— Помнится, я слышал это слово в Германии, среди городов-государств. О нем говорят…

— Все, кроме правды, — решительным тоном и с самой убедительной уверенностью перебил его Шадуф. — И ее можно познать лишь постепенно. И это мы вам предлагаем.

Опыт капитана Солово позволял ему определить превосходящую его мощь. Конечно, физически Шадуф не выстоял бы против самого мелкого из пиратов, стажировавшихся на борту его корабля, однако самому капитану было ясно, что перед этим арабским Голиафом он подобен Давиду без пращи.

— Просто из любопытства, — спросил он, — скажите, могу ли я отказаться?

— Всякий человек волен выбрать смерть, — ответил Шадуф.

— Подробности, простые подробности, — сказал капитан Солово.

— Быть может, для вас это простые подробности, капитан, — ответил боцман, — но для нас в них жизнь или смерть. Давайте режьте горло и выливайте новости.

С утратой защитной оболочки, обнажившей в нем любителя философии, боцман начал обнаруживать опасно демократические тенденции. Солово не потерпел бы подобных вольностей, если бы ему не оставался лишь один только вояж, и смена боцмана сулила изрядные неудобства. В противном случае этот выскочка, этот мастер румпеля уже разыскивал бы за бортом венецианца.

— Из надежного источника, — пояснил капитан с терпением, от которого боцману следовало бы покрыться холодным потом, — мне стало известно об особо сочном плоде, который несут нам волны… вот и все. Нам осталось сплавать за ним, сорвать и схрупать. Что может быть естественнее?

Боцман приступил к протестам, заметно понизив голос:

— Но это корабль халифа. Такой фрукт не для нас. Мы всего только галиот, а это латерна… такого нам не сорвать. Он раздавит нас!

— Перспектива может оказаться более привлекательной, чем ты предполагаешь, — проговорил Солово. — Корабль принцессы будет нести целый полк девиц и кандидатов в евнухи, занявших место охраны. Наши шансы куда выше, чем ты считаешь. К тому же меня заверили, что нам поможет агент на борту.

В перерывах между рефлекторными десятисекундными проверками занятости экипажа боцман сумел соорудить на своей физиономии сомнение.

— Что-то вы слишком верите этому источнику, — ответил он осторожно. Совсем непохоже на вас.

Это действительно было так, но перед лицом аргументов, выстроенных в боевой порядок Шадуфом, Солово не оставалось иного выбора, кроме веры. Если наставник старейшего в мире университета утверждает, что дочь египетского султана с приданым и свитой направляется, чтобы вступить в брак с турецким соперником его властелина, у Солово не было альтернатив действиям. Дополнительное соображение — перспектива быть объявленным «врагом Божьим» во всем исламском мире, — делало предстоящее отплытие весьма привлекательным. Конспираторы-фемисты по шажку сужали и выпрямляли оставленную ему дорожку и еще подталкивали в спину.

— Ну что я еще могу сказать? — спросил капитан у боцмана, готовясь дать «инструкции Судного дня». — Верь мне.

Ответить отрицанием на подобное предложение было небезопасно, и боцман оставил своего капитана, стремясь найти компенсацию в притеснении экипажа. Те мореходы, что не были обручены с веслами, кишели вокруг него муравьями, во всю стараясь ублажить.

Галера рассекала волны, подгоняемая взмахами весел, гребцы легко впали в ритм, навеянный древней песней надсмотрщика. Боцману было позволено соблазнять пиратов крупной поживой, и они рвались вперед. Теперь лишь один боцман с недовольным выражением расхаживал по гребной палубе и вглядывался в море, однако в этом ничего необычного не было.

Солово же, напротив, ожидал предстоящего. Единственный раз в жизни ему можно было не продумывать все возможности. Шадуф — а через него Феме наделил его самыми подробными наставлениями. Подобные нежности смутно напоминали адмиралу полузабытую семью и могли бы воодушевить его, но стоицизм вкупе с венецианцем заботились об обратном.

