- Странно получается. - Дубровский усмехнулся. - Выходит, что все виноваты, кроме Бодрова. А он между тем все же напился. Так ведь, товарищ лейтенант?

- Так. Но он не напился бы, если б вы его не оскорбили и не выгнали из Дома офицеров.

- Вы в этом уверены?

- Уверен. Он был с девушкой... И вообще, Бодров не пьет.

- Так. Значит, вы его защищаете, - спокойно констатировал Дубровский и, повернувшись к начальнику политотдела, веско произнес: - Я знаю, почему лейтенант Стрешнев защищает пьяницу Бодрова. Потому что сам лейтенант любит выпить.

- Я? - удивился Матвей.

- Да, вы. Я не люблю голословных утверждений и поэтому приведу факты. Помните, товарищ лейтенант, еще в поезде, когда вы только ехали служить сюда, вы устроили коллективную пьянку. Было это?

- Мы действительно там немного выпили, - признался Матвей. - Но разве это...

- Нет, вы уж выслушайте! - оборвал его Дубровский. - Вы можете расценивать этот факт по-своему, но это было не что иное, как коллективная пьянка. Если вам одного факта недостаточно, я приведу другой, более свежий. После случая с Афониным, когда лодка была в море, а вы остались здесь, на берегу, вы в сильном опьянении пришли на концерт артистов Большого театра и во время концерта вас вывели из зала в невменяемом состоянии.

- Неправда это! - Матвей резко вскочил со стула и в упор посмотрел Дубровскому в глаза.

- Если вы отрицаете этот факт, я могу напомнить, когда это было... Дубровский достал записную книжку, полистал ее и торжествующе произнес: Это было девятнадцатого числа. Есть и свидетели: вас видела моя жена.

- Я действительно тогда ушел с концерта. - Матвей старался говорить спокойно. - Но ушел я не потому, что был пьян, а потому, что разбередил ногу и у меня пошла из раны кровь. Вероятно, ваша жена не разобралась.

- Нет, она хорошо вас видела. Она даже сделала вам замечание, но вы грубо обругали ее.

- Ложь! Я не имею чести знать вашу жену. Она или ошиблась, или лжет.

- Прошу заметить, - Дубровский повернулся к начальнику политотдела, Прошу отметить, что лейтенант Стрешнев и сейчас ведет себя недостойно. Он оскорбляет мою жену, а следовательно, и меня!

- Послушайте, вы! - Матвей больше уже не мог сдерживаться. - Вы клеветник. Все это - и книжечка и показания вашей жены - мерзость.

- Лейтенант Стрешнев! - резко оборвал Матвея начальник политотдела. - Я прошу вас немедленно выйти!

Матвей круто повернулся и вышел в коридор. Там его нагнал новый замполит лодки капитан-лейтенант Волгин. Он совсем недавно сменил Елисеева, пока еще ко всему приглядывался, и Матвей не ожидал, что замполит может заговорить так сердито:

- Мальчишка! Вы вели себя, как сопляк. Вы понимаете, что вы сделали?

- Не мог я иначе! Ведь все, что он говорил, - сплошная ложь.

- Знаю. А вы, вместо того, чтобы разоблачить эту ложь, все дело испортили. Вы понимаете, что теперь Дубровский будет козырять тем, что вы его оскорбили?

- Ну и пусть козыряет.

- Нет, вы еще не знаете таких людей, как Дубровский. А мне они хорошо известны. Хотя я у вас на лодке недавно, но на политработе не первый год. Дай бог, чтобы я ошибался, но мне кажется, что Дубровского-то я сумел раскусить. Он будет жаловаться, будет писать во все инстанции, доказывать, что у нас на лодке подрываются основы единоначалия при молчаливом попустительстве старших начальников. Он сумеет повернуть дело так, что случай с Бодровым отойдет на второй план. Дубровский станет играть роль потерпевшего, а не виновника. Ведь это уже не первый случай его столкновений с матросами, и всякий раз Дубровский умел доказать, что он поступал якобы в интересах поддержания дисциплины. Он и на этот раз будет стараться выйти сухим из воды. А вы ему помогаете в этом.

- Что же мне делать?

- Вы сейчас же извинитесь перед ним.

- За что?

- За то, что оскорбили его.

