– Он говорит о восьминогих машинах, которые хранятся в тупиковом тоннеле Убежища. – Тарвад на мгновение оторвался от свирели. – Одну из них он заставил двигаться. Я видел это своими глазами.

– Такие машины могут двигаться в десятки раз быстрее человека. На одной из них я собираюсь убежать от Лета. – В словах чужеродца судье почудился оттенок гордости.

– Куда? В какие края?

– Вот об этом я и собираюсь поговорить с тобой. – Чужеродец опять уставился на черепах. – Значит, все эти твари должны погибнуть?

– Да. Им не уйти от Лета.

– Но, когда Лето отступит, здесь появятся другие, такие же?

– После того как пройдут дожди и взойдет трава, их приползет видимо-невидимо. Иначе чем бы мы тогда питались? Ведь о всех других животных мы знаем только из древних преданий.

– И какого размера будут эти черепахи?

– Раз в пять-шесть меньше тех, которых ты видишь. Здесь они будут отъедаться вплоть до прихода нового Лета.

– Следовательно, должно существовать такое место, где эти твари могут жить и размножаться, пока земля тут превращается в камень, а камень в песок.

– Если такое место и существует, то до него не так-то легко добраться. Да и человеку там придется совсем не сладко. Черепахи съедобны, но они совершенно чужды нам. У них нет ни ног, ни мозга, ни внутренностей. Неизвестно даже, способны ли они видеть и слышать. Трудно себе представить, какой мир мог породить столь странных существ. Кроме того, там, где бродит столько мяса, должны бродить и его пожиратели. В наши края они, к счастью, не забредают. Но панцири некоторых черепах носят страшные шрамы. В рост человека длиной и глубиной по локоть.

– Неужели никто из вас не добирался до тех мест?

– Плести небылицы – любимое занятие стариков. Спроси лучше у них. Я и так рассказал тебе слишком много. Ты же знаешь, что у нас не принято откровенничать с чужеродцами. Если не хочешь умереть, как человек, поступай как знаешь. Можешь взять себе машину, о которой ты говорил. Нам она не нужна. Поезжай на ней куда угодно.

– Но этому мешает одно обстоятельство.

– Какое же? – Судья уже понял, что от чужеродца не так легко отвязаться, но решил терпеть до конца.

– Черепахи едят траву, а вы – черепах. Машине тоже нужна пища.

– Что ты имеешь в виду?

– Она движется с помощью жидкого воздуха, который производят ваши машины холода.

– Вот его ты никогда не получишь! – Голос судьи зазвенел. – Холод нужен тем, кто скоро ляжет в саркофаг. Если он окончится раньше, чем температура в Убежище упадет до приемлемого предела, мы все просто изжаримся. Холод для нас – это жизнь! Нам дорог каждый сосуд!

– Мне нужно всего десять-двенадцать штук. Для вас такое количество ничего не значит.

– Десять сосудов – это минимальная норма для одного саркофага. У кого именно ты предлагаешь отобрать их?

– А ведь я мог бы спасти твою дочь. И не ее одну. Отдай свои собственные сосуды и поезжай вместе с нами. Если мы доберемся до страны, которую не сжигает Лето, впоследствии туда сможет перебраться весь ваш народ.

– Ты безумец! Ты ровным счетом ничего не знаешь о нас. Мы здесь родились и здесь умрем. Нам не позволено уйти.

– Кем не позволено?

– Нашими отцами. Нашим опытом. Нашей жизнью. Впрочем, и сам ты далеко не уйдешь. Твоя машина не пройдет и нескольких тысяч шагов, можешь мне поверить…

– Все ее механизмы вполне надежны.

– Не в механизмах дело. В них ты, возможно, и разбираешься, а вот во всем остальном – нет. Ты слишком мало прожил в этой стране и ничему не научился. Даже из нашего разговора ты ровным счетом ничего не понял. Прощай, чужеродец!

– Надеюсь, мы еще встретимся, судья. Подумай над моими словами. Подумай о своей дочери. – Он протянул руку, словно собираясь снять с девочки венец смертницы, но так и не дотронулся до него. – Только думай не очень долго.

После того как чужеродец ушел, в комнате еще долго стояла тишина.

– И все-таки я на твоем месте сделал бы все, чтобы он ушел как можно быстрее, – словно самому себе сказал Тарвад. – Боюсь, как бы его присутствие не накликало на нас беду.

