Потом льдины стали попадаться все чаще, и вот уже перья больше не сходятся, вычерчивая извилистую конфигурацию ледового потолка, простершегося над лодкой на сотни миль. Иногда перо резко опускалось вниз и вычерчпнало острые вершины, напоминающие своими очертаниями сталактиты.
Разговоры и шутки моряков, стоявших у приборов, постепенно стихли. Даже в тусклом свете лампочек, которыми освещался центральный отсек, стали заметными морщины, пролегшие на лицах людей. Началось то самое важное, еще не происходящее в их жизни, таинственное и неповторимое - плавание подо льдом.
Оставив за себя вахтенного офицера, Стрешнев отправился в корму и заглянул в машинный отсек. Этот отсек был освещен флюоресцентными лампами. Стрешнев даже зажмурился, ослепленный их ярким светом. В отсеке стоял монотонный гул турбин и работающих механизмов, и вахтенный механик доложил почти в самое ухо:
- Полный порядочек, товарищ капитан третьего ранга!
Через два часа Стрешнев отдал приказание ложиться на новый курс.
2
Обогнув противолодочный рубеж, Стрешнев вывел лодку из-подо льда и повернул в базу. Он рассчитывал, что теперь, когда лодка вошла в свои воды, и учения фактически закончились, посредник разрешит Гурееву снова вступить в исполнение обязанностей командира, и тогда ему, может быть, удастся хоть немного вздремнуть. Стрешнев не спал уже третьи сутки.
Лодка приближалась к базе, напряжение заметно спало, а начала сказываться усталость многих дней. Нет-нет да кто-нибудь клевал носом. В такие вот моменты командиру приходится быть особенно внимательным, и Стрешнев то и дело запрашивает:
- Штурман, курс?
- Курс двести пятьдесят шесть, - докладывает штурман.
- На румбе двести пятьдесят шесть, - как эхо, отзывается и рулевой.
- Глубина девяносто, дифферент ноль! - сообщают с поста погружения и всплытия.
Тут и механики встрепенутся:
- Обе машины работают "средний вперед".
А вот и замполит капитан третьего ранга Тетерев принялся за дело. Подняв задремавшего было матроса Коняева, спросил:
- Вы что же это? Попали в историю, а так бесславно спите.
- В какую историю? - пугается матрос.
- Он еще не понимает! В историю нашего флота. Вы же прошли подо льдами Арктики. Как и ваш однофамилец в свое время.
Какой еще однофамилец?
- Ну как же, неужели не знаете? В тысяча девятьсот сороковом году во время войны с белофиннами подводная лодка "Щ-324" под командованием одного из трех первых Героев Советского Союза - капитана третьего ранга Коняева, возвращаясь в базу из боевого похода, форсировала подо льдом пролив Сёдра-Кваркен. Чтобы не выдать противнику маршрутов форсирования Кваркена нашими подводными лодками и обезопасить свой корабль от налетов вражеской авиации, Коняев и провел лодку под сплошным льдом. Вот так-то!
- А я и не знал! - удивляется матрос Коняев. - И долго они шли подо льдом?
Около десяти часов. А потом и всплыли из-подо льда же, взломав его. А толщина была довольно приличная, до двадцати пяти сантиметров. И это была ведь не современная атомная лодка, а обычная дизельная "щука"...
К их разговору начинают прислушиваться: подходит один матрос, другой, третий. Кто-то замечает:
- А говорили, что немцы первыми начали лазить под лед во вторую мировую войну.
- Но мы же раньше! - отстаивает приоритет своего однофамильца Коняев. Мало ли кто что скажет! Американцы вон тоже утверждают, что они первые, хотя они даже позже немцев начали.
- Ну, если уж говорить о приоритете, - продолжает Тетерев, - то первое в истории подледное плавание было совершено еще раньше, чем это сделал однофамилец нашего Коняева. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году советская подводная лодка "Народоволец" под командованием Виктора Николаевича Котельникова получила почетное задание: следовать к первой в мире дрейфующей станции "Северный полюс-1" и снять со льдины отважную четверку папанинцев. В Датском проливе на пути лодки встретились ледяные поля. С целью подготовки лодки к форсированию ледяных преград Котельников решил пройти под этими полями. Погрузившись на глубину пятьдесят метров, лодка прошла под ледовой перемычкой шириной около полумили...
