Вперед-вперед! Как утверждают любители подъема на заснеженно-сахарную маковку Фудзияма: если екаешь на разъяренном тигре, не останавливайся, япона мать! И они правы - надо перетерпеть, и скотина под тобой сдохнет. Может быть.
Хотел бы я знать, кто выступает в её образе? Общество спасения отчизны "Красная стрела"? Или их противная сторона? Или кто-то третий? Кто "угоре" Ивана? Зачем и где дискета и что на ней? Неведомы сии тайны. Так что помирать нам, Чеченец, ещё рановато. "Не бывалоть", как выражаются русичи, такому, чтобы пасть в могилку, не разгадав великую секрету.
Скоро джип, прорвав темную ткань уходящей ночи, оказался в сером и будничном тумане, похожем на разбавленный кисель в доме творчества работников искусств Горки-9; ещё через два часа я уже имел честь лицезреть в утренней дымке гигантский мегаполис, окаймленный тепловыми станциями с их огромными бетонными трубами, из которых валил ватный пар.
Вот почти и все - я и Чеченец позволили себе маленькую шалость; слава Богу, что она не привела к летальному исходу одного из нас. Знаю - Чеченец бессмертен, пока искривленный нож полумесяца проявляется на ночном своде. А вот я - Алеха Иванов? Бессмертен ли я? Не знаю, как ответить и на этот вопрос.
Наше ослепительное и победное светило так редко мелькает в прорехах низких облаков, что мы позабыли его яркий и мягкий свет; свежие ветры протухают над городскими свалками, над которыми треплются визжащие мусорные чайки, похожие на летающих крыс; наша карминная кровь отравлена лютой ненавистью друг к другу. Мы уходим с полей битв, оставляя на них окровавленные куски боевых товарищей мародерам со значками, где полощется трехцветный значок, навеселе поспешающим за разгромленной армией. Мы теряем теплые моря и флоты. Как поется в модной песенке: "Мертвецы в гробу лежат, корабли в порту стоят... Корабли без капитана, капитан без корабля, надо заново придумать некий смысл бытия...".
Как обрести бодрость, скажем так, духа, веселость характера и веру в свое бессмертие? Трудно. Практически невозможно. И, кажется, нет надежды?
Моя первая женщина спала в полумраке спальни Людовика XYI. Я освободил окно от штор, открыл форточку - снег был чист и не загажен чужими следами, что радовало: значит, за время моего отсутствия, здесь не лазили вражеские лазутчики.
Я присел на кровать - красивое лицо Вирджинии было покойным и бледным, как на полотне старой, выцветавшей картины.
Я почувствовал себя калифом на час, которому случайно досталась такая краса. Прохрипят часы, чары падут и я вновь превращусь в суетного халдея. Но делать нечего - и я аккуратно шлепаю по щекам:
- Эй, подъем!
Продолжала спать - я взял руку, нащупал ниточку пульса на запястье: сердце трепыхалось, как утверждал великий русский писатель И. С. Тургенев, будто перепелка в силках. Спорить с великими дело некорректное - перепелка, так перепелка, главное, что трепыхалось.
- Эй, Вирджиния! Трум-бум-ля-ля! Труба зовет!..
Никакой положительной реакции - дрыхла, как спящая красавица в хрустальном, бздынь, гробу. Я занервничал - в кухне нашел бутылку минеральной. И опрыскал женское лицо, как дачник грядку.
- Тьфу! - проговорила Вирджиния. - Что такое?! Дождь, - зрачки просветлели. - Ты что, с ума сошел?! Прекрати...
- Извини, ты так спала.
Ой, мама, - сделала попытку подняться, - голова какая тухлая! Отобрала бутылку. - Мы вчера пили?
- Пили чай.
- Да? - внимательно и с подозрением осмотрелась. - И во рту горько, как кошка накидала? - Пила из бутылки, похожая на вспыльчивого, как пионерский костер, горниста: трум-бум-ля-ля!
- Мы же вчера накувыркались, - предположил я, - в юрте.
- Который час, чукча?
Я ответил: без четверти десять. Майор спецслужбы взялся (взялась?) за голову: что происходит, черт возьми, уже час как должны были выехать? Нашла на столике свой портативный телефончик, подключила его. Нервничала, точно школьница, застигнутая завучем за чтением любовного письмеца от учителя физкультуры.
Я удалился на кухню якобы приготовить кофе, слышал оправдывающий голос Вирджинии, мол, задерживаемся по причине технической - машина барахлит, сейчас все в порядке и мы выезжаем. Я хмыкнул про себя: оказывается, и майор могут лгать генералам. Что тогда говорить о нас, гвардии рядовых жизни?
Правда, я не мог предусмотреть, например, что Вирджиния обратит внимание на замызганный видок джипа и четкие следы от колес на снегу. Я засмеялся - какая бдительность, товарищи; поутру уехал заправить драндулет - и все дела, а что такое?
- У меня очень чуткий сон, - размышляла вслух. - Но я ничего не слышала. Странно?
- Свежий воздух, природа, секс, - закричал я, открывая ворота, тишина!
- И петушок сдох, - задумчиво проговорила.
- Во! Анекдот про "ку-ка-ре-ку", - вспомнил я и рассказал драматическую историю, которая приключилась с доверчивой лисой и волком-полиглотом.
Очевидно, решив, что, действительно природа подействовала на неё столь благотворно, Варвара Павловна успокоилась, закурила, позволив тем самым мне несколько расслабиться.
Все-таки ювелирные партии не про мою честь, мне бы что-нибудь попроще - свернуть челюсть, пальнуть из базуки, сигануть без парашюта...
Поездка прошла без чрезвычайных происшествий - было такое впечатление, что все заинтересованные стороны заключили мораторий на временное перемирие, чтобы его тут же нарушить, когда бздынкнет час "Ч".
Я предполагал, что конечный пункт нашего назначения: Лубянская площадь. Ан нет! Штурман указал мне другой путь - по кольцевой дороге, и я поймал себя на бредовой мысли: а вдруг мы направляемся в Стрелково? Этого бы не пережил ни я сам, ни мои добрые сельские друзья, включая пастельную-постельную простушку Груню Духову.
К моему облегчению, был дан приказ рулить на проселочную дорогу, выложенную бетонными плитами. За деревьями угадывалась запретная зона с казенными строениями. Вирджиния посчитала нужным меня предупредить, чтобы я ничему не удивлялся, был сдержан в своих эмоциональных выражениях и не хамил ученой публике.
- А что это?
- НИИ.
- Это говорит о многом, - хекнул я. - Главное, если будут резать по живому, скромная просьба - под наркозом.
