— И многие из нас… впали в искушение и принимали взятки?

Иезуит пожевал губами и с досадой признался:

— Сейчас мы проверяем больше тридцати сотрудников, которые явно живут не по средствам.

— Тридцать! — ужаснулся Наварро.

У принца погасла трубка. Он, роясь в кисете, мрачно буркнул:

— Проблема усугубляется тем, что они могут согласиться и на… э-э… официально запрещенные наблюдения. Я имею в виду, что и сам при случае брал в путешествие своего отца, но не наносил истории никакого вреда.

— Но это же совсем другое дело! — оторопело сказал дон Мигель.

— Да, короли могут себе кое-что позволить! — хмыкнул принц. — Но, как объяснил мне падре Рамон — и совершенно справедливо! — божественный закон не признает даже королевскую власть чем-то исключительным. Я-то это знаю. Но люди, о которых мы говорим, не знают. Скорее всего, именно они и позволили нелегальным путешественникам привозить с собой сувениры на память о прогулках в прошлое.

— Наверное, именно так и попала в настоящее эта великолепная золотая маска, — кивнул падре Рамон.

По спине дона Мигеля пробежал холодок.

— Значит, торговля подобной контрабандой… ведется регулярно? Представить невозможно, что из-за таких нарушений может случиться!

— Вы правы, такая торговля ведется, — подтвердил падре Рамон. — К счастью, это пока единственный массивный и действительно ценный объект, обнаруженный нами, все прочие — мелкие, не имеющие ценности, пустячные старые вещи. — Он откинулся на спинку кресла и вытянул руки на подлокотниках. — Но пусть даже это полное барахло, мы обязаны помнить, что возможен импорт запрещенных вещей. Наши предписания точны и строги: мы импортируем только предметы, о которых точно известно, что они не существуют для их современников… Например, клад, закопанный человеком, который умер, никому не открыв своей тайны… или нечто, упомянутое в анналах как бесследно пропавшее. Эти правила, конечно, не дают абсолютной гарантии безопасности, никогда нельзя быть уверенным, что «исчезновения» случились без вмешательства путешественников из будущего. В каждом конкретном случае приходится доверяться божественному провидению, — его худое лицо растянула улыбка.

— Изъятие такого предмета, — осмелился вставить дон Мигель, указывая на маску, — неизбежно должно вызывать опасные последствия. Одна масса чего стоит!

— Ну, не исключено, что в анналах маска упоминается как расплавленная, так что простая потеря массы, пусть даже и золотой, может пройти незаметно. Я молюсь, чтобы так и оказалось. Меня больше пугает психологическая сторона. Маска, несомненно, не была простым украшением, а являлась, вероятнее всего, объектом языческого поклонения и была известна тысячам современников. Самые крупные изменения истории можно вызвать не воздействием на вещи или человеческую толпу, а внедрением идей. Вы успеваете следить за ходом моих мыслей?

— Кажется, да, — неуверенно подтвердил дон Мигель.

— Предположим, падре, — вставил принц, — мы найдем в анналах запись об исчезновении или потере маски. Но значит ли это, что мы можем ее оставить у себя?

Иезуит пожал плечами.

— Пока не рискну ответить. Мы обязаны понять, изменилась ли история из-за вмешательства, и если да, то можно ли реставрировать прежнее состояние.

Улыбка, сопровождающая ответ, была приветливой, но дону Мигелю показалась оскалом черепа.

— Падре, я рад, что занимаюсь в Службе Времени только практической работой, — признался он. — Перед такими глубокими философскими проблемами мой мозг просто пасует.

— Возможно, завтра вы уже не станете так радоваться, — загремел принц, — потому что мы поставим вас перед проблемой, которая в своем роде не менее глубока! — Он вопросительно глянул на Генеральных сотрудников, а те дружно закивали. — Вам поручается определить происхождение маски — происхождение в нашем времени! Вы идентифицируете незнакомца, у которого ее купил Хиггинс. На выполнение этой задачи вам дается две недели.

