Тут у меня в голове мелькает гениальная мысль - ответить, что уезжаю! Выезжаю через полчаса! Но, кто знает, не захочет ли этот грозный человек проводить меня на вокзал? И я говорю:
- Да вот, собираюсь... Хотелось бы, только денег нету...
- Да, деньги вот, действительно. Всеобщая болезнь. Хотя, знаете ли, если за границей практично жить, то обойдется не дороже, чем у нас. Сейчас один знакомый поехал во Францию и пишет, что...
И начинает рассказывать. С потолка нависают уже тяжелые сталактиты сгущенной скуки. Я уныло гляжу на распаленного гостя и мечтаю, что когда он кончит информацию о жизни за границей ("другой мир, другие люди, темп жизни, культура, для вас, как для поэта..."), то встанет и уйдет. Но человек этот просто Везувий разговорчивости. Литература, искусство, полтика, наука словом, самые дикие темы. Наконец, он спрашивает, который час. Отвечаю, что половина восьмого (он пришел в пять). "А, - говорит он, - нужно отправляться. Мне тут еще в семь надо побывать в одном месте". И сидит еще полчаса. Потом прощается. Очень долго. В коридоре, уже в пальто, он, продолжая разговаривать, несколько минут держится за дверную ручку. На прощанье я говорю ему: "Заскочите как-нибудь" (а сам думаю - под автомобиль). Тогда гость просит, чтобы и я его посетил; расстегивает пальто, развязывает шарфик, расстегивает пиджак, вынимает из кармана бумажник, из бумажника визитную карточку и дает мне свой адрес. Но на визитной карточке нет номера телефона. Поэтому гость возвращается в мой кабинет, чтобы записать этот номер. А когда записывает - замечает на письменном столе какую-то книгу... И вот, стоя в пальто, он сызнова заводит разговор разговор об этой книге... Полиция-я-я-я!!!
Не менее омерзительное дело - так называемый "прием на несколько персон". Такой визит не бывает, правда, внезапным сюрпризом, потому что уже за несколько дней известно, что "будут гости", однако он не менее чудовищен. Точнее говоря - хуже вышеупомянутого из-за хмурого сознания, что гости придут. Лучше же он потому, что присутствие нескольких человек освобождает хозяина от интенсивного "поддерживания беседы" и "развлечения" гостей. Хозяин половчей может даже оставить гостей одних, сам же сесть в отдаленной комнате у окна и глядеть себе на улицу. Но я по опыту знаю, что хозяйка дома, как правило, бывает недовольна таким поведением. В многолюдном обществе беседа идет очень оживленно. Говорят о квартире, о том, что далеко живут (так не притаскивайтесь, если вам далеко!), что на улице скользко, что в этом году в Закопане было битком, что в каждом доме грипп, что в кабаре прекрасная программа, что Слонимский "уж слишком", что в Париже другая жизнь, но вот франк сейчас... что новый год был или будет лучше или хуже, чем в прошлом году, что уже несколько лет, как изменился климат, что журнал "Цирюльник" очень хорош, что Литва, что забастовка шахтеров в Англии, что Пилсудский, что чарльстон, что Декобра, что дорого, что Бодо, что радио, что кикарабаса рабамфука дыпа хомба пунта брекс!..
Одни хлебают чай, другие кофе, эти едят пирожные, те мастерски чистят яблоки и апельсины (есть такие артисты по обработке фруктов), стол замусорен, комната замусорена, хозяйка угощает, граммофон играет, начинают танцевать.
- Валенсия-я-я-я!
- Полиция-я-я-я-я-я!!!
НЕСКОЛЬКО СЛОВ КАСАТЕЛЬНО ОПЕРЕТТЫ
Велики и неисчислимы мерзости сценического зрелища, именуемого опереттой. Нищета идиотского шаблона, тошнотворной сентиментальности, дешевой разнузданности, убийственных шуточек, хамство "безумной роскоши", бездонная черная тоска извечных ситуаций, банальность унылых "эффектов" весь этот протухший торт, начиненный мелодраматическими сладостями, политый приторными сливками, каким-то кремом с малиновым сиропом, то бишь "мотивчиками", все это неприличие, сладострастно облизываемое кретинами из партера и мелобандитами с галерки, весь этот театральный организм, именуемый опереттой, должен быть, наконец, пнут в соответствующее место столь основательно, чтобы все в нем перевернулось. Пение, музыка, танец, связанные живым и пульсирующим ритмом, могут создать в театре явление чудесное и увлекательное. Но старую идиотку оперетту надлежит прикончить. Даже помучить ее немного перед смертью, чтобы впредь неповадно было. Будь то "Графиня Марица" или "Марина Царица", "Летучая чушь" или "Собачья мышь", "Баяколла", "Перидера", "Индуска", "Пиндуска" или наоборот - всегда, вечно одно и то же: графы, финьшампань, гульба, "любэвь", демонические героини, дуэтик, балетик, кабинетик, веселые разгульные песенки, от которых веет кошмаром отчаяния, безумные драматические моменты, позывающие к животному смеху, две влюбленные пары, смертельно остроумный комик, очаровательное недоразумение (скажем, отец не узнает дочку, поскольку та в новых перчатках; целующаяся пара не замечает входящего в комнату полка тяжелой артиллерии и т. д.), дипломатические осложнения на Балканах, магараджа в Париже (чтоб тебя там первое же авто переехало!) - таково приблизительно содержимое типичной оперетты.
Героиня каждого такого непотребства обладает поразительной особенностью: в среднем до пятнадцати раз переодевается. В первом акте она сперва одета в скромный домашний костюмчик: платье из серебряной парчи, усеянное бриллиантами, на голове громадная корона из белых плюмажей. Затем она на минутку удаляется в соседнюю комнату, поскольку граф с горничной должны пропеть дуэт о "грезе любви". Возвращается. На ней уже зеленое платье. Она поет с графом и рассыльным, который невесть откуда появился, куплеты о том, что в мае деревья цветут, а вот осенью, как правило, увядают, танцует, уходит, возвращается. На ней горностаево-шиншилловый туалет, утыканный какой-то дорогой мерзостью. Во втором акте она переодевается цветочницей, потом, оказавшись совершенно голой, вспоминает "сны детских дней, когда сердце в нас трепещет сильней", швыряет миллион франков музыкантишке из "Табарен", пьет шампанское, разбивает вдребезги бокал (потому что она демоническая), переодевается мединеткой, ноги при этом видны до пупка, поет вдвоем с князем Сашей Лейнамиску о "сладких грезах любовных снов, когда приходит вновь в кровь любовь", влезает на стол, переодевается генералом, спрыгивает со стола и поет о том, что военные - это сплошное удовольствие и "любовный чад сплошных утрат". В третьем акте мы снова видим графиню в домашней обстановке; одетая в бальный туалет, она поет с директором полиции миленькую частушку о шампанском, причем сорок пять неизвестно откуда прибывших - шлюх выполняют позади них различные эволюции с крокетными молотками любо с моделями аэропланов (ведь подобные предметы каждый всегда имеет дома под рукой, а уж графиня-то наверняка!), потом появляется комик, переодетый дядюшкой обожаемого Саши, графиня убегает, возвращается в венгерском национальном костюме и выходит замуж за маркиза Булонь сюр Мерд.
