще место секретарши у зачехленной машинки. А в пепельнице Амирзаде уже несколько окурков.
- Садись, садись. Хорошо, что пораньше пришел. Я, знаешь, сплю плохо! А в постели нежиться не умею. - Он нервно закурил. - Я долго думал над твоим предложением о закачивании воды в соседние с девятой скважины. Кое с кем посоветовался. Заманчиво. И по идее давление должно упасть. Но дело, между нами говоря, рискованное.
Васиф насторожился:
- Без риска ничего не добьешься.
- А если и это не поможет?
- Тогда... Можете уволить меня с работы. Как профессионально непригодного.
- Ну, к чему ты, - Амирзаде недовольно фыркнул. - Есть, между прочим, в тебе такое: чуть что - горячку пороть. Брось это, не маленький.
Он поднялся.
- Ну... Быть по-твоему. Действуй. Я - "за"!
Васиф впервые увидел, как улыбается начальник.
Говорили, что он вообще не улыбается, не умеет. По-стариковски сморщилось вдруг худощавое лицо, под набрякшими веками спрятались глаза. Только рот с зажатой папиросой оставался таким же - жестковатым, молодым, сурово стиснутым. Уходя, Васиф благодарно, крепко пожал длинные прокуренные пальцы начальника.
- Чуть не забыл... У тебя там все в порядке? Послезавтра из министерства сам начальник отдела пожалует. Родственник твой... Балахан.
Нехорошо, неспокойно было Васифу после возвращения из города. Ходил сам не свой, вспоминая щедрый ужин халаоглы, знакомство с Рубабой, круглые, как яблоки, теплые ее колени, горячее дыхание на своих губах. Кажется, ничего особенного не случилось. Сам пошел к Балахану. Сам вызвался провожать Рубабу... Все сам!
Балахан и Назиля искренне взялись устраивать его судьбу. Так принято между родственниками. Почему же осталось такое чувство, словно коснулось его что-то нечистое? Коснулось и оставило след.
Потом, правда, закрутили дела, забываться стали подробности той ночи. И вдруг: "Начальник отдела из министерства едет... Родственник..." Что ему надо? Неужели злой рок навсегда связал его с человеком, от которого не уйти, не скрыться? Не до него сейчас. В девятую скважину закачали воду, но пока никакого результата - нефти все меньше. Дело это новое. Надо ждать, ждать, ждать. Приезд Балахана может испортить все - мало ли что может прийти в голову "представителя министерства".
Балахан недолго колесил по промыслу. Не вынимая рук из карманов макинтоша, он обошел участок, спросил, где живет новый геолог, и велел шоферу ехать в поселок.
Когда в дверь постучали, Васиф читал газету.
- Гостя примешь?
Васиф уже знал о приезде Балахана, поэтому и ушел пораньше в общежитие, будучи уверен, что халаоглы здесь его искать не будет.
Добросовестно изобразив радость, пошел навстречу гостю:
- Добро пожаловать! Каким ветром? - Он попытался улыбнуться.
- Наш мальчик здесь живет? - тоном нежного брата спросил Балахан.
- Кажется, здесь.
- Рад ли он гостю?
Стараясь попасть в игриво-сюсюкающий тон, Васиф пропищал мальчишечьим голосом:
- Смотря по какому делу пришел...
Балахан скинул макинтош и, поколебавшись, перекинул через спинку кровати. Под грузным телом гостя скрипнул тонконогий стул.
- По делу девятой буровой. Что ты там еще надумал?
Игра кончилась, как ни старались оба продлить шутливое представление. После напоминания о буровой места для шутки не осталось. Васиф скис, насупился. Как спорить с Балаханом? Ведь пришел он с позиции начальства, а сам давно порвал с практикой, многого просто не знает. Уперся в одно: "Так никто не делает! Скважина не рентабельна... Васиф торопится, слишком большую ответственность берет на себя! Как с ним спорить? Как доказать, что кто-нибудь всегда должен делать так, как до него никто не делал?"
Начался спор холодновато, вежливо. Но через полчаса разгорячились, наговорили друг другу дерзостей. Первым опомнился Балахан, поднялся, брезгливо оглядел комнату, тускло освещенную керосиновой.лампой:
- Эх, Васиф, Васиф... Ну и пещеру ты себе добыл. А ведь квартиру мог уже иметь. Я ведь давно предлагал. Мне это ничего не стоит, пару звонков, и все. А ты... Сначала у этого... своего армянина... Как его? Акоп, что ли? Потом сюда. Потолок вон сырой. Из окна дует... Что я, должности своей лишился бы, выхлопотав тебе ордерочек?
