Гордон улыбнулся. Анна не поддавалась унынию, не впадала в тоску, хотя была безнадежно влюблена в Мерсера и при этом не знала, где тот живет, где работает, какая опасность ему грозит. Знала только одно: когда Мерсер рядом, ей хорошо, она счастлива, она живет настоящей жизнью. И этого было достаточно. Муж Анны понимал, что происходит, но хотел жене только счастья, а ее такая ситуация мучила беспрестанно - она знала, как ему больно, и ничего не могла с собой поделать.

Гордон в задумчивости вытянул губы трубочкой и перечитал одно из писем. "Дорогой мой, я так не могу. Я действительно больше не могу. Я мечтаю о тебе, вижу тебя в каждом прохожем на улице, слышу твой голос каждый раз, когда снимаю телефонную трубку. Когда мне кажется, что я слышу твои шаги, ладони мои становятся влажными, и я вся горю. Ты мне снишься. И сегодня я спросила себя: "Что со мной происходит?" Разве я глупая школьница, влюбившаяся в звезду телеэкрана? Мне уже двадцать шесть! Я собрала все твои бумаги, сложила в коробку, начала писать адрес, но когда выводила номер абонентного ящика, меня вдруг разобрал смех. И в самом деле, разве можно посылать прощальное письмо на абонентный ящик? Вдруг ты не сможешь забрать его вовремя и письмо в конце концов вскроет почтовый инспектор? Мне совсем не хочется, чтобы мои мысли доставляли удовольствие такому типу. Они, эти инспектора, ты же сам знаешь, все серые и высушенные, словно мумии. Так что уж пусть развлекаются за счет кого-нибудь другого. И еще я подумала: что, если они расшифруют твои загадочные закорючки и откроют тайну Вселенной? Разве заслуживает кто-то из них такого дара? Нет! И я снова спрятала все у (вырезано) в сейфе..."

"Мерсер отнюдь не "таинственный незнакомец", - подумалось Гордону. На самом деле это определение больше подходило для другого человека - того самого неизвестного, в чьем сейфе хранились бумаги Мерсера. Кто он? Гордон покачал головой, раздумывая над сложившимся треугольником, и продолжил чтение: "...а потом пришел (вырезано), и я расплакалась у него на груди. Он повел меня обедать, и оказалось, что я ужасно голодна".

Гордон рассмеялся, положил письма на кофейный столик, откинулся на спинку кресла и, заложив руки за голову, стал разглядывать потолок, который давно уже нуждался в побелке.

Следующие две недели он работал над письмами и образцами почерка Мерсера. Фотографировал, увеличивал фрагменты, выискивая признаки слабостей или болезней. Затем закодировал письма и ввел в компьютер, запустив программу, специально им разработанную, чтобы выискивать необычные сочетания, комбинации элементов письма, характерные для иных стран или регионов, - вообще все привлекающее внимание или открывающее ему что-то новое. Про Мерсера Гордон решил, что тот родился в пробирке и никогда не выбирался из класса или лаборатории до тех пор, пока не повстречался с Анной. Сама она была родом со Среднего Запада. Очевидно, из небольшого городка где-нибудь в окрестностях Великих Озер. Имя, старательно вырезанное из всех писем, состояло из шести букв. Один раз Анна упомянула, что ходила на открытие выставки, но фамилия художника тоже оказалась вырезанной. В ней было девять букв. Даже без отзывов о художнике Гордон понял, что работы произвели на Анну сильное впечатление - это чувствовалось по почерку. Он измерял расстояния между словами, определял размеры букв, углы наклона, пропорции и сочетания всевозможных элементов. В каждой черточке ощущались изящество, ритм. Соединенные словно в гирлянды буквы - открытые, доверчивые - означали, что Анна человек честный. Тоненькие связующие нити - слова будто нанизывались на них свидетельствовали о скорости письма и развитой интуиции.

По мере продвижения работы записи Гордона пополнялись новыми развернутыми характеристиками, и портрет Анны начал оживать.

Сделав предварительную оценку почерка Мерсера, Гордон к нему больше не возвращался. Все ясно - ученый, технарь, точный и безупречно честный, гениальный, немного заторможенный, крайне замкнутый, типичный одиночка. В его характере чувствовалось что-то знакомое.

Когда Рода пришел за результатами, Гордон решил, что уже знает об этих двоих больше, чем могла бы рассказать о каждом из них родная мать. Хотя, конечно же, он по-прежнему не знал, как они выглядят, или где сейчас Анна, или где находятся бумаги, которые она прятала в сейфе мужа.

Пока Рода проглядывал отчет, Гордон внимательно наблюдал за его реакцией. За окном - серая пелена дождя. Воздух казался густым и липким.

