Увидев вошедших, она подошла к ним и, подмигнув, спросила:
- Что вам спеть, красавчики?
- "Лили Марлен", - ответил Чуг, расплываясь в улыбке.
Несколько офицеров и полицейских дружно поддержали заказ.
Певица, не скупясь, подарила каждому томный взгляд. Но на Аслана и Чуга она больше даже не взглянула, а когда кончила петь, покачивая бедрами, направилась к офицерам.
- Браво, браво! - кричали со всех сторон; офицер, который оказался ближе всех, предложил певице место рядом с собой.
- Красавица, что для вас заказать?
- Пить, пить, пить! - ответила певица, громко смеясь.
- Да здравствует вино! - подхватил офицер. Официантка принесла несколько бутылок красного.
Разливать стала певица, и офицеры наперебой тянулись к ней с бокалами. Шум, смех, звон бокалов, обрывки песен выплеснулись через окна на тихую окраинную улицу. Фашисты пили много; вскоре они так упились, что едва ли узнавали друг друга. Тогда итальянка выразительно посмотрела на Аслана и Чуга.
Те сразу же поднялись. Время! Через десять минут военнопленные соберутся у выхода из лагеря. Пятеро итальянцев из охраны, а также охранники-словены сами вызвались содействовать успеху операции и бежать вместе с пленными в партизанский отряд. Оставалось убрать трех несговорчивых часовых.
Население местечка спало глубоким сном. Неугомонный северный ветер завывал в проводах. Электрические лампы, освещавшие окрестности лагеря, раскачивались на ветру, и свет от них метался по земле. Продрогшие часовые шагали вдоль ограды, с нетерпением ожидая рассвета, мечтали о теплой постели.
Вдруг погас свет, и не успели часовые рта раскрыть, как на них навалились со всех сторон партизаны. Затем лагерные ворота широко распахнулись, послышался крик; "Товарищи, вы свободны! За мной!" - и толпа пленных, ожидавшая этой минуты, кинулась к воротам, закипела в них и наконец вырвалась на волю. Впереди бежал Яков Александрович. Аслан махнул ему рукой, и бывший учитель, стараясь не упустить из виду бывшего ученика, тяжело семеня, трудно дыша от волнения, побежал во главе толпы прочь от лагеря.
Они уже подбегали к лесу, когда в лагере началась суматоха. Послышалась стрельба. Вновь загорелся свет. Луч прожектора заметался по опушке леса.
Военнопленные ушли от погони.
Уже на горе, когда объявили привал, Аслан и Яков Александрович, отыскав друг друга, обнялись и расцеловались.
- Аслан! Спасибо тебе!
- За что, Яков Александрович? Наш долг - помогать друг другу. Ух и рад же я, что все хорошо обошлось! Но впереди... серьезные испытания ожидают нас, Яков Александрович. Скажите, пожалуйста, сколько с вами людей?
- Когда готовились к побегу, было девяносто человек. Пятеро умерли накануне. Сейчас нескольких ранили, человек десять, вероятно, отстали...
- Раненых и отставших мы найдем...
Измученных, обессиленных беглецов первым делом партизаны хорошенько накормили. Каждый получил по стакану вина, вдоволь было хлеба и мяса. Одним словом, после лагерной жизни это было настоящее пиршество.
Необычно яркое взошло в то утро солнце, словно приветствовало людей, снова обретших свободу. И сколько же друзей по несчастью нашел в то утро Аслан!
Первым попался ему на глаза Лазарь.
- Биби-оглы!
- Дайи-оглы!*1- приветствовали они друг друга,
______________
* Биби-оглы, дайи-оглы - дословно: сын тети, сын дяди {двоюродные братья).
- Значит, жив? - сказал Аслан. - Ты теперь Лазарь или все еще Аббас?
- Пока Аббас.
- Поздравляю тебя: с этой минуты можешь любому открыто назвать свое имя. Но только помни, - улыбнулся Аслан, - мы и впредь останемся биби-оглы и дайи-оглы.
Многие из бывших пленных только сейчас узнали, в чем дело, и искренне удивились.
- Вот это да! Не подумаешь даже... И когда говорит, разве отличишь его от азербайджанца?
- Видишь, знает человек другой язык, и это ему помогло!
Лазарь страшно похудел. От него остались, как говорят, кожа да кости, и лицо пожелтело, как -айва, но он бодрился: теперь уж ничто не страшно.
Среди освобожденных встретил Аслан и братьев-близнецов.
- Ну, вот, снова мы вместе!
Братья были больны; одного из них сильно лихорадило - пришлось сразу же отправить в медпункт. - Это один из тех ребят, о которых я говорил, напомнил Аслан Аните. - Ухаживай за ним получше.
- Раскидали нас кого куда, - говорил Лазарь партизанам. - Сергея и Цибулю, я слышал, отправили в штрафную команду, а оттуда вырваться трудно.
- Как сказать... Они люди ловкие, изворотливые, выживут, даже если попадут под мельничное колесо.
- Твоими устами бы мед пить...
- А что слышно об Ашоте?
- Говорят, он уже в партизанах.
- В нашем отряде его нет.
- Может, где-нибудь около Гориции, у итальянцев? Там тоже есть наши...
- А о Мезлуме совсем ничего не известно?
- Говорят, играет в ресторане.
- По-прежнему в лакеях ходит, шкуру свою бережет? Ох, этот Мезлум! Наш общий позор.
Разводя людей по палаткам, Аслан ласково говорил им:
- Отдыхайте, друзья, дышите чистым воздухом гор. Пусть станет у вас легко на сердце. Давно вы не видели такой красоты. Давно не спали спокойно... - он вспомнил все, что пришлось перенести самому, и уже тише, почти про себя, произнес: - Спите, дорогие мои, спите, как дома, набирайтесь сил, дышите воздухом свободы - это самый лучший на свете бальзам!
Август, очень довольный операцией по освобождению военнопленных, объявил благодарность Аслану, Чугу и всем остальным участникам.
- В нашем отряде столько уже советских граждан, что из них можно составить самостоятельное подразделение.
- Да, - подтвердил Аслан. - Я встретил сегодня многих своих товарищей. Если бы нам удалось найти и остальных...
- Друг мой, может быть, они уже давно партизанят? - улыбнулся Август. Я слышал, много советских граждан сражается в составе других партизанских бригад.
- Увидеть бы их.
- Увидитесь вы с ними не раньше, чем освободим Триест. Там и встретитесь со своими друзьями... Да, - спохватившись, заговорил комбриг снова, - чуть было не забыл: на днях у товарищей итальянцев встретил я одного парня. Звать его... Нет, не вспомнить... Хорошо, что я записал... Ашот, да, Ашот. Знаком он тебе?
От радости глаза у Аслана засверкали.
- Ашот! Ну как не знаком? Если он тот, кого я имею в виду, так это друг моего детства!
И, боясь поверить, спросил комбрига, каков этот Ашот собой. Когда Август обрисовал внешность Ашота и добавил, что связной, наверное, принесет Аслану письмо от старого друга, сомнений уже не осталось.
- Спасибо вам, товарищ комбриг.
- Я-то тут ни при чем, - улыбнулся Август. - Я только могу приветствовать, что вы собираетесь вместе...
Наверное, радость, как и беда, не ходит в одиночку. Несколькими днями позже Аслана вызвали к комбату. Когда Аслан явился в штаб батальона, Анатолий Мирко, комбат, густо дымил папиросой, вопросительно поглядывая на стоявшего перед ним человека в лохмотьях.
При слабом свете свечи Аслан с трудом рассмотрел смуглое исхудавшее лицо. Нетрудно было догадаться, что человек этот, безусловно, бежал из какого-нибудь лагеря.
- Расспроси-ка его, - сказал Анатолий.
- Я горец из Хизинского района, - торопливо ответил незнакомец на вопрос Аслана.
- Это хорошо, что ты горец. Нравится тебе здесь?
- Я горы люблю. За это мне и прозвище дали: Даглы Асад - Горец Асад.
- Неплохое прозвище. Если не возражаешь, и мы будем называть тебя так.
Потом Даглы Асад рассказал о побеге.
- В лагере Святой Якоб мы познакомились с одной женщиной, вернее, она с нами первая заговорила... Когда убежала большая группа военнопленных, некоторое время охрана была так усилена и режим стал такой, что о побеге и думать нельзя было. Потом все улеглось, и по совету этой женщины, прачки, мы пробили в стене лаз. Через него и выбрались. Последним шел наш вожак, но, к сожалению, именно он-то и не смог выбраться из пролома - слишком уж крупный парень, а лаз сделали маленький, не рассчитали. Ну, он стал расширять его, а тут часовой заметил, открыл стрельбу. Схватили парня живым-здоровым, а завтра, наверно, на рассвете повезут на расстрел. Там таких долго не держат...
