- Кто?
- Папа римский.
- Почему?
- Потому что ежедневно, приходя на работу, он видит своего начальника распятым.
- Слышал бы это наш Сливкин!
- Ну и что? Он не лишен чувства юмора.
Заговорили об адмирале Сливкине. Многие из присутствующих плавали с ним еще в те годы, когда Сливкин сам был командиром подводной лодки, знали его давно и отзывались о нем с неизменным уважением. Такое единодушие бывает редко, особенно по отношению к начальству, обязанному и взыскивать с подчиненных за те или иные упущения в службе. Кое-кому из сидящих за столом тоже попадало от адмирала Сливкина, но сейчас они вспоминали об этом весело.
- Однажды я прозевал поворотный буй, так он мне будильник купил, рассказывает Воронин, служивший на лодке у Сливкина штурманом. - До сих пор храню...
- Это что, мне он как-то неделю домашнего ареста отвалил. В первый же вечер зашел в каюту, спрашивает: "Скучаешь? Давай в шахматы сыграем". Так всю неделю в шахматы по вечерам и резались. До сих пор не знаю, пожалел ли он меня тогда, или приходил выяснить, что я за личность и с чем меня едят. Во всяком случае, за неделю я вывернулся перед ним наизнанку, незаметно, между делом, но вывернулся...
- А вот еще случай был...
Наверное, они сидели бы еще долго, но вот Воронин посмотрел на часы и сказал:
- Ого, уже одиннадцать! Моя благоверная наверняка уже отрепетировала все, что она скажет мне завтра утром.
Все знали, что жена у Воронина действительно ревнива, но расценили его замечание как приказ расходиться.
Воронин же и отвез Матвея домой, все на той же адмиральской машине. Вероятно, так предписывал ритуал.
Поднимаясь по лестнице, Матвей заглянул в почтовый ящик, нашел там письмо, но вскрывать не стал, хотя по почерку на конверте догадался, что письмо от Симы Курбатовой. Письмо адресовано Люсе, она, конечно, потом непременно даст почитать его и Матвею, но таково уж у них правило: письма сначала вскрывает и читает тот, кому они адресованы.
Люся, видимо, не ждала его, они спали с Иришкой на одной кровати. Как они утверждали, вдвоем им было не так страшно спать. Тем не менее спали они чутко, и как ни старался Матвей не шуметь, обе проснулись. Иришка сразу же занялась куклой, а Люся, накинув халатик, пошла в кухню и загремела там посудой.
- Если ты хочешь покормить меня, то я уже поужинал, - сказал Матвей, вешая тужурку на плечики. - Вот, можешь поздравить. - Он ткнул пальцем в силуэтик лодки.
Люся уже разбиралась в знаках отличия, сразу все поняла и встревоженно спросила:
- Куда?
- К сожалению, в другую базу. Извини, но так уж получилось, я не мог отказаться...
Она молчала, опустив голову. Наверное, она думала сейчас о том же, о чем думал он тогда, в кабинете главкома. И Матвей, обняв ее, успокаивающе сказал:
- Ничего, как-нибудь и там устроимся. Живут же там другие.
- Да, конечно, - рассеянно согласилась Люся, все еще думая о чем-то своем.
- А ты знаешь, Сима прислала письмо.
Он стал искать письмо, обшарил все карманы, но не нашел его. Осмотрел прихожую, выглянул даже на лестничную площадку - не обронил ли, когда доставал ключи? Но письма и там не было. За поиски принялись и Люся с Иришкой, перевернули все, пока не нашли конверт на книжном шкафу. Матвей и не помнил, когда он его туда положил.
Письмо было коротенькое, Сима лишь сообщала, что Надежду Васильевну они встретили, что она уже скучает по Иришке, жалеет, что уехала, целыми днями возится с маленьким Алешкой. Кстати, Алешка теперь не такой уж маленький, заканчивает первый класс, учится хотя и не блестяще, но, по крайней мере, без "троек". Старший Алексей по-прежнему служит на учебно-тренировочной станции, Сима работает все на том же заводе. Зовут вместе провести отпуск, поехать куда-нибудь на юг...
- С отпуском у меня теперь ничего не получится, - грустно сказал Матвей. - Сама понимаешь, не могу же я сразу поехать, едва приняв корабль. Разве что в конце года, что-нибудь в декабре.
