Прошли Згэрдешты, добрались до Козешт. Дядя заходит в один двор купить простокваши.
- Ай-ай-ай! Неужели вы так быстро шли, что ни одна машина вас не догнала? - удивляется хозяйка, узнав, что они идут пешком от самого Кишинёва. - А у нас, чтобы корову отвести на луг, и то на велосипед садятся!
Вечер застал их на пути к Новой Сынжерее. Дядя несёт Гугуцэ на руках, а у самого веки налились и ноги не слушаются. Качались холмы, наполовину вошедшие в ночь, качалось небо, вот-вот из его подола посыплются звёзды, так и лилась вокруг песня сверчков. Дядя увидел огонёк и повернул туда.
Утром Гугуцэ проснулся на крыше овчарни. Девочка чуть больше овечьего хвостика загоняла кнутом овец, а дядя помогал чабану их доить. "Кыш, негодник! - бросила девочка овечий шарик в петуха. Посмей только разбудить Гугуцэ, мы с тобой поговорим!" Но петух как будто знал, что путешественникам пора в Бельцы.
К обеду вышли из Бельц - шагом-арш! ать-два! - уже и Глодяны близко. Гугуцэ казалось, что он за эти дни трижды обошёл земной шар и повидал больше стран, чем их есть на глобусе; правда, во всех этих странах все говорили по-молдавски...
И вот ещё одна заря, и перед ними граница. Дядя снял шляпу. Ему казалось, что с самого детства он так и стоит на этом месте. "Один, другой, третий..." - как тогда, считает он голубей, летящих с реки. Можно представить, как заплачет мать, когда он войдёт во двор.
Тут он видит, что Гугуцэ пропал.
- Пойду взгляну на пограничников, - слышится из глубины долины.
Никто не знает, о чём говорил маленький путешественник с капитаном, но после этого капитан - хотите верьте, хотите нет выпросил для мальчика местечко на границе, и даже винтовка для Гугуцэ нашлась.
Гугуцэ глядит себе на руки, на ноги, ему бы осколочек зеркала, хоть с воробьиный язычок, чтобы лицо увидеть - он ли это стоит с винтовкой на границе? Вот оно, то секретное дело, ради которого он столько дней шёл пешком. "Ишь ты! Хозяин-то меньше винтовки!" наверное, думает вон тот ворон. Мальчик выпячивает грудь: "Кто же это, если не я?" Теперь мама доит корову. Узнай она, кто охраняет границу, бросила бы подойник и на радостях дала бы телёнку высосать всё молоко у коровы. А дедушка сказал бы бабушке: "Не ты ли, старая, нашла как-то на лице у Гугуцэ мой нос, мои уши и мой лоб?" И шагал бы дедушка по двору без шапки, чтобы все видели эти уши и лоб, и задирал бы нос как можно выше, и вытирал бы его только платочком с цветочками...
Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.
- Ну-ка позови капитана! - просит Гугуцэ один из них.
- А я для чего тут поставлен? - строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. - Ваши документы?
Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.
- Говорит, что из наших мест, - не унимается крестьянин. - Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!
Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: "Наш!"
- Эге! - мнёт в руке шляпу третий крестьянин. - Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?
Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.
А Гугуцэ так и остался на посту у границы.
ДЕДУШКА
Как пошёл с позавчерашнего дня снег, так и не перестаёт. Сугробы намело - в рост человека. Улицы и дворы в селе Трое Козлят опустели. Люди сидят в тепле, но от окон не отходят. Лишь тот, у кого сапоги чуть ли не до пояса, осмеливается выйти на улицу.
Только в дедушкином дворе суматоха. Сани с мешками выехали из ворот в сторону мельницы. Соседи с хмурыми лицами стряхивают с себя снег и входят в дом. А в доме то зажгутся, то погаснут свечи. Овцы в загоне стоят, подняв головы. Колодезный журавль застыл со снежной шапкой на макушке. Собака выла всю ночь, а теперь места себе не находит...
Умирает дедушка. Таким маленьким стал, что и Гугуцэ мог бы взять его на руки. Только усы остались большими.
Односельчане, утопая в сугробах, один за другим идут проститься с дедушкой. Кто несёт ему в кармане орех, кто яйцо или баранку, кто ещё что-нибудь.