— Две недели? — растерялся дон Мигель. — Сударь, я … я не чувствую себя достойным такого задания!

Принц презрительно засопел.

— Достойны вы того или нет, Наварро, но вы заварили эту кашу. И теперь мы приказываем вам ее расхлебывать.

Задача была необычайной честью, но Генеральные сотрудники, которые волновались по поводу незаконных действий путешественников во времени и их опасных «подарков», на что намекнул падре Рамон, никогда бы не поручили ее человеку, не будь уверены, что он справится.

Честь честью, но в то же время это и тяжкий груз. Чем больше дон Мигель думал об ответственности, тем глубже погружался в уныние. Все-таки ему еще не исполнилось и тридцати, маловато опыта выездной службы и просто жизненного. В последнем путешествии его ранили в македонской битве, и на лице остался шрам, потому что рану усугубила темпоральная инфекция, против которой врачи Службы оказались бессильны.

Он принялся бы за поручение относительно спокойно, кабы не чувство долга, а, особенно, роковая информация падре Рамона: более тридцати сотрудников СВ подозреваются во взяточничестве!… В это трудно поверить. Для дона Мигеля работа со временем казалась святой обязанностью. Примером для подражания он считал основателя Службы Времени — Борромео. Свое эпохальное открытие тот сделал в 1892 году и не знал покоя, пока не поставил хроноаппаратуру и организацию, контролирующую ее применение, под верховный надзор папства. В Империи он организовал Службу Времени, а в Восточной Конфедерации после подписания Пражского пакта была создана подобная корпорация под названием Хронокомпания.

У дона Мигеля не возникало и тени сомнений, что путешествия во времени должны подвергаться строгому контролю, и соблюдение инструкций — основа неизменности истории. Но теперь задумался: сколько предписаний было продиктовано здравым смыслом, а сколько — страхом, который со временем притупился?

Наиболее строго держались правил, которые разрешали путешественникам во времени наблюдать за событиями и. запрещали любое вмешательство в прошлое. Такая строгость считалась обязательной хотя бы потому, что в настоящем никогда не встречали посетителей из будущего. Значит, предписания соблюдали и потомки.

Но за сто лет к путешествиям во времени так привыкли, что строгости заметно ослабли. И вот выяснилось, что правила нарушаются в массовом порядке… Какие последствия принесут хищения «сувениров» из прошлого? Неужели целые эпохи испарятся, канут в небытие?…

Дон Мигель, как и всякий сотрудник, изучал путешествия во времени в течение трех лет учебы — дополнительно к университетскому образованию, которое включало в себя историю, математику и физику, — и поднялся от статуса кандидата до должности штатного сотрудника. Он до скрипа ломал голову, сравнивая «нормальное» время, которым измеряется повседневная жизнь, со временем относительным, в котором находятся путешественники в прошлое. Свою дипломную работу дон Мигель посвятил так называемому гипервремени, барьеру, который защищает хронопутников, возвращающихся в настоящее, чтобы они не проскочили в будущее, не ушли дальше момента старта аппаратуры, посылающей в прошлое.

Но эти проблемы ничто по сравнению со сложностью гипотетического времени, в котором ход истории отличается от того, каким его описывают историки.

Какая реальность сменила бы ту, которую мы считаем своей, размышлял дон Мигель, если бы кто-то отважился наплевать на гранитно-незыблемый закон невмешательства? Неужели Хорке стал бы тогда Йорком, а на королевском троне сидел бы английский монарх? А Новой Кастилией правил бы тогда принц-мохаук, называющий своих подданных воинами и скво? А вдруг это был бы мир, в котором человек вместо времени путешествовал бы в пространстве, уносимый невообразимо чудесным двигателем хоть на Луну?

Бесплодное теоретизирование претило его прагматичному складу ума. Он сконцентрировался на логическом анализе ситуации и понял, что нужно заняться практическим делом, а потому оправился на новый допрос торговца Хиггинса.