Люся вздохнула:
- Жаль.
Иришка уже спала в обнимку с куклой. Им было явно тесновато, головка у Иришки скатилась с подушки Люся осторожно вынула куклу, поправила подушку и сказала:
- Давай и мы спать, а то мне утром на работу.
Но до утра они так и не уснули. Решили, что Матвей поедет пока один к новому месту службы, а Люся сегодня же подаст заявление об увольнении, доработает положенные в таких случаях две недели, потом отвезет Иришку к бабушке, поживет там несколько дней и прямо из Синеморска поедет к Матвею.
- А может быть, тебе действительно поехать с Курбатовыми на юг? предложил Матвей. - Я ведь обещал Иришке. И вообще ее надо обязательно вывезти в Крым. У нее слабые легкие, ей надо больше быть на солнце, а это, он кивнул на окно, - это слишком холодное.
За окном действительно светило солнце, оно не заходило вот уже неделю: начался длинный полярный день. Тоненький лучик, пробившись сквозь щель между занавесками, упал на тужурку Матвея, и возле правого лацкана холодно блеснул серебряный силуэтик подводной лодки.
5
Берег, нахмурив скалистый лоб, мрачно смотрел на море. В гранитных складках гомонили птицы. Их были тысячи, они кричали и переругивались между собой, точно торговки на базаре. Вероятно, поэтому и назвали эти поселения "птичьими базарами".
На самой макушке скалы стояла стотридцатимиллиметровая орудийная башня. В войну здесь размещалась береговая батарея, она прикрывала вход в бухту. Именно этим орудием был потоплен немецкий миноносец. Сейчас на шаровой краске башни пламенела звезда. Батарею давно уже пустили в переплавку, а эту башню оставили как боевую реликвию, к ней водили молодых матросов на экскурсию, и сейчас снег вокруг башни был плотно утоптан. Ствол пушки был низко опущен, казалось, он настороженно обнюхивал нерастаявшие следы людей.
За поворотом открылась вся бухта. С двух сторон ее обрамляли грозно нависшие над водой скалы, с третьей - небольшая сопка, покрытая редкими кустиками карликовых берез и серыми островками только что пробившегося ягеля. К пологому скату сопки, обращенному к морю, прилепилось десятка полтора одноэтажных домиков. Глядя на них, Матвей подумал, что с жильем здесь будет туго. Ему-то как командиру лодки, наверное, что-нибудь дадут, а женатые лейтенанты опять будут жить в общежитии или у отпускников, может быть, и их дети будут спать в чемоданах. А потом и здесь построят город, наверное, более красивый, чем тот, откуда он уехал. К тому времени лейтенанты станут капитанами третьего ранга, и кто-то из них поедет обживать новые места, начинать все сначала. Такова жизнь...
Катер застопорил ход, прошел по инерции метров двадцать и, шаркнув бортом о привальный брус, прильнул к причалу. Мотор, громко чихнув, заглох, и стало слышно, как старшина катера распекает нерасторопного матроса, опоздавшего повесить кранцы.
Выйдя из кормовой каретки, Матвей обогнул рубку, выскочил на причал и лицом к лицу столкнулся с... Дубровским.
- Стрешнев? Какими судьбами? - удивился Дубровский.
- Да вот...
- Постой: уж не ты ли новый командир лодки?
- Я.
- Поздравляю. И уже капитан третьего ранга! Обскакал ты меня, а я вот так и хожу в капитан-лейтенантах. - Дубровский грустно усмехнулся. Он заметно постарел, даже в усики пробилась седина. Сильно пополнел, прежний лоск с него слетел. От статного, подтянутого офицера, каким его знал Матвей, мало что осталось. - Да, простите, разрешите представить: капитан второго ранга Кравчук - капитан третьего ранга Стрешнев. Матвей Николаевич.
"Смотри-ка, запомнил!" - удивился Матвей, пожимая руку Кравчуку и стараясь припомнить, как же Дубровского зовут. Но так и не вспомнил.
С первого взгляда никак нельзя было предположить, что Кравчук болен. Высокий, плотный, в плечах косая сажень, лицо свежее, румяное, кажется, так и пышет здоровьем. И взгляд больших темных глаз веселый, приветливый.
- Очень рад. - Голос басовитый, густой, вполне соответствующий всему облику Кравчука. - Как добрались?