Хотя Шадуф почти ничего не сказал о, по всей видимости, всеобъемлющем Феме, он просто утопил Солово в других идеях, провоцирующих размышления. Бог (или Божество), независимо от представлений о нем, обладал, по словам Шадуфа, семьюдесятью тремя подобающими его величию именами, и те немногие персоны, знающие их все, назывались Баал-Шем.

Капитан убедил себя в том, что столь сокровенные теологические тонкости интригуют его. Однако что делать с этой идеей практикующему пирату? Чем подобная информация может помочь морскому разбою?

Шадуф терпеливо объяснил, что звуки Господних имен уложат наповал всякого неподготовленного смертного и Феме отправит собственного Баал-Шема на борт султанского корабля, но его аргументы не сразу убедили Солово. Однако в конце концов он понял, почему Феме ограничивается лишь сотней бойцов против плавучей крепости, которую предстояло встретить пиратам. Из тайн и глубин восставал левиафан, и пусть противник падет, устрашась на короткий миг Господа.

Оставались кое-какие несоответствия и не находившие ответа вопросы, но Солово полагал неделикатным обращаться к ним. Он приобрел восковые затычки для ушей своего экипажа и доверился новым хозяевам. Подобные беспрецедентные сантименты Встревожили боцмана, и Солово в сердце своем не мог осуждать его.

И пока он размышлял о степени, в которой исламский фатализм Триполи воздействовал на его решения, впередсмотрящий завопил:

— Вижу корабль!

Даже капитан дрогнул, когда они приблизились к чудовищу, несшему в себе султанскую дочь. Огромный галеон глубоко осел в воду, отмечая тем самым количество людей на корабле, непринужденно скользившем вперед, шевеля несчетными рядами весел. На диво огромные и зловещие пушки мешали пиратам приблизиться к кораблю с кормы или носа, а вдоль борта, обращенного к Солово, выстроилась целая толпа встречающих — в полном вооружении.

К чести боцмана, он быстро сумел заглушить недовольный ропот. Чтобы ободрить остальных, ему пришлось раскроить череп излишне испуганного морехода. Успокоенный экипаж немедленно постиг мудрость решений своего капитана и приготовился к бою, подгоняемый аллегро надсмотрщика… надо было что-то делать и так или иначе разрешить этот вопрос. Солово отметил искусное положение египетского корабля, позволявшее стрелять из кормового орудия, однако предоставил боцману судить, в какую сторону уклоняться от сокрушительного ядра. Действительно, корабль был много больше, чем те, с кем им приходилось встречаться… но вся пьеса была сыграна не менее сотни раз. К тому же на борту корабля их должен был ожидать друг.

Боцман сделал свое дело, и все промокли, когда море выплеснулось после падения ядра в дюжине шагов от левого борта, и Солово сразу бросил корабль в атаку. Почтительно опустившись на одно колено, капитан поручил себя попечению Марии и ее Сына, не забыв вознести хвалу Иегове (временами аргументы иудаизма казались адмиралу достаточно убедительными).

Тут галеру «Солово» буквально засыпало египетскими стрелами, и люди у весел начали горбиться. Пираты обычно располагали подавляющим огневым превосходством и всем сердцем стремились прибегнуть к нему. Однако, покрывая крики умирающих, капитан запретил воспользоваться им. В то же время он приказал своим заткнуть уши.

Повинуясь дурацкому обычаю берберийских пиратов, велевшему капитану без страха стоять лицом к врагу, палящему из всех имеющихся средств, Солово наконец приступил к изучению объекта нападения… пока оттуда старались навсегда лишить его возможности наблюдать.

Перед ним действительно был бегемот! На постройку судна пошел, должно быть, целый лес; богато украшенный всяческими яркими фитюльками, которые так обожали магометанские владыки, он казался совершенно неуместным на этих волнах. С трудом осилив надпись, Солово разобрал, что могучий белый парус украшен символом веры: «Нет Бога кроме Бога и Мухаммед — пророк его». Капитан улыбался, даже когда стрела, свистнув, едва не задела его ухо. Един Бог, подумал он, однако сейчас мусульмане узнают, что у Него много имен.