Судя по джентльменам в строго-фраерных фраках и леди во всем черном, но в белых шляпках, концентрировалась "валютная" элита г. Москвы. У таких оторвать миллион, честно заработанный? Слава, не смеши таки людей. Придушат голыми руками и похоронят в братской могиле под слоем извести, как неизвестное лицо.
Появившаяся группа радикальных верующих в бейцах придавала особую национальную колоритность происходящему. Мое присутствие на празднике, скажем так, памяти было явно лишним: мятая безрукавка и такие же джинсы, битое сине-желтое оно вместо интеллигентного лица, пляжные солнцезащитные очки...
- Да уж, видок ещё тот, - вынуждена была согласиться Мая. - Ладно, сиди в машине, - принимает решение.
- А зачем я здесь?
- С тобой хотят встретиться.
- Кто?
Не ответила. И была права: какая разница? Ситуация развивается в благоприятную для меня сторону - сиди, чухонь, и жди, чухонь чухоней. Он же оболтай. Он же тушинский простофиля, идущий за событиями вслед. И за это получает хрясть в морду.
Нет, надо действовать. Перво-наперво, найти, хотя бы по телефону, друзей своих ситных. Надеюсь, они живы и процветают во благо себя и родины?
Лазить по чужим дамским сумочкам нехорошо, однако, ради общего дела можно. И нужно. Обнаружив коробочку "сотового", набираю по памяти номер Сухого: механический женский голосок сообщает, что абонент отключен к такой-то известной всем матери от космической связи. Плохо. Не сбежал ли Вася мой, прихватив аутиста, как чемодан, в теплые заморские закраины, чтобы там клепать миллионы и миллионы? Убежден, нет: к Илюше нужен ключик в моем лице. М-да, лицо мое...
Смотрю на себя в зеркальце заднего обзора и замечаю пункт обмена валюты и магазинчик, выкрашенные в призывные кислотные лимонные цвета.
А не поправить ли нам здоровье, помянув исполнительного директора биржи? Почему бы и нет? Эта правильная мысль заставляет меня выбраться из авто "пежо".
Осматриваюсь: такое впечатление, что нахожусь на элитной стоянке. Направляюсь к торговому центру. Сотенка, за которую я конкретно пострадал, прячется в потайном кармашке. С трудом выковыриваю её на ходу, а со стороны, наверное, кажется, что достаю пистолет для ограбления.
И поэтому пожилой охранник в пятнистой форме непроизвольно тянет руку к кобуре. Я всем видом спешу показать лояльность, мол, это не грабеж, а обыкновенный мандеж, то бишь размен шило на мыло.
- Упал, - говорю, - в поезде. С верхней полки.
Мое признание приводит секьюрити в добродушное состояние, и через минуту я имею на руках отечественную наличность.
Теперь можно и отдохнуть и душой, и телом. В магазинчике приобретаю пластмассовый стаканчик, четвертинку беленькой и банку с черными маслинами. Молоденькая продавщица-простушка-конопушка из рязанской области смотрит на меня во все глаза и готова то ли все отдать, то ли отдаться плотным, как сливочное масло, телом.
- Мы летчики-испытатели, - понесло меня. - Нештатная ситуация, пощупал физиономию. - Мне ещё повезло, а вот товарищу, - указал на кладбище, - увы!.. Хлюп!.. Хоронят, как героя!
- Иди отсюда, герой! - Из подсобки возникла опытная бой-бабок с кавалерийскими усиками и пышным бюстом, как у Ж/Л. - Знаем мы вас, летчиков-налетчиков!
- Простите, ваше отчество, не "Обхуиновна" ли?
- Ах, ты, стервь подзаборная!..
Я решаю не испытывать судьбу. Быть битым бабой? И вываливаюсь из магазина. Нахожу дощатый ящик, сажусь в пыльных кустиках напротив ворот кладбища, чтобы видеть, как будут выходить к машинам те, кто прикоснулся в вечной жизни.
Эх-ма, хороша жизнь наша! Что ещё нужно для полного счастья: водочка да селедочка! Селедочки нет, а есть маслиночка из страны, где все есть.
Ну, будем здоровы! А тот, кто о здоровье уже более не помышляет в силу известных причин, пусть спокойно спит в земле. И пусть она будет ему пухом!
Как поется в блатной песенке: "Банки-хромтики! Бог навстречу! Развеселые мои друзья! Чтобы ни было, я замечу, жизнь прекрасна и хороша!" И с этим трудно не согласиться: будем жить, друзья, а чужая смерть нам в назидание.
Залив двести пятьдесят в битый организм, почувствовал себя чудно. Чудненько себя почувствовал, как летчик-испытатель в стратосфере.
Общая болезненность исчезла, даже физия моя, кажется, приобрела привычные гармоничное пролеткультовские очертания.
Я вздохнул полной грудью, кинул в рот овальную маслину и... забыл закрыть пасть: на стоянке происходила некая занимательная чертовщина. Меж авто передвигался на полусогнутых человек в форме дорожной службы, и всем своим поведением был подозрителен - мне.
Выпил я мало, и, всецело, трезво оценивал ситуацию. Тот, кто ходит с добрыми намерениями дернуть приемник или там фару, не будет затравленно оглядываться по сторонам. Не так ли? И потом - спортивная сумка в руках. Вот она была - а вот её нет? Что за фокусы наяву средь белого дня? Не о них ли предупреждал Исаак Исаакович в том страшном сне, когда выковыривал золотой ложечкой оливковые глаза свои?
Иллюзионисты цирковые, поднимался на ноги. Что-то надо таки делать? Бежать за непонятным субъектом, удаляющимся резво в сторону спец.машины "Мосдорстрой" или искать сумку? Если люди серьезные, пристрелят меня с банкой маслин, не задумываясь. Это тебе надо, Слава? Тебе этого не надо. Ты - не герой. В данном конкретном случае.
Принимаю решение шарить сумку. Не вызывать же оперативную группу капитана Горкина? Он меня тогда точно пристрелит. От устатку видеть мою семафорную рожу каждый день, и каждый час.
Поиски не занимают много времени - через минуту обнаруживаю сумку под днищем танкового джипа с тонированными стеклами и блатным номером, указывающим, что сие транспортное средство принадлежит нешуточными штучным людям в государстве: "о 111 о".
Как бы поступил человек с мозгами не поврежденными? Правильно - бежал бы сломя голову к посту ГИБДД или куда ещё дальше, чтобы срочно задокументировать свою благонадежность к власти. А тушинские любопытны не в меру, так и норовят сами влезть в задницу тех или иных обстоятельств.
Присев на корточки, принялся за лямку тянуть сумку - осторожно, кстати, тянуть. Дурак дураком, а понимал, что лучше быть нежным, как сочинская орхидея на клумбе жизни, чем мертвым, как московский венок из жести на Хованском кладбище.
