Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Остановившись на крыльце, Дженис наклонилась, отпирая дверь, а потом исчезла внутри.

Питер Скаттергуд, покинутый муж, непокорный заместитель окружного прокурора, бывший посредственный игрок школьной баскетбольной команды, незаботливый сын матери, перенесшей хирургическую операцию, повернул за угол и направился по дорожке за дом. Окно кухни было освещено, и он вспомнил, как стоял на собственном своем заднем дворе во времена их с Дженис счастья и с каким удовольствием глядел он тогда на золотистый свет их освещенных окон. Он проскользнул в калитку в конце участка, продрался сквозь заросли, мимо шаткого и подгнившего садового столика, за которым неделю тому назад обедали маляры. Наверное, Дженис ждет теплых дней, чтобы привести в порядок двор. Может быть, он сможет ей помочь – да, он с радостью это сделает. Он с хрустом продавливал наст, не сводя глаз с окон. Если кто-нибудь в доме выглянет из окна второго или третьего этажа, его могут увидеть. Однако весна еще не наступила, и через несколько минут его фигуру поглотит тьма.

Кутаясь в толстые складки пальто, он, как вор, крался на задах дома, думая, как бы туда проникнуть. Кухонное окно было двойным. Оно открывалось наружу, располагаясь над раковиной. Одно из боковых оконцев на кривошипах было приоткрыто, и он подошел к нему так близко, что смог различить кружевную занавеску и часть стены. Он услышал плеск воды в раковине.

– …они продаются, – говорила его жена. Кран прикрутили, и возле него запели трубы. – Но по-моему, их опрыскивают каким-то снадобьем от насекомых, – продолжала она.

Так вот о чем говорят эти новоиспеченные любовники, радостно болтают о пустяках? Он потер уши руками в перчатках.

– Где это в феврале растут помидоры, как ты думаешь?

– В Калифорнии, наверное? – произнес голос Эппла, более хриплый, чем это показалось Питеру из их с ним разговора.

– Знаешь, помидоры из супермаркета и не помидоры вовсе. Это тепличные помидоры, и ценят их за удароустойчивость, если можно так выразиться.

– Что ж, это неудивительно, Джени, – отвечал Эппл.

Джени?

– А собирают их, конечно, зелеными, – продолжала Дженис, – и потом обрабатывают специальным газом, чтобы они покраснели.

Нож стукнулся о доску.

– Ты вино принесешь? – спросила его жена.

Питер услышал, как открылась и закрылась дверца холодильника, как скрипнула вытаскиваемая пробка. Эппл что-то пробормотал, затем – тишина секунд тридцать.

– Ладно, – счастливым голосом сказала его жена. – Пока достаточно, мистер Эппл.

– Чего достаточно-то? – услышал Питер слова Эппла. Стоя перед раковиной, Дженис обычно слегка наклонялась, невольно дерзко выставляя напоказ свою задницу, и он подходил и обнимал ее сзади, тиская обеими руками ее груди и, сладострастно прижимаясь к ней, иногда опускал руки, щупая ей в промежности. Ей когда-то это нравилось. Но сейчас мысль об этом, а возможно, долгое стояние под окном утомили его. Он опустился на корточки, холод, сковавший ступни, пробрался до колен. Внутри тоже все холодело. Темнота окончательно сгустилась, и никто теперь его не увидит. Трубы завыли опять – это Дженис мыла руки.

– Все! – возвестила она.

По всей вероятности, ужин готовил Эппл, потому что ужинать они перебрались в другое помещение. Он приник ухом к оконцу, но мог расслышать только невнятный гул разговора. Голос Дженис время от времени радостно и с облегчением взвивался вверх. Время шло, и ноги его совсем закоченели. Он разглядывал кривошип оконца и пришел к заключению, что может попытаться открыть окно пошире. Ухватившись за кривошип, он потянул окно на себя. Оно сдвинулось на полдюйма – дальше механизм не пускал. Но лишние полдюйма дали ему огромное преимущество – он увидел кухонный стол, на котором стояла бутылка вина и лежало полкочана салата. Кухня, недавно покрашенная, изобиловала всевозможными приспособлениями, купленными на деньги фондов, которые выбивала Дженис.

Он опять присел на корточки – ноги и уши ныли от холода. О его бедро стукался револьвер – интересно, не повредит ли холод механизм оружия. Он ждал.

Наконец Дженис поставила в раковину тарелки. Он бесшумно поднялся, потянулся к окну.

– Он хороший человек, Джон. Не надо так говорить.

Стоя над раковиной, его жена глядела на задний двор. Он мог разглядеть ее профиль, ее длинные ресницы. Она опустила голову, в трубах зашипела вода.

