— Я понимаю ваше состояние, госпожа Хрустинова. Мне просто хотелось бы выразить вам искренние соболезнования от своего лица и от имени президента Зелока!

— Если это все, — ледяным тоном процедила Кафари, — то я вас больше не задерживаю.

Молодая женщина понимала, что неразумно открыто демонстрировать ненависть к высокопоставленному джабовцу, но и слушать лицемерные слова человека, дважды пытавшегося убить ее мужа, тоже было невыносимо.

Она наломала бы еще немало дров, но, на ее счастье, появился врач в белом халате и раздраженно потребовал очистить помещение от посторонних.

— Кто вас сюда пустил?! Это больница, а не телестудия! Вон! Все вон!

Появились санитары. Они стали выпроваживать журналистов и операторов в коридор. Кафари и стоявшие рядом каменной стеной родственники не двинулись с места, глядя на то, как Сар Гремиан, прищурившись, наблюдает за изгнанием журналистов.

Наконец он вновь повернулся к Кафари, с насмешливым видом отвесил ей поклон и сказал:

— Еще раз приношу вам мои соболезнования и соболезнования президента… Искренне надеюсь, что твой отец скоро поправится, — добавил он, обращаясь к жавшейся за спиной у Кафари Елене, и вышел из комнаты, с сосредоточенно-удрученным лицом кивая в объективы камер.

Кафари даже сама испугалась своей ненависти к этому человеку. Она пошатнулась и схватилась за спинку ближайшего стула. Отец поддержал Кафари и помог ей сесть.

Хирург с озабоченным лицом пощупал ей пульс.

— Саймон?.. — прошептала Кафари, нашарила руку Елены и сжала ее в своей.

— Он будет жить.

Кафари обмякла на стуле. Слова хирурга отдавались гулким эхом у нее в мозгу.

— Он все еще в очень тяжелом состоянии, но мы привели в порядок поврежденные внутренние органы и кости. Медики «скорой помощи» сказали, что он летел на очень странном аэромобиле. Обычную машину от такого удара разнесло бы на куски.

С трудом открыв глаза, Кафари попыталась сосредоточиться на лице хирурга, но оно все время расплывалось и съезжало куда-то в сторону. И все-таки она заметила, что врач ей ласково улыбается.

— Меня зовут доктор Зарек, — пробормотал он.

— Очень приятно, — выдавила из себя Кафари чужим, охрипшим голосом. — Говорите все. Ничего не скрывайте!

— Ваш муж в очень тяжелом состоянии, а наша больница недостаточно хорошо оснащена…

— Но ведь у вас лучшая больница на Джефферсоне! — почти беззвучно прошептала побледневшая как смерть Кафари.

— Не волнуйтесь! — Кто-то сжал рукой ей плечо, но она все равно чувствовала себя так, словно падает в пропасть.

Внезапно она вдохнула едкий запах и закашлялась. Мир в ее глазах снова приобрел четкие очертания. Рядом с Кафари сидел доктор Зарек, измерявший ей пульс. Медсестра налепляла ей на запястья какой-то пластырь, стараясь привести женщину в чувство. Родственники толпились вокруг с напуганным видом.

Когда доктор убедился в том, что Кафари не грозит новый обморок, он снова негромко заговорил:

— Состояние вашего мужа действительно очень тяжелое, но, клянусь, его жизнь вне опасности. Я не забыл о вашем подвиге в Каламетском каньоне, — уважительно добавил врач. — Ведь я в свое время имел честь ; работать ассистентом личного врача президента Лендана. На самом .деле, тогда именно я сделал вам первый укол против радиации. Впрочем, вы вряд ли меня помните… В те времена у меня было гораздо больше волос и намного меньше морщин.

От его искренней дружелюбной улыбки Кафари стало немного легче.

— Я и правда вас не помню, — пробормотала она.

— Ничего страшного, — поспешил сказать хирург, погладив ее по руке. — Так вот, вашему мужу понадобится специальное реабилитационное лечение, которое мы не можем предоставить ему на Джефферсоне.

— У нас нет центров регенерации нервной системы и приборов для восстановления погибших клеток, — озабоченно объяснил он. — Согласно положениям договора, раненый офицер Кибернетической бригады должен быть немедленно доставлен на любое расстояние в клинику, способную оказать ему необходимую помощь.