- Покидаешь нас, кум Штефан? - пришла проститься тётушка Александра.
Дедушка не отвечает.
- Слышишь меня? - нагнулась она к его уху. - Передай моему Тоадеру, что новые полы в горнице настелила, что корова мне вчера бычка принесла, а нога у меня так и болит до сих пор.
Потом заходит тётя Касуня с целым сугробом на плечах:
- Не опоздала я, дедушка Штефан? Ну и слава богу. Костику моему скажешь: накопила я денег, чтобы съездить к нему на могилку. Как он там, бедняжка, в Германии? Ведь ни слова не знал по-немецки.
Лукерия несёт калач величиной с колесо:
- Мой Ион умер в том голодном году. Покажи ему этот калач. А то ведь на его поминках нечем было людей угостить. Зато сейчас смотри, сколько зерна повёз Георге на мельницу, - тебя-то уж мы совсем по-другому помянем!
А снег всё валит и валит. Кажется, ещё раз идёт весь тот снег, какой дедушка видел за свою жизнь.
Гугуцэ, конечно, возле дедушки. Что теперь можно для него сделать! Разве что ходить с непокрытой головой.
- Надень шапку, - говорит дедушка. - Душа моя пока ещё на земле, не на небе.
Гугуцэ выходит на улицу. Над трубами домов туча тянет и тянет своё белое брюхо. И у мальчика замирает сердце: "Замёрзнет дедушкина душа, пока до неба доберётся".
Гугуцэ лезет на чердак, поближе к небу, молит солнце выглянуть из-за тучи, зовёт его всё громче. Но солнце не слышит. А снег всё валит и валит...
И тут мальчика охватывает обида на всех. Зачем они идут прощаться? Зачем зажигают свечи? Как это можно, чтобы умер дедушка?! Он прокрался домой, собрал все свечи и спрятал их на чердаке.
Уже спустились сумерки, когда в дом вдруг влетела жена того самого соседа, который взялся поехать на мельницу.
- Тётушка Оля! А, тётушка! - женщина была очень встревожена. Лошади только что вернулись одни. Мешки все в санях, а пшеница не смолота! И Георгия нет!
- Ох-ох-ох!- причитает бабушка. - И небо-то всё закрыло, и на земле-то не поймёшь что творится...
Когда Георгий вернулся, он пыхтел как паровоз. Слыханное ли дело, чтобы с мельницы, с другого конца села, лошади взяли да и вернулись домой!
- Конечно, - говорит Георге, - как может работать мельница в такую погоду? Но дело-то у меня знаешь какое! Пришлось оставить гружёные сани у ворот мельницы и бежать за мельником. Возвращаюсь - глядь, ни тебе лошадей, ни тебе саней...
А дедушка, услышав историю про мешки, которые сами вернулись с мельницы, вдруг очнулся и подал голос:
- Выходит, ещё не время думать о моих поминках, не все свои дни я прожил...
К вечеру он попросил солёный огурец, потом задремал. А когда проснулся, в каждом глазу у него сияло по солнышку.
- Не иначе как тот огурец посадил меня на доброго коня, повеселел дедушка. На другой день он совсем разговорился.
- Всё! Опять я по эту сторону моста, - сказал он утром бабушке. А где же Гугуцэ?
- В школе, где ж ему быть, - дрожащим голосом отвечает бабушка и отводит в сторону глаза, чтобы дед ни о чём не догадался. Гугуцэ, бедненький, со вчерашнего дня в Бельцах, в больнице, и вряд ли выберется оттуда живым. Мать, говорят, не отходит от его кровати. А отец поехал в больницу на бульдозере - снегу в Бельцах ещё больше, чем в Трёх Козлятах.
- Вот что значит - ходить с непокрытой головой, - говорит сосед. - Постой, а почему его нашли под забором у Вани-цыгана?
- Гугуцэ! - просит мать. - Ты хоть мне что-нибудь скажи...
Гугуцэ вот-вот что-то припомнит. Нет, опять лежит без памяти.
А дедушка вчера съел тот орех, который ему принесли, сегодня яйцо, только приналёг на вторую половину калача, как в дверь постучался сосед:
