И что же сейчас? Ни покоя, ни праздников, ни родных людей. Ничего. Кроме растительной жизни. Если говорить красиво, я как те пустые деревья на погосте; как и им, мне необходимо время. Время для зарядки природной энергией.

Тем временем мы с Педро подъезжали к Дому культуры; сей общественный очаг был обновлен ядовитой розовой краской и напоминал старого циркового слона в российских прериях.

Я поднялся на крыльцо, прошел в полутемный вестибюль, где находились две бойницы касс, работающих теперь по обмену шила на мыло. В пункте находились двое: кассир и охранник, похожий на перекормленного члена правительства. Я поинтересовался, могут ли они, трудяги, поменять баксов пятьсот. Это я как бы пошутил; меня не поняли и стали заикаться: с-с-сколько-с-с-сколько?

— Ну триста?

— Не, только двести.

Не завезли, значит, деревянных, посочувствовал я труженикам валютных махинаций и, совершив необходимые расчеты, отправился в магазин, не подозревая, что посеял в юные души семена корысти, если выражаться высоким слогом.

Магазинчик тоже был обновлен, но в цвет беж; в нем сохранились запахи: хлеба, мыла, резины, строительных материалов и затхлых, немодных вещей, обвисших на вешалках.

Несколько старушек, божьих одуванчиков, покупали черствые хлебные кирпичи для своих беззубых ртов. Такие кирпичи очень удобны для убийства. Раскроил череп врага и сожрал орудие убийства. А нет орудия — нет и преступления.

Я потряс присутствующий люд и объемную бой-продавщицу Танюху-Слониху тем, что заказал продуктов на сумму, превышающую, видимо, месячный план торговой точки. А что делать? Не бегать же каждый день за суповым набором и макаронами?

Я не спеша принялся загружать пакеты, банки и ящики с тушенкой в машину, когда появилась группа молодых и боевых простаков. Их было четверо. Местная достопримечательность. Вместо того чтобы вспахивать зябь или там крутить баранку молоковоза, они, дуралеи, очевидно, промышляли мелкими, нахальными поборами с беззащитных дачников. Неужели я так похож на дачника? Впрочем, я хорошо засветился в розовом пункте обмена валюты; интерес к моей светлости был понятен.

Не буду пересказывать все те ухищрения, весьма банальные, которые использовали доморощенные рэкетиры, чтобы разбудить в себе зверя. Цель у них была одна: башли на бочку. Кстати, бочка с малосольной и ржавой, как гвозди, селедкой стояла в углу. Когда мне осточертели разговоры про жизнь, я отправил туда бригадира команды. Вниз головой. Чтобы он почувствовал, как трудно быть человеком, живя в соляной кислоте. Второй урылся в мешок с мукой. Третий умылся подсолнечным маслом из трехлитрового ковшика, а четвертый позорно бежал, кусаемый возмущенным Педро. Старушки крестились, продавщица визжала:

— Платить-то кто будет? Кто?! За порченый продукт! Хамы казематные! Милиция-я-я! Где милиция?!

Милиция отсутствовала по причине весенней распутицы. Но был я — я бросил на прилавок пачку ассигнаций, как кляп. Это помогло. Ор прекратился, только чавкал у бочки молодой человек, от пуза вкусивший атлантической селедочки. Я, предупредив его, чтобы он более не шалил, отправился восвояси. Под аплодисменты старушек. Шутка.

Инцидент, меня взбодривший, был исчерпан. Я вернулся в родное поместье, где продолжались трудовые будни.

Правда, не с таким энтузиазмом, как прежде, что вполне понятно: на голодное брюхо только заяц от лисы-кумы петляет, да и то по великой нужде, то бишь выручает свою частнособственническую шкуру. Что и говорить, каждый преследует свои интересы. Диалектика, мать её так!

Кое-как сляпав обед на троих, не считая собаки, я пригласил стариков закусить тем, что Бог послал. Мастера было заартачились, да демонстрация мною «мерзавчика», запотевшего в погребе, сманила их с трудовой орбиты.

Обед протекал в дружеской беседе обо всем и ни о чем. В результате мне удалось выяснить, что тридцать процентов населения посылает власть на хуй, тридцать — в пизду, ещё тридцать посылают к еп'матери. Десять процентов, однако, ещё не определились. Куда посылать.

Что и говорить, народ знает своих хероев и, куда их посылать, тоже знает. Задурить ему голову, конечно, можно, однако хитрожопые холуи от власти не понимают: раньше или позже они отправятся туда, куда их посылает воля народная.

