Санко со счастливым воплем сорвался следом, и вот они закружили вместе, паря над развалинами древнего города. Они были словно молнии, которые сорвались с небес, но не смогли исчезнуть, завороженные красотой мира.

Лок оглянулся на Солнечного Ангела и выпустил в его сторону слабую струю пламени. Санко, не задумываясь, ответил тем же и грациозно перевернулся на спину, показав брюхо звездам. Он был не против вспомнить былые годы. В молодости они часто соревновались, стараясь как можно дольше продержаться в воздухе животом к небу. Летать таким образом было сложно, но Льдистое Око всегда выходил победителем. Повзрослевший Санко собирался доказать обратное. В его победе сомневаться не приходилось, ведь Лок не летал больше года, а крепкое тело брата искрилось силой и энергией.

Облетев Санко, Лок стал снижаться. Солнечный Ангел уже был готов издать клич победителя, когда серебряный дракон резко изменил направление полета. Его крылья были слабы, но когти не утратили остроты и ловкости. Они вошли в брюхо Санко с гулким треском, распоров его от хвоста до горла. Солнечный Ангел не успел издать ни звука. Лок перекусил ему шею и, оторвав голову, выбросил в темноту опустившейся на город ночи.

Туша последнего дракона Северных Гор грузно рухнула в пустоту вместе с парой башен, ставших его могилой. «Когда-нибудь от города не останется даже руин, – подумалось Локу. – Все зарастет лесом, и никто не вспомнит о драконах Северных Гор, как мы не знаем о тех, кто жил в этом месте до нас».

Чувствуя, как Стихитрум наполняет тело жизнью и силой, Льдистое Око медленно полетел к Мраморной Башне. Если Мультан была права, и этой зимой случится Буря, которая уничтожит Стихитрум, он больше никогда не ощутит этих мгновений. А второй кладке придется ждать тысячелетия, пока в мир не вернется то, что давало им жизнь. Что касалось его самого, то Лок не был уверен, что протянет больше ста лет. Впрочем, этого времени было достаточно, чтобы молодые драконы научились заботиться о себе сами.

Вытащив визжащую Могамигаву из подземелья, Льдистое Око взмыл в небо, направляясь к деревне. Девица была тяжелой, но Лок запретил себе думать о том, что в его когтях – кусок мяса, который можно съесть и потушить пожар голода, бушующий в брюхе. Мога была человеком, а он – драконом, правителем мира, пусть и умирающим. Драконы не ели людей. Они были высшими созданиями, почти богами.

Лок опустил Могамигаву на крышу ее родного дома и, сделав круг над деревней, умчался на юг под громкое улюлюканье Ледяной Молнии. Узнав старшего брата, она раскинула руки в стороны и бросилась следом по дороге.

– Ничего, Лем, мы еще полетаем вместе, – пообещал ей Лок. – Когда-нибудь Стихитрум вернется, и ты станешь прекрасной драконицей. Как твоя мать – Великая Мультан.

Превращение было болезненным. Он упал со скалы в холодные воды горной реки, вывихнул руку и едва не захлебнулся. Лок надеялся, что этого будет достаточно, чтобы люди поверили в его рассказ о страшном драконе—людоеде, от которого его спасло только чудо. После смерти старосты, власть в деревне должна была перейти к Могамигаве. Скорее всего, она позволит остаться им до весны. А потом, когда Мультан закончит видеть сны и умрет, они уйдут на юг, искать свое место под солнцем и ждать, когда возродится Стихитрум.

Лок закрыл глаза, позволяя реке нести себя. Ледяная вода и бурные пороги были не страшны сыну дракона. Через час его прибьет к протоке, где селянки стирали белье и набирали воду. А пока он не будет думать ни о чем. Ни о братьях и сестрах, которые останутся голодными до завтрашнего утра, ни о Мультан, которая умирала в горах, отдавая свою мудрость молодым драконам, ни о Санко, которого он убил вместе с правом на собственную жизнь и свободу. Локу не достанутся знания рода, он не станет Великим Отцом и, наверное, никогда уже не сможет вновь превратиться в серебрянокрылого повелителя неба. Но у него было то, что делало его сильным и наполняло каждый день смыслом.

С ним была любовь.

– Ты – Рой, перевозчик? – раздался рядом молодой, взволнованный голос.

Я оторвал взгляд от кружки, в которой осталась лишь пена от пива, и увидел двоих, стоящих у моего столика. У парня в руках был пухлый мешочек из кожи, который приятно ласкал взор. Из-за плеча юноши выглядывала девушка. Красивая. В этом году мне везло на деньги и неприятности.

– Нам нужен проводник, – произнес парень. – Прямо сейчас.

Сейчас – это почти полночь и вьюга за окном. Похоже, эти двое серьезно спешили. Я подозревал, что мои коллеги по ремеслу, пребывая в более трезвом состоянии, им уже отказали.

– Мы заплатим сто золотых, если вы отведете нас в Северный город, – сказал клиент.

Я скосил глаза в мутное окошко. Мое отражение хмуро почесало небритый подбородок. Ну, и где здесь подвох? Северный был сравнительно недалеко, а при такой плате даже погода не помеха. Я громко рыгнул и уставился на девушку. Она смотрела на меня с плохо скрываемым отвращением, но страх в ее глазах вызвал не я. Беглецы – с них только картину писать.

– Мы должны успеть на корабль, – добавил юнец, видя, что я задумался. – Он отходит утром. Если не станете задавать вопросов, мы дадим еще пятьдесят монет. Нам не нужны встречи со стражей и ночными патрулями.

Я осторожно перевел дыхание.

– Вы хотите идти через Малоросье? Ночью?

– Нам нужно успеть на корабль, – упрямо повторил парень.

Симпатичные они ребята. Сто пятьдесят золотых? Столько денег и за месяц трудно заработать. Особенно с моим-то везением.

– Пятьсот монет за всю работу, – назвал я свою цену.

Клиенты переглянулись.

– Проход через Малоросье стоит пятьдесят золотых! – возмутилась девушка. – А мы даем на сто монет больше!

– Нет денег – нет проводника, – нагло ответил я, чувствуя, что рыбка проглотила наживку.

– Постойте, – вмешался парень. – Двести золотых.

– Двести пятьдесят, и вы меня купили.

– Двести двадцать, – решительно отрезал мальчишка.

Я поторговался бы с ними и дальше, но заметил, что в нашу сторону стали бросать любопытные взгляды, которые были мне не нужны. Пришлось соглашаться и быстро покидать зал. По дороге в конюшню я узнал имена своих подопечных – Фотис и Орабела. Могли выдумать что-нибудь и попроще.

Было морозно, вьюга стихала. Мне показалось, что на небе стали видны звезды, но, приглядевшись, понял, что это мерцает снег, сдуваемый с крыш. Над головой тоскливо завыла зима. Даже ночью лес выделялся на горизонте темной полосой – она была чернее неба, чернее разрытой земли, чернее самого глубокого омута. Я позволил буланому самому выбирать дорогу, в такую погоду он ориентировался лучше меня.

Не знаю, сколько правды в тех баснях, но еще дед мой рассказывал, что сотни веков назад на месте Малоросья стоял другой лес – красивый и светлый. И водились в нем всякие чудеса: волшебные грибы-невидимки, птицы с человеческими лицами, болотницы и даже говорящие звери. Но однажды случился пожар. Людские суеверия были тому причиной или что другое – правду похоронило время. Лес погиб, а на его месте образовалась пустошь. Но минуло каких-то сто лет, и из черной, как уголь, земли, показались первые ростки – величиной со взрослую березу. А когда дубы выросли, небо отодвинулось от них в страхе, что они проткнут его своими ветвями. Лес прозвали Малоросьем – в память о великой пустоши. С тех пор много воды утекло, но люди никогда больше добра от леса не видели.

Досчитав до ста, я позволил себе расслабиться. Если в первые секунды в лесу ничего не происходило, можно было надеяться, что Малоросье тебя пропустит.

Внезапно раздавшийся треск веток едва не заставил меня закричать. Клиенты же возопили в оба голоса так громко, что можно было разбудить весь лес. Сердце тихо ушло в пятки. По моим подсчетам стоял первый час после полуночи. Не самое удачное время для приключений. Я схватил поводья лошадей Фотиса и Орабелы и сделал это вовремя, так как по глазам понял, что еще момент, и мне пришлось бы ловить их по всему Малоросью.