– Господин Думгар! Господин Думгар! – орал староста во всю мощь своих могучих легких. – Это я, Иоффа! У вас тут животинка какая-то сбёгла, не иначе еще не хватились!
– Какая животинка? – зарокотало из-за дверей, отчего существо еще безнадежнее заелозило лапками по плитам и даже пискнуло от ужаса.
– Да уродец какой-то в беретке. – Староста внимательно изучил несчастного пленника и уточнил: – Цвет такой, заковыристый…
– Блю-рояль, – тихо сказало существо.
– Бредит бедное, – посетовал староста, – неясные речи говорит. Не иначе как какой-нибудь колдовской мышь или ящер. Из музыкантов.
– Я троглодитус! – взвизгнул пленник, скребя когтем по кожаной куртке своего мучителя. – Я ученый троглодитус из Сэнгерая. И я ищу мастера Зелга.
Староста так и замер с открытым ртом, держа несчастного троглодитуса на вытянутой руке.
Дверь бесшумно отворилась; отчего-то это выглядело еще страшнее, чем если бы она открылась со зловещим скрипом и скрежетом. И на пороге возник тот, кого староста называл господином Думгаром. При виде хозяина замка троглодитус ойкнул и бессильно обвис, словно тряпичная кукла, которую бессердечные дети довели до крайней степени износа.
– Это не наше, – сообщил господин Думгар после того, как несколько долгих секунд мерил пленника холодным взглядом. – Это надо отнести обратно в деревню и подробно расспросить, что у него за дело к милорду. – Думгар выдержал паузу и сообщил поистине бесценную вещь: – Такие, как оно, обожают хмельной сидр, но совершенно не умеют противостоять опьянению. Выбалтывают все после второй кружки.
– Слушаюсь! – гаркнул староста и потащил бесчувственного троглодитуса по направлению к харчевне «На посошок».
Глава 3
После отъезда ее величества королевы Кукамун в гости к матушке, а также предшествовавшего поездке скандала, больше похожего на локальную, но разрушительную войну, во время которой в очередной раз выяснялись причины, побуждавшие короля игнорировать существование любезной тещи, невзирая на ее постоянные напоминания посредством писем и гонцов, во дворце воцарилась удивительная атмосфера, зовущаяся благолепием.
Самая трудная война, которую я вел, была война с моей женой Олимпией.
Филипп Македонский
Проводив супругу до самых парадных дверей и наглотавшись лекарственной бамбузяки, его величество чувствовал себя как человек, только что в одиночку спустивший на воду флагманскую галеру. Но было и утешение: три дня полной свободы, тишины и покоя, коими следовало воспользоваться с умом.
Юлейн Благодушный предполагал плотно пообедать, а затем завалиться на любимый диван в тенистой беседке и соснуть часок-другой. Затем выпить кувшинчик игристого, присланного намедни Илгалийским князем в счет карточного долга. И уж потом заняться неотложными государственными делами. То есть обстоятельно, от корки до корки, изучить многостраничный «Королевский паникер», уделив особое внимание результатам позавчерашней паялпы, в которой он поставил немаленькую сумму не на фаворита сезона, а на подающего большие надежды быкоборца из приграничного Вианта. На счету молодого дарования было двадцать с лишним побед и ни одного поражения, но это можно было не принимать в расчет, пока не состоится дебют на знаменитой чесучинской арене. А там вот уже несколько лет безраздельно царил некий Гару.
Сей безумный поступок король совершил отнюдь не из азарта или любви к риску, а исключительно из-за донесения верного чесучинского губерхера о тяжелой болезни, поразившей чемпиона, и о том, что распорядители паялпы просто сбились с ног, пытаясь в кратчайшие сроки отыскать ему замену. Юлейн посчитал, что на сей раз быкоборец просто обязан победить, и теперь тихо молился об этом всем известным божествам удачи и покровителям игроков, ибо его величество продулся в пух и прах в шести предыдущих играх и даже боялся думать о том, что произойдет, если он проиграет седьмую ставку.
