– Рановато ты обрадовался, молокосос. То, что ускользнуло от меня, не достанется и тебе!
Одним молниеносным движением она перерубила настил моста и обе цепи, поддерживающие его. Варгал, не успев даже пикнуть, вместе со скакуном рухнул в ров и на некоторое время исчез из виду.
Обманули дурака на четыре кулака, вспомнил Артем слышанную в детстве присказку. Варгал хоть и прирожденный злодей, но до Генобры ему еще далеко. Утерла она парнишке нос.
– Ты, сестричка, можешь пока гулять! – крикнула Генобра. – Некогда мне сейчас тобой заниматься. Но про меня не забывай. Еще свидимся. А ты, красавчик, не скучай. Будешь долго помнить, что такое настоящая любовь.
«Ах, чтоб тебя…» – мысленно выругался Артем.
Изо рва выкарабкался Варгал, черный как головешка, но живой и здоровый. Был он облеплен не только дымящейся смолой, но и клочьями обезьяньей шерсти. Первым делом он плюнул в сторону Генобры и пообещал в самое ближайшее время посадить тетеньку на кол, предварительно смазанный ее собственным жиром, да, кроме того, посадить не тем местом, каким обычно принято сажать людей, а совсем другим, самым у тетеньки слабым. Генобра ответила не менее заковыристо, и, воспользовавшись этой словесной перепалкой, сопровождаемой гримасами, непристойными жестами и бессмысленными взмахами клинков, трое путников пустились наутек.
Неутомимые ноги все дальше уносили их от цитадели Генобры. Опасаясь ловушки, подобной той, в которую он недавно угодил, Калека уже не катился по дороге, а широко шагал на всех своих щупальцах, обходя каждое пятно неясного происхождения. Почти неуязвимый для железа и огня, он оказался совершенно беззащитным против яда, легко проникавшего в его организм через кожу, в принципе представлявшую собой один сплошной, вывернутый наизнанку желудок.
Надежда молчала, и Артем не решался заговорить с ней первым. Находясь в цитадели, она не выпила даже глотка воды и, оставаясь в пределах владений Генобры, не собиралась нарушать это правило.
– Тебя что-то мучает? – спросила Надежда, когда они отмахали уже порядочное расстояние.
– Мучает? Меня? – замялся Артем. – Нет… Почему ты так решила?
– Вижу по твоей блудливой роже.
– Не понимаю, о чем ты…
– Прекрасно понимаешь! – Надежда резко остановилась. – Я не хочу знать, что там было у тебя с Геноброй. И не смей даже заикаться о ней при мне. Но прошу тебя, еще раз вспомни все, что ты говорил и делал при ней. Не допустил ли ты какой-нибудь оплошности? Генобра умеет превращать мужчин в малодушных животных. Тут ей нет равных, как и в искусстве составлять яды. И всякий раз она делает это с каким-то дальним прицелом. Боюсь, как бы твоя минутная слабость или чрезмерная откровенность не помогли ей навлечь на нас беду. Тогда уж тебе не будет прощения.
Больше она на эту тему не сказала ни слова. Какая-то тень словно пролегла между ними – если и не тень лжи, то тень недоговоренности. Артем и сам не мог понять причину, не позволявшую ему рассказать всю правду, пусть не об острых шпорах и соблазнительных бедрах Генобры, но хотя бы о загадочном флаконе, отягощавшем сейчас его пояс.
Они шли и шли, не ощущая усталости, и синее небо горело над ними, как опрокинутый бокал жженки. Скоро владения Генобры остались позади – об этом свидетельствовали наваленная при дороге куча изрубленных рогатых жаб да нескольких чудовищ необычного вида и с незнакомыми гербами на шлемах, все еще тыкавших в эту шевелящуюся кучу трезубцами-алебардами. Столь живописную группу нашим путникам пришлось обойти далеко стороной.
Теперь можно было уже и напиться, но из предосторожности они миновали еще три или четыре ручья. Дождавшись, когда Надежда и Артем утолят наконец жажду, Калека залез в воду и долго бултыхался в ней, смывая с себя остатки яда и дорожную пыль.