– Худшей беды, чем та, которая скоро обрушится на нас, не бывает.

– Кто знает, кто знает… – Тарвад задумчиво вертел в руках свирель.

– Что ты хочешь этим сказать? Чужеродцу не удалось вывести меня из себя, но боюсь, что у тебя это получится.

– Умерь гнев, брат. Он редкая дичь. И наверное, ценная. За ним могут явиться такие охотники, что и нам всем здесь не поздоровится.

– Ничто уже не явится сюда, кроме всепожирающего пламени. А теперь оставь меня одного, брат. Я очень устал и хочу побыть в одиночестве. Иди и ты, дочка…

– Боюсь, как бы тебе не пришлось пожалеть об этом решении. Не забывай о тех, милостью которых существует наш народ. Не забывай о том, чем мы должны платить за эту милость. Если чужеродец не сможет убраться подобру-поздорову, он кинется на поиски другого пути спасения. И кто знает, не обнаружит ли он его… Вот тогда уж каждый из нас возжелает смерти в геенне огненной как избавления. – Тихо наигрывая на свирели, Тарвад вышел.

Отойдя на порядочное расстояние от дома судьи, Артем повалился на мягкую траву под стеной какого-то полуразрушенного здания. Разговор с Марвином перечеркнул все его планы, и теперь надо было искать какой-то другой выход. С жизнью расставаться он не собирался, даже самым безболезненным способом. Проще всего было бы украсть нужное количество никем не охраняемого жидкого воздуха, но это было бы то же самое, что надругаться над младенцем или убить старика. Хотя машины холода и работали сейчас на треть продуктивнее, чем раньше, но все сосуды высокого давления были наперечет.

Небо мерцало и, переливаясь оттенками синего цвета, было больше похоже не на небо, а на океан, если смотреть на него с большой высоты. Какие-то тени двигались в его глубине, заслоняя одна другую, кое-где темнели бездонные фиолетовые провалы, а кое-где среди белесой голубизны величаво текли бирюзовые реки. Впрочем, на своем, не таком уж долгом веку Артем видел немало всяких чужих небес, и это было еще не самое странное. Даже не верилось, что очень скоро его дыхание испепелит здесь все живое.

А жалко, подумал Артем, глядя на отцветающую, но все еще пеструю и благоухающую равнину. Очень жалко… Зеленая трава, чистая вода, тишина, не нарушаемая ни бурями, ни грозами. Здесь не бывает холодов, а солнце не слепит глаза. Да и вообще этого солнца никто никогда не видел, по крайней мере на жизни последних десяти поколений. В общем, почти «джанна», мусульманский рай. Разве что чернооких гурий не хватает. Впрочем, зеленоглазые женщины Страны Забвения весьма красивы, добры и знают толк в любви.

Если что-то и напоминало тут Артему о его родном, уже почти забытом мире, то только здешние люди. Люди да еще, пожалуй, руины…

Зато все остальное было какое-то чужое, ни на что не похожее. Эти лишенные головы и лап, огромные, как стога сена, черепахи… Трава, чей густой и горячий, как кровь, сок во тьме вызывает ожоги, которые сам же излечивает при свете дня… Цветы, в чашечках которых копошится серая, клейкая мошкара, рождающаяся и умирающая вместе с этими цветками… И вообще зачем здесь нужны такие яркие и пахучие цветы, если птицы и летающие насекомые напрочь отсутствуют?

Внезапно по всему небу стремительно побежали темные пятна-кляксы, которые все множились и росли в размерах, сливаясь между собой. Прошло еще одно мгновение – и небо оцепенело, приобретя равномерный чернильный цвет. Так бывает, когда кристаллизуется перенасыщенный раствор какой-нибудь соли. Сумрак разом погасил все краски дня. Наступила Синяя ночь – уже пятая подряд, если память не подводила Артема. Впрочем, подобные события давно уже перестали занимать его. Он утратил всякое представление о времени и жил так же, как и все в этой стране, – спал, когда уставал, работал, если имел желание, ел, когда чувствовал голод. Никто здесь не строил никаких планов на будущее и не считал ничего, что количеством превышало число пальцев на руках и ногах. От прошлого остались только смутные воспоминания и сказки, но нельзя же в сказках искать ответы на вопросы: почему в этом мире спутались все концы и начала, почему исчезло солнце, хотя не исчез свет, и откуда появляется всегда нежданное Лето?