Стрешнев приказывает включить трансляционную сеть, и теперь голос Тетерева слышен во всех отсеках.
А лаг все пощелкивает и пощелкивает, отсчитывая милю за милей.
Еще издали Стрешнев увидел на причале контр-адмирала Сливкина, командира соединения подводных лодок. Рядом с ним стояло несколько штабных офицеров, чуть в стороне - оркестр.
Как только матросы подали швартовые, Гуреев спустился на палубу. Оркестр грянул "Встречный марш". Взбежав по сходне на причал, Гуреев, четко печатая шаг, двинулся навстречу адмиралу. Вот между ними осталось метра три-четыре, Гуреев остановился, вскинул руку к пилотке, и оркестр тотчас смолк, точно трубы его вдруг захлебнулись.
- Товарищ адмирал! Атомная подводная лодка вернулась с выполнения задания. Состояние корабля и механизмов исправное, настроение личного состава бодрое. Готовы к выполнению новых заданий.
Адмирал сначала пожал Гурееву руку, потом притянул к себе, обнял, троекратно поцеловал.
- Поздравляю. - И, обернувшись к стоявшим на палубе матросам и офицерам, повторил: - Поздравляю, товарищи подводники, с успешным выполнением задания и благополучным возвращением на родную землю!
Опять заиграл оркестр, штабные офицеры поочередно пожимали Гурееву руку. Потом адмирал прошел на лодку, спустился вниз. Переходя из отсека в отсек, с каждым здоровался, пристально вглядываясь в лица матросов, старшин и офицеров.
- Устали. Ну ничего, дадим отдохнуть. А то, я вижу, вон даже Макаров отощал.
- Килограмм семьсот граммов скинул, товарищ адмирал, - подтвердил Макаров, маленький толстый матрос из трюмных машинистов.
- Ему бы еще пяток можно скинуть, - сказал высокий худощавый матрос Грищенко. - А я вот меньше потерял, и то заметно.
- А вы у Макарова взаймы попросите, - посоветовал адмирал. - Или не даст?
- Почему же? Давно предлагаю, да не берет...
Потом все, кроме вахтенных, выстроились на палубе, и начальник политотдела начал приветственную речь. Говорил он недолго. Адмирал, забрав с собой посредника и Гурсева, уехал в штаб, чтобы там выслушать более обстоятельный доклад. Постепенно разошлись и штабные офицеры, оркестранты, закинув за плечи барабаны и трубы, строем промаршировали к проходной.
Проводив начальство, Стрешнев не ушел до тех пор, пока но привел все механизмы в готовность, а корабль - к новому выходу в море. Об этом знали все матросы и поэтому взялись за работу, стараясь закончить ее побыстрее. Стрешнев рассчитывал, что они все закончат к обеду, но управились гораздо раньше, и он разрешил экипажу идти в казармы, оставив на лодке только вахтенных.
Сам он намеревался сразу же пойти домой и до возвращения Люси с работы хоть немного поспать. Но не успел он переодеться, как вахтенный на мостике доложил:
- Товарищ капитан третьего ранга, там рассыльный прибежал, вас срочно просит адмирал.
- Хорошо. Передайте, что иду.
"Скорее всего требуют на доклад о последнем этапе похода, когда командование поручили мне, - решил Стрешнев. - Неужели я что-нибудь не так сделал? Вероятно, у адмирала весь "синклит" собрался"...
Но когда он вошел в кабинет адмирала, тот был один.
- Садитесь, Матвей Николаевич. Вот сигареты. - Адмирал подвинул целый набор сигаретных коробок. - Какие предпочитаете: "Столичные", "Яву" или "БТ"?
Спасибо, товарищ адмирал, не курю. В этом походе поневоле пришлось бросить.
- Ну и правильно. А я вот опять втянулся. - Сливкин за курил и, озабоченно потерев ладонью лоб, будто стараясь разгладить прорезавшие его морщины, сказал: - Вот что, Матвей Николаевич: долго нам разговаривать, к сожалению, некогда, потому что вам надо спешить. Вам необходимо вылететь в Москву, завтра в десять ноль-ноль вас примет главком. Билет на самолет уже заказан. На сборы остается... - Адмирал отвернул рукав и посмотрел на часы. - Остается всего два с половиной часа. Мало, но, думаю, управитесь. Верите мою машину и распоряжайтесь ею до самого отлета. К жене на работу не заезжайте, она уже дома, о вашем отъезде знает.