- Это все? - требовательно спросил Рода, ознакомившись с заключениями.

- Да.

- Мы проверили все выставочные залы в штате, - сказал Рода с недовольной гримасой на лице, - но так и не нашли эту женщину. Кроме того, у нас есть доказательства, что Мерсер просто не мог проводить с ней столько времени, сколько получается по письмам. Очевидно, нас разыграли. И вас тоже. Вы уверяете, что Анна честная, высоконравственная женщина, а мы убеждены, что она чей-то агент. Подцепила его на крючок и выманила бумаги, а сами письма - не более чем подделка. Все до единого!

Гордон покачал головой.

- В этих письмах нет ни строчки лжи.

- Тогда почему же она не объявилась, когда Мерсер погиб? В прессе о нем писалось достаточно. Мы специально об этом позаботились. И я могу точно сказать, что он не проводил с ней столько времени. Мы отыскали Мерсера еще на последнем курсе колледжа, и с тех пор он оставался в своей чертовой лаборатории - все семь дней в неделю, четыре года подряд. У него не было времени на такие сложные отношения с женщиной, как она описывает. Все это сплошная липа. Выдумка. - Рода обмяк в кресле. Лицо гостя посерело и стало почти такого же цвета, как его добротный костюм. Он словно состарился сразу на несколько лет за эти две с небольшим недели.

- Они выиграли, - сказал Рода тихо. - Эта женщина и ее партнер. Возможно, они уже уехали из страны. Может быть, сделали это на следующий же день после аварии. Бумаги заполучили, работа закончена. И закончена блестяще. Черт бы побрал этого простодушного идиота!

Некоторое время Рода смотрел в пол, затем выпрямился, и когда он снова заговорил, голос его стал жестким, фразы короткими и отрывистыми:

- Я с самого начала был против графологической экспертизы. Пустая трата времени и денег. Чушь, хиромантия. Однако что сделано, то сделано. Счет отправьте почтой. Где ее письма?

Гордон молча подвинул ему через стол папку. Рода внимательно пересчитал страницы, положил папку в кейс и встал.

- На вашем месте, Силлс, я бы не стал никому говорить о сотрудничестве с нашей фирмой. - Он оттолкнул от себя отчет Гордона. - Это нам не пригодится. Всего хорошего.

Гордон понимал, что история на этом должна закончиться, однако случилось иначе. "Где ты, Анна?" - спрашивал он молча, обращаясь ко всему миру, утонувшему в холодном дожде. Почему она не объявилась, не пришла на похороны, не вернула бумаги? Ответов у него не было, но он знал, что Анна все еще где-то там, в этом мире, пишет свои картины и живет с человеком, который ее очень любит. Любит настолько, что даже не помешал ей полюбить другого. "Будь с ней внимателен, - думал Гордон, мысленно обращаясь к этому человеку, - будь нежен и терпелив, пока заживает ее сердечная рана. Ты же знаешь, ей нет цены".

Он прижался лбом к холодному стеклу, чувствуя, как приходит успокоение, и произнес вслух:

- Ей нет цены.

- Гордон, у тебя ничего не случилось? - спросила Карен по телефону. Снова настали "его дни", дни, когда он мог видеть детей.

- Все в порядке. А что?

- Да так, ничего. У тебя появилась женщина? Мне показалось, ты как-то странно разговариваешь.

- Боже, Карен, что тебе от меня нужно?

Голос ее вновь стал холодным и строгим. Сухо, по-деловому они договорились, как он получит детей и когда их возвратит. "Словно библиотечные книги", - невольно подумал он.

Повесив трубку, Гордон оглядел комнату и несколько встревоженно заметил, как неприбранно она выглядит, как неуютно, необжито у него дома. "Сюда нужна еще одна лампа, - решил Гордон. - По крайней мере, одна. Может быть, две". Анна любила, когда в комнате светло. "У меня появилась женщина?" Ему хотелось плакать и смеяться одновременно. Да, у него есть ее подпись и копии нескольких любовных посланий, адресованных другому мужчине. Она является к нему в снах и говорит с ним фразами из писем. Женщина! Он закрыл глаза и снова увидел ее имя. "Анна". Прописная А - как пылающий вулкан, вознесшийся своей вершиной в стратосферу. Дальше две ровные, изящные "н" и в конце забавная маленькая "а": она с трудом удерживалась на месте - вот-вот взлетит. Но буква оставалась, а из нее вылетал стремительный плавный росчерк, который огибал подпись сверху, пересекал прописную букву, превращая ее в А, и возвращался назад. Получалось что-то наподобие палитры - своего рода графический образ Анны, художницы, парящей над землей и каждым своим движением, даже одним дыханием творящей искусство. "Твоя навеки - Анна". Твоя навеки.