– Да, – ответил жестянщик. – Отец сказал мне.

– Азд твой отец?

– Приемный. Мои родители погибли в том же сражении, что и его дети.

– И ты согласен умереть после этого?

– Да.

– Почему?

– Я ненавижу максаров.

– Умереть лучше от любви, чем от ненависти.

– Я люблю свой народ. Я люблю своих друзей. Я люблю Азда. Возможно, когда-нибудь моя смерть принесет им пользу.

– А ты такой же дурак… как и все вы. Что же ты стоишь как столб? Делай то, ради чего ты пришел. Возьми меня. Разве я хуже ваших девушек?

– Сейчас… Только не смотри на меня так… Я…

– Да ты не только дурак, но еще и трус. И такие, как ты, хотят победить максаров?

– Мы победим вас. Обязательно. – Пересилив себя, он шагнул вперед. – Сейчас ты убедишься, что я не боюсь тебя.

Надежда осторожно взяла молодого жестянщика за шиворот, ногой распахнула дверь и, как напроказившего щенка, выбросила его в темный коридор.

– Досчитай до тысячи и уходи. Скажешь Азду, что дело сделано. Еще скажи, что я беру тебя к себе оруженосцем.

Затем дверь с треском захлопнулась и заключительным аккордом лязгнула задвигаемая щеколда. Надежда повернулась к Артему. Глаза ее были полуприкрыты, и тени от ресниц лежали на скулах, как черные полумесяцы.

– Я пообещала жестянщикам подарить им своего ребенка… Ты должен помочь мне в этом.

В ее словах был призыв, прощение былых обид и упование на будущее, но что-то сковывало Артема, не позволяя действовать. Сходные чувства, наверное, испытывала и Надежда, бесцельно бродившая по залу.

Все оказалось намного сложнее, чем даже в первый раз, когда всепоглощающая страсть не ведала стыда и не нуждалась в услугах опыта. Теперь Артем и Надежда стали другими, да и немало тяжелых воспоминаний легло между ними: и проклятая рама, на которой он сотни раз умирал под ее ножом, и гибель Адракса, и развороченная постель Генобры. Он боялся даже прикоснуться к ее телу, ибо не знал – осталось ли оно человеческой плотью или оделось в чешую дракона.

Внезапно Надежда остановилась возле светящегося сосуда и резким движением опрокинула его. Фейерверк холодного мерцающего огня рухнул на пол, искрами рассыпался во все стороны и угас, постепенно меняя свой цвет от серебристо-голубого и фиолетового до пурпурного. Наступил мрак, который бывает только в подземелье да, пожалуй, еще в могиле.

Артем встал и на ощупь двинулся туда, где еще недавно пылал высокий фонтан живого света. Посреди зала он столкнулся с Надеждой, которая шла ему навстречу. Они вцепились друг в друга так крепко, как будто собирались не любить, а сражаться. Артем попытался что-то сказать, но Надежда опередила его.

– Молчи! – прошептала она. – Только не говори ничего!

Не разжимая объятий, они осели на мягкий ковер, и Надежда, как и в тот первый раз, сама поцеловала его. Завитки ее волос коснулись его лица, и вместе с их ароматом вдруг вернулось все прежнее. Они словно перенеслись во времени и пространстве назад – в Страну Черепах, в темную утробу подземной хищницы, в засыпанный снегом и укрытый туманами мир, где она была милой взбалмошной девчонкой, а он влюбленным в нее скитальцем.

Поцелуй получился долгим, потому что взаимная жажда, иссушившая их души, слишком затянулась, да еще, наверное, потому что оба они теперь могли не дышать часами.

Затем ее пальцы, словно мягкие маленькие зверьки, перебежали с его затылка на плечи, а нежная грудь прижалась к губам. И что ему было до того, что эти пальцы могут ломать сталь, а грудь выдерживает удар пули! Гибкие и сильные, они катались по ковру, то сплетаясь, как змеи в брачную пору, то принимая самые немыслимые положения. Там, где только что была мокрая от слез счастья щека, вдруг оказывалось упругое бедро или узкая лодыжка, а он ощущал ожоги ее поцелуев по всему телу. Тьма совсем не мешала им – пальцы и губы были куда прозорливее глаз.

