Да, где наша не пропадала! И с этой жизнерадостной установкой выпадаю из машины - выпадаю у памятника эпохи советско-сталинской гигантомании: высотного дома на Красной Пресни.
Здание весомо, огромно и производит впечатление на чувствительных гостей столицы. На фасаде подсвечиваются гранитные фигуры мускулистых рабочих и пышнотелых крестьянок, похожих на монстров, спускающихся с черных небес. Свет в окнах желт и неприятен. Не с крыши ли этого обиталища грешных душ улетал булгаковский дьявол?
Под высоткой темнел маленький парк, где мы с Маей и договорились о встрече. Я сел на лавочку и принялся глазеть в ночное небо, словно желая увидеть падение звезды, чтобы загадать заветное желание.
А какое у меня желание? Заработать ещё один миллион? Нет, это не для славянской души. Играть на деньги - это забава для современных нуворишей и дураков.
Деньг`а никогда не определяла главную суть нашего человека. Вот сейчас в моем кармане десять тысяч долларов, и что? Счастлив ли я до слезного всепрощения и благодушия? Отнюдь. Напряжен и досаден даже на самого себя. А все потому, что нет душевного порыва. Нет страсти. Нет куража, бессмысленного, как русский бунт.
Сижу с десятью баксовыми кусками, как сыч на суку, и не знаю, что делать? Раздать нищим и убогим? Приобрести авто, чтобы влепиться в первый столб. Пойти на Тверскую и прикупить отряд шлюх под личное командование. Не знаю. Такое впечатление, что не готов я к решительным изменениям в своей жизни. Легко хапнуть мистический миллион, говорю я себе, да трудно сбросить чугунный панцирь люмпена. Вот в чем дело, друг мой сердечный.
Я шумно вздыхаю и вижу, как из дубовых парадных дверей появляется девушка. Она легка и подвижна, как ночная птица. У Маи странное незащищенное лицо. Она приближается, и я понимаю - смыта краска. Она садится рядом, и со стороны мы похожи на влюбленную парочку. Жаль, что это не так. Во всяком случае, сейчас.
- Возвращаю долг, - передаю пачку ассигнаций. - Ты очень последовательна в своих действиях.
Мая горько усмехается: проклятые деньги, это они загубили деда. Вся эта работа на бирже есть бесконечная борьба за выживание и непрерывная нервотрепка. Склоки, скандалы и ненависть - вот что такое биржа. Биржа это клоака низменных человеческих страстей.
Я не прерывал девушку, понимая, что ей нужно высказаться, хотя информационной пользы от этой банальной истерики не было никакой. После того, как она чуть успокоилась, я задал вопрос:
- Кто "черный" директор биржи?
- Не знаю.
- Как не знаешь? - удивился.
- Знаю только, что этот человек имеет отношение к чеченской диаспоре в Москве.
Я хныкнул от досады: этого ещё нам не хватало? Неужели ВБ находится под контролем лиц кавказской национальности. Если это так, то дела плохи. Нуреки-чуреки денежки сильно любят, а шутить - нет: за моей же "миллион" нарежут из моей же шкуры сто тысяч шнурков для продажи в соседней нарзановой Назрани.
- Дед последние три дня очень волновался, - сообщила девушка. Говорил, что на бирже многие готовы за пятак мать родную продать.
- Обо мне ничего не говорил?
- Говорил, - вздохнула.
- Что?
- Что дуракам везет.
Я посмеялся: кто бы знал, что старенький еврей так близок к истине. Был. Теперь его нет. И надо понять причину его ликвидации. Касается ли она нас или это стечение обстоятельств?
- А ты на самом деле сделал миллион? - спросила моя собеседница. - Я не верю.
- Проверь, - буркнул.
- А как так получилось?
- Перед тобой, - попытался отшутиться, - гениальный трейдер.
- Кем бы ты ни был, - не верила, - а за несколько дней заработать миллион долларов невозможно.
- Возможно, - проговорил не без самодовольства.
- А ты не хакер?
- Не оскорбляй меня, - запротестовал. - Не хакер я.
- Тогда кто? - пытливо посмотрела.
Передо мной возникла дилемма: говорить прекрасной собеседнице о "золотом мальчике" Илюше Шепотиннике или не говорить? Доверяю я девушке, похожей на солнечный ветер, или подозреваю её в том, что несет она в себе мусор предательства?
Выражаюсь столь изысканно только по той причине, что не знаю, как поступить. Сомнение - проклятье наших капитализированных дней. Как быстро нас отучили от веры и надежды на лучшее.
Впрочем, большинство из нас сами слабы духом и помыслами. Не буду пополнять ряды неудачников, решаю я, и называю причину моих побед на бирже.
Разумеется, Мая не верит. И как можно поверить в такую беспросветную бредятину? Никак нельзя поверить.
- Слава, прекрати издеваться, - обижается. - Наверное, существует технические способы воздействия на движение валют?
- Я имею отношение к технике, как пианист к сверлам, - уверяю. - Дело в человеческом факторе, - назидательно поднимаю палец. - Человек у нас ничто, но иногда случаются исключения.
- Я же видела Илюшу, - рассуждает девушка вслух, - он производит впечатление круглого идиота.
- Круглее не бывает, - соглашаюсь я. - Однако и круг порой превращается в квадрат, - позволил некий философский постулат. - Мы сами плохо знаем, что в наших черепушках квасится, - и развиваю мысль о том, что аутист ненормален для нашего сутяжного мирка, да, может, нормален для мира, нам неизвестного, существующего параллельно.
После этого заявления мы невольно осматриваемся: где ты, этот параллельный мир, скрытый ночной мглой? Ничего не увидели, кроме реальных бомжей, бредущих в неведомую даль.
Их было двое: маленькая спившаяся тетка, похожая узким личиком и длинным носом, на собаку таксу и спившийся долговязый хмыль, похожий малым лбом и долгим шнобелем, на борзую. От них даже на расстоянии несло привокзальной помойкой. И спорили они, кстати, о вокзалах г. Москвы.
- Не пойду я, Людок, на Белорусский. Там меня били.
- А на Казанском меня били, Пашечка.
- А на Курском нас обоих били...
- Ох, били!..
Признаться, глагол "били" они употребляли в более экспрессивной форме, привычной для уха тушинского жителя, но не как для надушенного ушка московской барышни, проживающей в пределах Садового кольца. И поэтому я крикнул:
- Эй, Людок, эй, Пашуля, заткнитесь! А то не дам денежку хорошую.
Собачьевидные бомжики оторопели, уставившись на нас, как на призраков. Должно, не ожидали доброго дела от людей, проживающих в другом мире.