Ближе к вечеру король ожидал визита мага и астролога.
Почтенный Непестос слыл большим специалистом по семейным проблемам. Юлейн вот уж два года как мечтал отравить свою благоверную, но звезды все время были против. Расстроившись, Благодушный казнил предыдущего астролога и выписал из-за границы нового. Непестоса прислал ему Илгалийский князь – естественно, в счет карточного долга.
Его величество рассчитывал на то, что астролог как-нибудь так извернется, чтобы и звезды ублаготворить, и королеву отравить, и не ввязаться в войну с ее многочисленной и могущественной родней. Ведь ныне здравствующая королева была единственной и любимой сестрой владетельного князя Люфгорна. Князь же богат и удачлив, наследственная вотчина давно стала для него тесной, словно детская одежонка, в которой приходится ходить взрослому человеку, и он с тоской засматривается на золотой трон Тиронги всякий раз, когда ему доводится бывать во дворце. Юлейн слишком хорошо понимал, что такой чудесный повод, как жестокое убийство обожаемой сестренки Кукамуны, князь никогда не упустит. Именно это соображение хранило королевский брак на протяжении долгого времени, однако же любому терпению приходит конец.
Счастье – это когда у тебя есть большая, дружная, заботливая, любящая семья в другой стране.
Джордж Бернс
Как и в случае с паялпой, король был готов рискнуть при условии, что кто-то преданный заранее гарантирует ему победу.
Итак, Благодушный уже поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши, давая таким образом знать слугам, что он готов вкушать кулинарные изыски повара. Но миром правит случай, притом случай настолько мелкий и как бы даже глупый, что его трудно осмыслить. Мерзкая заусеница около безупречного розового ногтя отвлекла на миг внимание его величества, и белая холеная рука застыла в воздухе: король внимательно вглядывался в свой маникюр, пытаясь оценить масштаб катастрофы. А хлопок одной ладонью – это, как сказано древними, тишина.
В этой предательской тишине и раздался стук подкованных каблуков. Главный казначей маркиз Гизонга имел отвратительную привычку впечатывать каблуки в мраморные плиты пола, совершенно не считаясь с нервами окружающих.
– Добрый день, ваше величество, – поклонился он, дойдя до середины зала. – Впрочем, – продолжил печально, оказавшись возле кресла своего повелителя, – вовсе не настолько добрый, насколько бы я желал своему монарху.
Юлейн скривился. Судите сами, легко ли оставаться благодушным, если тебе все время портят настроение, особенно перед самым обедом. Плохие новости – главный враг хорошего пищеварения. А человек с дурным пищеварением – дурной человек. Об этом постоянно твердит королевский лекарь Сапулса. Мудрый старик и дело свое знает. Он двадцать лет верой и правдой прослужил Илгалийскому князю, не раз доказав свою преданность. И был прислан к королевскому двору Тиронги, само собой в счет карточного долга. Так вот Сапулса не рекомендует выслушивать министров непосредственно перед принятием пищи. Но особенно сильно он настроен против маркиза Гизонги. Львиная доля всех желудочных колик, которыми страдал король, произошла как раз после докладов, сделанных главным казначеем.
– Какие-нибудь новости? – спросил Юлейн, стараясь держать себя в руках. Пронеслась безумная мысль: а не уточнить ли у Непестоса, как отнесутся звезды к убийству главного казначея? Или у него даже там, наверху, есть крепкие связи?
– Новостями это не назовешь, – рассудительно заметил маркиз. – Все то же, все о том же. Деньги в казне кончились, ваше величество.
Деньги – это то, что изредка проходит через наши руки по пути в государственную казну.
Король затосковал. Отсутствие денег действительно не являлось новостью, однако же какое свинство – вваливаться в трапезную буквально за минуту до обеда, чтобы снова толочь воду в ступе. Что это изменит? Деньги, что ли, появятся?
– Народ недоволен, – продолжал упрямый маркиз. – Не сегодня завтра могут начаться волнения. Я бы просил ваше величество выслушать главного бурмасингера. У него чрезвычайное сообщение.