Нельзя было даже приблизительно определить, сколько это длилось, много часов или всего несколько минут (недаром древние верили, что время любви не идет в счет человеческой жизни), но вот наступила пора, когда их тела окончательно слились, став двумя равноценными частями одного неразделимого целого. Вместе, уже на последнем дыхании, они домчались до края бездны, за которым был только краткий упоительный миг, на циферблате человеческой жизни противолежащий смерти и эту смерть собой искупающий…

Тьма не располагала к громким словам, и они разговаривали полушепотом, хотя в этом подземном убежище их вряд ли кто мог подслушать.

– Что-то я не совсем уверен, что все у нас получилось как следует. Надо бы для верности еще несколько раз попробовать, – говорил он, уткнувшись носом в ее волосы.

– Да уж, придется, – расслабленно отвечала она. – Нельзя подводить бедных жестянщиков.

– Кто у нас будет, как ты считаешь?

– Сын. Это уж точно!

– И мне так кажется. Спроси у будущего, на кого он будет похож.

– Этого нам никогда не узнать.

– Почему?

– Мне не суждено увидеть своего ребенка. Ни крошкой, ни тогда, когда он вырастет. Так уж предопределено судьбой.

– Печально… А он действительно станет Губителем Максаров?

– Единственное, в чем я уверена, – он благополучно появится на свет. Все дальнейшее скрыто мраком. И этот мрак надвигается на меня. Очень медленно, но надвигается.

– Перестань меня пугать… Рано или поздно мрак настигнет любого из нас. Давай не будем об этом говорить сейчас.

– Давай…

– Интересно, догадается ли Азд, что его обманули?

– Старик не так прост, как это кажется. Кое-чему жизнь его научила. Стоит только мне проникнуть в его мысли, как он ввергает себя в состояние, близкое к обмороку. Это не сон и не явь. Сознание открыто, но все в нем так перепутано, что невозможно ничего понять. А относительно обмана… Тут ты не прав. Им нужен ребенок с кровью максара. Ни больше и ни меньше. Не так уж важно, кто станет его отцом. Даже наоборот, наследственность жестянщиков может повредить ему. Они хитры и изобретательны, но трусливы.

– Некоторые ведут себя довольно смело, я бы даже сказал – вызывающе.

– Это напускное. Ты не умеешь читать в душах. Бывает, что обезумевший олень бросается на льва. Но никогда оленям не победить львов.

– Если только оленей не поведет в бой выросший среди них лев.

– Лев не может вырасти среди оленей. Чему они могут научить его? Есть траву? Он либо подохнет с голода, либо сбежит, зарезав своих воспитателей. Как ты не понимаешь таких простых вещей?

– Так мы с тобой снова рассоримся. К чему эти бессмысленные препирательства? Сейчас мы в безопасности, но скоро наша жизнь опять повиснет на волоске. Нужно дорожить каждым ее мигом. Лучше обними меня покрепче.

– Нет, нам уже пора идти. Даже оленей не стоит дразнить без особой нужды.

В доме царила необычайная тишина. Вскоре Артем и Надежда убедились, что все слуги покинули его, и, судя по беспорядку в комнатах, покинули в спешке.

Посреди огороженного частоколом двора они обнаружили Азда, одетого как для боя – в потертый и прожженный балахон из нескольких слоев толстой кожи и кольчужные перчатки. Он только что отвалил ломом тяжелую железную плиту, прикрывающую круглое отверстие – не то горловину колодца, не то начало уходящего вертикально вниз подземного хода – и сейчас опускал туда на веревке объемистый, но скорее всего не очень тяжелый мешок. Еще несколько таких же мешков лежало рядом, ожидая своей очереди. Среди них валялся и клинок, небрежно завернутый в ветошь.

Не ожидая расспросов, Азд кратко пояснил, что намерен спуститься в мастерскую, где и займется ремонтом поврежденного клинка. На поверхность он поднимется только после завершения работы. Все посторонние из дома удалены, и гостям придется самим позаботиться о себе, что не должно доставить им неудобства, поскольку в кладовых достаточно пищи, а в загонах – овец. От помощи, предложенной Артемом, старик вежливо отказался. По его словам, причиной этого была вовсе не боязнь раскрыть свои секреты, а опасность, грозящая здоровью всех, кто хоть как-то связан с ремонтом и созданием клинков. Жизнь оружейников коротка – они опухают, слепнут, теряют зубы и волосы, их кожа синеет и покрывается язвами. Когда Надежда осведомилась, где же ее новый приятель, Азд неопределенно ткнул пальцем в отверстие колодца, и что-то похожее на досаду отразилось на его одутловатом лице.