- Не буду я извиняться. - Матвей повернулся и пошел.

- Товарищ лейтенант! - резко окликнул его Волгин. Матвей остановился.

- Разрешите идти? - спросил он подчеркнуто официально.

- Послушайте, как вам не стыдно? Я уверен, что вы никому из своих матросов не позволите говорить с вами таким тоном, каким разговариваете со мной. Или позволяете?

- Нет. Вы меня простите, - виновато сказал Матвей. - Но только извиняться перед Дубровским я не буду. Поймите, не из упрямства.

- Ладно, идите.

"А ведь он прав, - подумал Волгин, провожая Матвея взглядом. - Почему мы должны бояться Дубровского? Потому что он склочник? Будут лишние хлопоты, проверки, дознания? Пусть с точки зрения субординации Стрешнев вел себя не совсем тактично, но ведь в принципе-то он прав".

Командир бригады капитан первого ранга Уваров слушал Дубровского со смешанным чувством удивления и негодования. Но он хотел, чтобы Дубровский высказался до конца, и поэтому ни разу не прервал его.

- ...Капитан третьего ранга Крымов, по существу, потворствует Стрешневу. Объявил ему всего-навсего выговор, а надо под трибунал отдавать. Иначе уставного порядка на лодке не навести. Крымов попал под влияние Елисеева. А тот, вместо того чтобы помогать нам поддерживать строгий уставной порядок, панибратство разводит. И лицемерит. На словах призывает уважать матросов, а на деле сам не уважает их, на "ты" к ним обращается. У мичмана Алехина ребенок родился, так он сам на крестины собирается. Деньги на подарок с офицеров собирают...

Дубровский говорил спокойно. Но в его изложении все факты принимали совершенно иную окраску, в их подборе чувствовалась глубокая продуманность. "А ведь он действительно не глуп, - думал Уваров. - Но откуда у него эта подлость, кляузничество?"

А Дубровский все увереннее продолжал:

- Нерешительность Крымова может привести к тому, что лодка растеряет свою былую славу, которую завоевывали с таким трудом. О том, насколько далеко зашло дело, говорит хотя бы такой факт. Еще при Елисееве на лодке провели партийное собрание, на котором обсуждался вопрос о взаимоотношениях начальников и подчиненных. На мой взгляд, обсуждение этого вопроса не в компетенции партийного собрания. Этот вопрос можно было бы обсудить на совещании офицеров. На партийном же собрании помимо офицеров присутствовали и старшины и матросы. Обсуждать при них поведение офицеров - значит подрывать авторитет последних. Это прямое посягательство на принцип единоначалия.

- Да, на единоначалие мы никому посягать не позволим, - согласился комбриг.

- Вот и я о том же говорю! - оживился Дубровский. - Дисциплина на лодке и без того хромает. Случай с Бодровым показывает, что есть у нас еще и разгильдяи.

Дубровский умолк, выжидательно глядя на комбрига. Уваров не торопился. Он молча прошелся по кабинету, потом остановился перед Дубровским.

- Так. - Уваров зашел за стол и сел. Пристально посмотрел на Дубровского. Тот сидел неестественно прямо, лицо его выражало почтительное внимание.

- Я выслушал вас, товарищ Дубровский. Вы пришли ко мне не жаловаться. Вы пришли, как вы выразились, доложить о состоянии дел на лодке, поскольку сочли это своим долгом офицера и коммуниста. Я тоже коммунист и считаю своим долгом сказать вам следующее.

Уваров достал папиросу, не торопясь закурил и опять пристально посмотрел на Дубровского.

- Я давно наблюдаю за вами и могу отметить, что вы грамотный, знающий офицер, отличный специалист. Я не раз отмечал ваши успехи, и вы это хорошо помните. Но вы совсем не помните другого, о чем и я, и начальник политотдела, и Крымов не раз предупреждали вас. Вы не умеете работать с людьми, не научились этому и не хотите учиться. Вы не любите людей, любите только себя, и считаете себя выше всех, не брезгуете такими средствами, как наушничанье, кляузничество и откровенная клевета...

- Товарищ капитан первого ранга! - Дубровский встал, лицо его было бледным. - Это серьезные обвинения, и я прошу не бросаться ими. Вы, вероятно, неправильно истолковали мое искреннее желание проинформировать вас...