– Так приятно, что вода теплая. – Она рассеянно покачала головой. По бокам вдруг выползли две руки и обхватили ее. Она прикрыла глаза и, склонив голову, потерлась о руку щекой.

– Прости, – пробормотала она, схватив руку в свои, и медленно поцеловала волосатую поверхность. – Ты проявляешь такое терпение. Но на все это нужна уйма времени.

Они стояли покачиваясь. Питер повторил про себя слова Дженис. Она говорила о нем. Не значит ли это, что она сохранила к нему какое-то чувство? Нет, надо поговорить с ней, не откладывая. Поговорить! Он бросился по дорожке за угол Крисчен-стрит и ударил в дверь голыми костяшками пальцев с такой силой, что сердце заныло так, будто кровь в нем вдруг потекла в обратном направлении, а сосуды, перепутавшись, начали беспорядочную игру. Он постучал в дверь. Разве не этого движения он жаждал? Разве не знал он вот уже который день, что надо ему делать?

Он постучал еще раз, уже сильнее, с явным нетерпением. Но ответа не было. Он оглянулся на улицу, где под фонарем мальчишки бросали друг в друга снежки. Эй, придурок! Ты что, кидать не можешь? Они с Бобби часто воображали себя чемпионами – это было в сезон, когда Стив Карлтон выиграл двадцать семь матчей подряд, – и бомбардировали боковую стену дома так, что в конце концов ее всю, как оспинами, испещрили следы снежков; один раз отец поднял оконную раму, веля им прекратить, и брошенный снежок, полетев в комнату, выбил из рук матери щетку.

Он постучал в последний раз. Безрезультатно.

Опять обогнув дом, он заглянул в боковое оконце, но ничего не увидел. И не услышал. Поднялись наверх? Он начал шарить руками в мерзлой мертвой траве, вспомнив, сколько мусора видел там недавно. Руки нащупывали старые гвозди, шурупы, жестянки и еще какой-то непонятный мусор, пока наконец не извлекли из травы подобие старого напильника. Важно было делать все бесшумно. То, что они наверху, он знал. Взяв железку, он провел ею по стеклу задней двери, выковыривая засохшую замазку, державшую стеклянную панель. Он собирался подцепить острым краем напильника край стекла и осторожно вытащить стекло из рамы. Но стекло не поддавалось – слишком много засохшей замазки там оставалось, а разглядеть ее как следует в темноте он не мог. Черт. Он отбросил напильник и, встав спиной к двери, быстрым резким ударом локтя вышиб стекло – такой удар он освоил во время занятий баскетболом, и использовался он, когда надо было обескуражить противника, эдакий бесчестный прием. Стекло раскололось на куски, попадавшие за дверь.

Он замер, похолодев, ожидая сигналов тревоги и разоблачения; его руки и ноги онемели, он чутко вслушивался, затаив дыхание. Бежать? Но все было тихо, и он отважился на следующий шаг – осторожно просунуть руку в дыру и отпереть дверь.

Он тихонько проскользнул в дверь, еще на пороге зная, что поступает дурно, как никогда, но что сделать это он должен и ничто в мире и в нем самом его не остановит. Страдание придавало ему необыкновенную бодрость – после недель вялости и смятения он чувствовал полную ясность мыслей, чутко воспринимал каждый звук, владел каждым мускулом, каждой своей косточкой или веной. Он находился в доме, где жена его лежала с другим. Это стало движущей силой, вектором его движения, точкой, где скрещивались желания, тем моментом, когда мужчина ощущает в себе мстительную силу и способен навязать миру свою волю.

Вот и кухня. Как она изменилась – свежевыкрашенная, жилая, полная кухонной утвари. Как здесь уютно, в этом гнездышке, тихой гавани, и все благодаря Дженис. Он оглядел остатки, видимо, роскошного ужина. И замер. На кухонном столе он заметил немецкий шоколадный кекс – печь его Дженис была великая мастерица. Ее кекс, так им любимый! Найдя на столе желтый разделочный нож, он, роняя крошки, отхватил себе кусок и с жадностью заглотал его, пихая в рот прямо руками. Он был так голоден. А тут глазурь, шоколад. Он затолкал в рот второй кусок. Вкус был знакомый – потрясающий вкус. Шоколадный кекс Дженис удавался на славу, и она это знала. Они ели его за столом, когда принимали гостей, она пекла его для родителей Питера, в подарок друзьям, каждый год она пекла его Питеру в честь дня его рождения. Они любили друг друга, еще чувствуя во рту этот вкус, вкус шоколада мешался со вкусом ее тела. Питер сунул нож в свой второй карман.

87
{"b":"433","o":1}