Заканчивая посиделки, я предупредил дедов, что отныне они полностью хозяйничают на вверенной им территории: продукты в кладовой, стройматериалы будут оплачены, рабочий день не нормирован и так далее.

— А ты, Саныч, куда устремляешься? — удивился дед Емеля. — Отдыхай!

— Отдыхать известно где будем, — отвечал я.

— А мы с Шамилей на часок-другой, что алкоголия сбродила. — И деды рухнули в стружку.

Я свистнул Педро, но пес был недееспособен, он, перекормленный, уполз в тень сарая и оттуда тяжело вздыхал, как вкладчик, не получивший дивидендов; пришлось мне идти на прогулку одному. Я решил найти оптимальную дорожку для утренних и вечерних пробежек. В снег и дождь, в солнце и тайфун. Бег — именно это сможет восстановить мой боевой, непобедимый дух. Тело предаст, дух никогда.

Прогулка была долгая, но удачная: я нашел пятикилометровую петлю для бега и полянку, скрытую деревьями и кустарниками. Я не хотел пугать смородинских механизаторов и телятниц своими странными действиями. Ну, бег как вид передвижения понятен. Бегают все. Даже члены правительства. От народа. А вот занятия у ш у в русском лесу могут вызвать закономерные подозрения. Не китайский ли шпион Александр-цзы-ов переплыл речку Коровку?

Ушу? Узнал я эту систему выживания в зоне. Длинными зимними вечерами. От осоветившегося корейца Лима. Тельцем он был тщедушный, а вот духом да воинским искусством себя защищать…

Было такое в моей богатой биографии: зона. Ну и что? Тот, кто не сидел, будет сидеть. Когда-нибудь.

Короче, наехали как-то на Лима отморозы, видимо, по причине физической убогости совкорейца; через мгновение все трое улетели к живодеру тюремному врачу. С переломами ребер и конечностей. А Лим был спокоен и невозмутим, как Будда. Я с ним подружился, с человеком, разумеется, который и втянул меня в эту причудливую для славянина систему.

Говоря суконным языком, о теоретической возможности долгой, если не вечной, жизни человечество задумывалось со дня своего рождения. Краеугольный камень философии ушу в таких словах: «Я слышал, что тот, кто умеет овладевать жизнью, идя по земле, не боится носорога и тигра; вступая в битву, не боится вооруженных солдат. Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру негде наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чем причина? В том, что для него не существует смерти».

М-да. Хорошее учение, не правда ли? Но существует маленькая деталь: чтобы достичь хоть каких-то успехов, необходимо усердно заниматься дыхательными упражнениями, оздоровительной и военно-прикладной гимнастикой, соблюдать строжайшую диету. Диета в наших реформенных условиях? Что же касается остального, все в руках человека. То есть в моих руках. Признаюсь, я был не слишком прилежным учеником. И никогда не думал, что заморская наука о жизни пригодится мне. Конечно, я познал лишь тысячную долю ушу. Лим меня научил «звериному» стилю.

Если выражаться наукообразным языком, адаптационные свойства животных, отшлифованные поколениями, в том числе умение защищаться и нападать, будучи правильно поняты и истолкованы, должны улучшить способность человека к выживанию, передать ему часть всеобщего Совершенства Вселенной. Школа, принявшая в качестве покровителя то или иное животное, как бы принимала на вооружение все защитные свойства данного биологического вида. Адепт школы должен был мысленно перевоплотиться в зверя или птицу и вести себя так, как мог бы вести себя тигр, конь, орел или дракон, если бы он «переселился» в тело человека. И главное — уловить, как действует поток энергии в организме, как он заставляет, например, леопарда стелиться по земле и высоко прыгать, бить лапами, рвать зубами, терзать когтями; змею извиваться, скручиваться кольцом, жалить или оплетать и душить жертву. Наиболее популярны в современном ушу стили медведя, тигра, змеи, обезьяны, ястреба, петуха, ласточки, крокодила, коня, вепря. Словом, весь зоопарк. Для меня же Лим выбрал стиль «тигра». Тигр ходит мягко, крадучись — отсюда в его стиле скользящие переходы, очень низкие стойки, плавные перекаты через плечо. Настигнув жертву, тигр бьет её лапой, сбивая с ног, а затем запускает в тело когти. Отсюда и страшные удары «тигровой лапой» в уязвимые места, прочерчивание «когтями» по болевым зонам, наконец, проникающие удары с «разрыванием» тканей. В общем, страх и ужас. И если я, все вспомнив, добьюсь определенных успехов, то ко мне, озверевшему, лучше не подходить. Со своими болевыми зонами.