— Поэтому, — неожиданно настойчивым тоном продолжал доктор Зарек, оглянувшись на дверь, за которой исчез в сопровождении журналистов Сар Гремиан, — я рекомендую без промедления вывезти вашего мужа с Джефферсона. Мне известно, что сегодня вечером к нам прибывает грузовой корабль с Мали. Он отправляется обратно завтра утром. Как только он пришвартуется на «Зиве-2», господина Хрустинова необходимо перевести на его борт. Я отправлю с ним врача и медсестру… Поверьте мне, промедление смерти подобно!

— Я вам верю, — пробормотала Кафари, чувствуя себя такой же напуганной и беспомощной, как и ее дочь.

Потом до нее дошло, что у нее на заднем дворе находится в полной боевой готовности сухопутный линкор 20-й модели, который слышит все ее разговоры и делает собственные выводы. А ведь он и так подозревает, что на жизнь его командира совершено покушение!..

— Вот черт!.. — Кафари схватилась за наручное коммуникационное устройство. — Сынок, ты слышишь меня?

— Так точно! Я слежу за всеми разговорами с момента вашего отъезда в больницу.

Хирург недоуменно нахмурился. Потом до него дошло, с кем и почему разговаривает Кафари, и у него удивленно округлились глаза.

Кафари тем временем откашлялась;

— Кого мы должны поставить в известность о случившемся и как нам это сделать?

— Я уже сообщил Окружному командованию о несчастном случае с моим командиром. В настоящее время я отправляю туда новое сообщение с последней врачебной информацией. Оно включает в себя ваш разговор с лечащим врачом. Я свяжусь с тобой, как только получу ответ из бригады… Мне понадобятся данные о грузовом корабле с Мали, чтобы поддерживать контакт с его капитаном и сопровождающими Саймона медиками. Саймон не может лететь на Хаккор, и Окружное командование уже послало направлявшийся к нему легкий крейсер на другое задание… Когда Саймон придет в сознание, извинись перед ним от моего лица. Я все время искал неприкрытые источники угрозы — ракеты, артиллерийские орудия, энергетические излучатели — и уж никак не ожидал, что враг исподтишка выведет из строя его аэромобиль. Моя недальновидность чуть не стоила Саймону жизни. А ведь он — один из самых блестящих офицеров, с какими мне приходилось служить. Передай ему, что мне очень стыдно.

Кафари уставилась на переговорное устройство. Конечно, она догадывалась, что «Блудный Сын» — самая сложная психотронная система в известной части Вселенной, но даже после четырнадцати лет знакомства с ним она до конца не понимала, насколько сложны управляющие им программы. Сейчас эта огромная машина разговаривала с ней металлическим голосом, в котором звучало неподдельное горе.

Она не знала, что ответить. Доктор Зарек тоже растерялся. Елена опять расплакалась. Наконец Кафари прервала мучительное молчание.

— Спасибо, Сынок! Я обязательно передам Саймону твои слова, — дрогнувшим голосом сказала она. — Обещаю!

Вновь воцарилась тишина, и Кафари с ужасом задумалась о том, кто теперь будет командовать «Блудным Сыном». Она питала на этот счет определенные подозрения, и ей становилось очень страшно.

Из слов Саймона и других источников она знала, что сухопутный линкор 20-й модели способен к самостоятельным действиям. Но ведь кто-то же должен говорить ему, что надо делать! От Окружного командования этих указаний не дождаться, значит, они должны поступать от кого-то на Джефферсоне. Кафари даже не знала, чего больше бояться — самостоятельных действий пришедшего в полную боеготовность «Блудного Сына», которого в этом состоянии немного побаивался даже Саймон, или приказов ставленника Витторио Санторини Жофра Зелока.

«В какую же переделку мы попали!.. Где же ты, Саймон?!.»

Никогда еще Кафари не испытывала такой жгучей потребности почувствовать рядом с собой плечо любимого человека, ощутить его объятия, услышать его мужественный голос. Без него сердце Кафари разрывалось на части.

Внезапно Кафари поняла, что кто-то уже несколько раз назвал ее по имени. Она отогнала незваные мысли и попыталась сосредоточиться на том, что говорил ей чем-то озабоченный доктор Зарек.