- без запиночки выдам.

- А ну тебя, Сашка! Я ж по делу хотел!

- А если по делу, - влез Леха-бугор, - так неча волну подымать. С голодухи еще не попухли! - Леха всегда не спешит, сперва все трепы послушает. Сидит,плечами стену подпер - а плечи: на таких в старинных фасадах балконы прилаживали. И цигарка в руках. Пока двух миллиметров от нее не останется, ни за что не потушит. - Из головы, знаешь, всяко придумается. Буржуи вон тоже: корпели, корпели - а наши пришли и враз сковырнули.

- Кто это - наши?

- Да Ленин с ребятами.

- О бабах бы лучше, - поплотней завернулся в бушлат Сережка Бодров. Куда интересней.

Но сегодня в другую степь понесло. А то по бабьему делу

Сережка много всякого знает. Только начни - всегда перебьет:

мол, был один случай. И в таких все красках распишет - пуговицы на штанах как пистоны стреляют.

Один Оська Захаров тихо сидит. Салага еще. По болезни сюда удостоился. Уши развесил и глазенками хлопает.

- Да ты вокруг посмотри! Какой бы хозяин такой бордак допустил?! Да тех денег, что в этот бассейн ухлопали, на пять бы таких же хватило б!...

- Дурак ты. Юрка, - перебил его Витька. - Полный ты, Юрка, дурак. - Я и не заметил, как Витька очнулся. - Тебе б все работать, работать, копейку копить. А жизнь, значит, мимо теки?

- А ты как хотел?

- А никак. Я вот думать люблю. А при твоем бы хозяине я бы хрен тут подумал.

- И о чем же ты думаешь?

- А о разном. Что на свете живем. Что снег за окошком лежит...

- Ну и что?

- Ничего. Почему обязательно что-то выйти должно?

И как уж у Витьки это получается? Сидит и сидит, а потом скажет вот так - и сразу поймешь: ерунда все вокруг. Дерганные мы какие-то. Мечемся, врем. Один в командиры, другой в отпуск метит. Или как Сашка Скрижал паяца разыгрываем. А на самом-то деле - воду толчем. Ну добьемся, чего захотели и самим же потом тошно сделается. А Витьке - все это как-то мелко. Он о чем-то другом... Его бы не тронь - так бы жизнь и сидел. Уставится в точку, даже про сигарету забудет. Сколько раз пальцы об нее обжигал. И в такие минуты с ним хорошо. Я и объяснить не могу. Хорошо, и все тут.

- И кто вам сказал, что все непременно переделывать надо? Жизнь уж сколько кроили, и эдак, и так - а лучше никто не придумал. Внушили себе, дескать, сам я хорош, да только одежка не сходится, - и на Юрку снизу вверх посмотрел. - А залепить-ка тебе бы коленом под зад: катись, мол, приятель, куда тебе вздумается! И что ж, на свободе - да первым же делом такой же бассейн отгрохаешь!

- С какой еще стати?

Но Витька не слушал:

- Тоже, маниловы выискались. Парение эдакое! И главное бабы чтоб толстые - на мосту сметаной торгуют!

- Толстых не люблю, - встрепенулся Бадров. - Сквозь жир ни хрена не почувствуешь.

- И что же, как ты вот сидеть?

- А хоть бы и так. Сигарету найдешь?

И тут мы с Оськой сразу подсунули. А то замолчит, с него станется.

Витька от моего огонька прикурил, и в глазах уже вижу

- синеется...

- Историю вспомнил. Читал или слышал... Рыбак один жил. Ну и, как водится, рыбку рыбачил. В общем, как мы: все больше ему подавай. Потом на базаре продаст, а лишние деньги откладывал. И много уже накопил. До старости хватит. Но нет, что ни утро - все новые сети закидывал. И вот, однажды, Русалка к нему в сеть попала.

- Русалка? - опять заюлозил Бадров, и тоже спичкой зачиркал. - То есть, баба, выходит!...

- Цыц! - цикнул на него Леха-бугор.

- И красивая, я вам скажу. Кожа гладкая, волосы длинные, груди, глаза... Да что говорить. Вы лучше у Сережки спросите. У него, наверное, и русалочки были.

Но Сережка только дыму глотнул. Не-е, не его это случай.

- И говорит она рыбаку: отпусти, мол, чего с меня проку? А у того уже глазки горят. То есть, как это так - отпусти? Будто каждый вот день к нему в сети русалок заносит? Не-е, говорит, женой тебя сделаю. Хозяйкою будешь. Все что есть - пополам. Детей народишь, потом внуков мне вырастишь. А я на тебя молиться буду. Не гоже, говорит, человеку лишь все для себя. Когда поделиться не с кем. А она: я в море хо-чу. А он: неразумная ты и не знаешь, какой я мужик, мол еще благодарная будешь... И сгреб ее, значит, в охапку и в дом оттащил.

Витька всех глазами обвел, колечко дыма над нами повесил. Ровное, хоть циркулем выверяй.

Я-то знаю, придумал он все. И сейчас конец сочиняет... И пусть хоть с три короба врет: как, мол, я вам загнул, дескать, лихо как вышло!... Но странное дело: загнуть - это Сашка горазд. У того сразу видно - вранье! А у Витьки, хоть врет, все же правда выходит. И дело, как будто бы, даже не в нем. А в нас: как сидим, и как смотрим, и о чем вот сказать не умеем. Да если б не мы - он вообще б ничего не придумывал. А что разозлится потом: мол, какую мне песню испортили!... А хоть и испортили! Так уж живем. А жили б не так - ничего б вообще не было.

- Просунулся под утро, - опять заговорил Витька, но как-то зло, будто через силу кто выдавил, - и чувствует: продыху нет. Смрад в хибаре такой! Тухлой рыбой воняет. Посмотрел на свою Русалку... Вчера как лебедь была - а сейчас струпьями вся покрылась. С хвоста чешуя на пол сыпется. Руки липкие, волосы в тине да плесени. Одни глаза, будто еще больше сделались. Но какие-то неживые, словно вмерзло в них что-то... Ну и жалко ему ее стало. Зачем, мол, дурак, не послушал? И хоть притронуться тошно, но превозмог, схватил ее на руки - и обратно к воде. Только ей уж вода - не вода. К верху пузом качается. Так и стоял, пока течением ее унесло, и чайки над нею кружиться стали.

- Ну и мерзость! - сплюнул Юрка.

Но Леху история проняла. Весь даже кровью налился. Особенно брови, белесые, как пух одуванчика. Затолкал в щель окурок, но тут же снова спички достал.

- Сволочь твой рыбак оказался! Экая сволочь.

Ришон-Ле-Цион (Израиль)

1985-1996