Одна за другой, почти без перерыва, миновали две короткие ночи – одна светлая, вторая чуть потемнее, с туманом и росой. Вокруг до самого горизонта расстилалась голая пустошь, и даже с вершин самых высоких холмов нельзя было рассмотреть что-нибудь примечательное в переплетении пересохших оврагов и заболоченных стариц. Тропы и всякие признаки жилья исчезли. Возможно, сверхзорким глазам Надежды открывались какие-то другие дали, но для Артема окружающий пейзаж утратил всякий интерес. Он уже начал подозревать, что они сбились с дороги, но стеснялся заявить об этом. Питались все трое мелкой костлявой рыбой, которую Калека научился очень ловко вылавливать из ручьев и речек, изредка попадавшихся на их пути.
Неизвестно, посещало ли за это время Надежду ее знаменитое чувство опасности, но однажды, когда маленький отряд пересекал иссеченную трещинами глинистую низину, бывшую когда-то дном озера, она знаком приказала всем прилечь.
– Впереди, на вершине холма, стоят двое воинов. И в той стороне тоже. – Она ладонью указала направление.
Сказано это было только для Артема, потому что с Калекой Надежда уже давно общалась без помощи слов. Вот и сейчас, выполняя ее беззвучный приказ, он, превратившись в подобие змеи, быстро уполз куда-то. Надежда затихла, лежа на животе и уткнув лицо в скрещенные руки. Долгое молчание начало тяготить Артема, и он спросил:
– Кто они? Не слуги ли Стардаха?
Однако ответа не последовало – то ли Надежда задремала, то ли задумалась о чем-то своем, то ли продолжала демонстративно игнорировать Артема.
Калека появился не скоро. Быстро двигаться ему мешало бездыханное человеческое тело, волочившееся за ним на буксире двух щупалец. Это действительно был человек, только немного переделанный: его очень крупные и, несомненно, зоркие глаза располагались на подвижных стебельках, в случае нужды способных втягиваться глубоко в глазницы, а шею и грудь прикрывала толстая, складчатая кожа, не уязвимая для ножа. Впрочем, сейчас все это имело довольно жалкий вид. На оружии мертвеца и на его грубой грязной одежде отсутствовали какие-либо эмблемы или отличительные знаки, а на теле не имелось клейма, обязательного для слуг максаров. Артем видел, что Надежда находится в затруднительном положении, и решил помочь ей.
Он еще раз тщательно осмотрел лезвие и рукоять короткого, легкого меча, вывернул наизнанку походную сумку, в которой не было ничего, кроме краюхи черствого хлеба и горсти сушеных ягод, прощупал все складки одежды, снял с широкого пояса полупустую флягу, кривой нож и небольшой медный гонг. Кого-то этот воин смутно напоминал Артему. Но все говорило за то, что он не имеет никакого отношения к челяди Стардаха. Тогда кого же он выслеживал в этой пустыне?
Легкая амуниция и особым образом устроенные глаза выдавали в нем дозорного, причем дозорного опытного, о чем свидетельствовали многочисленные шрамы на теле. Как же тогда Калека умудрился незамеченным подобраться к нему? Тем более что воин был не один… Нападение должно было произойти мгновенно, иначе бы неминуемо поднялся шум. Не зря же дозорные имеют при себе сигнальные гонги… Конечно, Калека – шустрая бестия, но не до такой же степени, чтобы ясным днем, на открытой всем взорам вершине холма задушить сразу двоих наторелых в своем деле воинов. Тут нужно быть невидимкой. А может, они спали? Но нет, Надежда сказала вполне определенно – стоят.
– Спроси Калеку, в какую сторону глядел этот воин… Ну перед тем, как умереть, – попросил он Надежду.
– К нам он стоял спиной, – чуть помедлив, ответила она. – Спрашивай сам. Калека тебя прекрасно понимает. Я буду только отвечать за него.
– Он все время так стоял?
– Да.
– А второй?
– Тоже.
– Тогда все ясно. – Артем осторожно коснулся гонга. – Эти воины караулили, чтобы предотвратить какую-то опасность, которая может угрожать только с одной стороны, противоположной той, откуда пришли мы. За свой тыл они не опасаются. О нас им скорее всего ничего не известно.
– Значит, мы достигли края Страны Максаров, – сказала Надежда. – Эти воины охраняют границу. Прошло немало времени с тех пор, как жестянщики были укрощены в последний раз. Но их смирение – одна видимость. Новая война может начаться в любой момент.
