- Все они, - сказала Вера. - Ну и ладно. Ну и пусть. Нам без них же лучше, - и вновь стала говорить о себе.
Светлана слушала Веру с невольным внутренним протестом, ей казалось, что Вера все выдумывает, так не бывает: не жизнь, а сплошная вечеринка, все вечера свободные, все вечера с друзьями, гостями, танцами, вином. Неделю назад прилетали летчики с Сахалина, и как было весело. А вчера прилетали парни с Камчатки, и какие они веселые и добрые.
- Я за свою жизнь только один раз летчика видела, - не удержалась Светлана. - Нет, конечно, я видела их на улице, и на самолете я летала, но так, чтобы видеть близко, чтобы разговаривать - только однажды. Ой, девочки, какой мальчик!
- Наш? - Вера привстала на кровати.
- Из Владивостока.
- Кем он летает? Фамилия? - отрывисто спросила Вера.
- Какая там фамилия, - грустно отозвалась Светлана. - Я даже имени его не знаю. Три раза на пляже пообщалась. И три года забыть не могу.
- Ну, если уж три года забыть не можешь, могла раз и не поломаться, недобро усмехнулась из-под одеяла Клава.
Светлана глянула удивленно: что она - так зло? почему?
Клава шмыгнула носом и достала кружевной платочек.
- Да я и не ломалась, - помолчав, сказала Светлана. - Но не могла же я сама его позвать.
- Но кем он летает? - настойчиво спросила Вера.
- Ну, откуда я знаю? - на миг поверив, что Вера поможет ей встретить Демона и тут же поняв всю беспочвенность своей надежды, вновь грустно сказала Светлана. - Он, да не он, парни с ним были, так вот они говорили, что самолет ремонтируют. Ну, и он потом говорил, что во Владивостоке идут дожди, только в Хабаровске и загорать. Еще они вспоминали, как перегоняли самолет откуда-то с Украины. Или из Курска, не помню.
- Но сколько у него лычек на погонах было? - настаивала Вера.
- Не знаю, - Светлана вздохнула.
- Ну, ты что, лычек не видела? - почти с досадой воскликнула Вера.
- Ну, не помню я. Помню, голубая рубашка, летная. И все.
- Ну, ты совсем. А значок у него какой? Что на птичке: самолет? молоток?
- Да что я на птичку, что ли, смотрела? - откидываясь на подушку, отозвалась Светлана и, прикрыв глаза, сказала все так же грустно. - Я на лицо его смотрела. Вот какие глаза у него - помню. Помню, как он сидел на покрывале. Портфель неимоверно импортный. И очки - тоже какие-то ненормальные, не иначе, с привоза.
- Если б ты его фамилию знала, я бы тебе его запросто разыскала, - с досадой говорит Вера. - Они сутки в Хабаровске сидят. В "Аквариуме" вечером торчат.
- Мне кажется, он там не торчит, - с ноткой обиды отозвалась Светлана. Он - другой.
Вера отмахнулась:
- Но ужинать все равно приходит. Они по талонам там.
...Время пролетело незаметно, а выписываясь из больницы, все трое, как и водится, обменялись адресами и телефонами.
Звонок. Светлана открыла дверь, и, Марина, соседка, зашла по-соседски, без приглашения и спросила от порога:
- И что ты делаешь?
Марине скучно. Борис работает во вторую смену, Вика спит, московская программа телевидения не работает, у них технический перерыв, а вторая, своя, передает очередной отчет о выступлении первого секретаря Крайкома на каком-то заводе.
Поболтать бы, но Светлана, как обычно, смотрит устало и разговор поддерживает вяло.
Марина прошла в комнату:
- Все с тетрадями сидишь? - кивнула на стол, - и как тебе не надоест?
Вопрос можно было отнести к риторическим, то есть не требующим ответа вовсе, или к проблемным, требующим широкую дискуссию с учетом разностороннего мнения специалистов. Светлана молча выбрала первый вариант и отвечать не стала.
- Сегодня снова твой приезжал, - словно не замечая нежелания Светланы болтать, неторопливым тоном сказала Марина. - Бутылочку привозил. Посидели, выпили.
- Что значит - снова? - вскинула голову Светлана.
- А он часто приезжает, - оживившись, что нашлась тема для разговора, охотно ответила Марина. - Всегда бутылочку привозит. Посидим, поболтаем. Так ты аборт делала? А я думала, ты не делала.
Светлане показалось, что она стоит на уроке, во все глаза на нее смотрят дети, сзади сидят их родители и инспекторы районо, а с нее медленно и неудержимо исчезает одежда.
- Да ничего он о тебе плохого не говорит, - глянув в лицо Светланы, засмеялась Марина. - Спрашивает, кто к тебе ходит. Говорю, не видно никого. А он говорит: "Она такая темпераментная, что не может одна". Борька мой смеется, говорит: "Я в этих вопросах не копенгаген, ты с ней (со мной, значит) говори, она медициной интересуется".
Светлана в два дня собрала справки, заплатила госпошлину и подала на развод.
В раздевалке, среди толкотни и шума, что, несмотря на все усилия дежурных и учителей, умудрялись создавать дети, Давыдова отвела Светлану в сторонку. Светлана шла за ней удивленная и встревоженная - ни она не вела русский в классе Нины Владимировны, ни Давыдова не вела математику у ее ребят, и общаться им вроде как бы и не о чем. Что ж такое, сверхъестественное, натворили ее сорванцы?
- Светлана Викторовна, вы не передумали разводиться? - озабоченно-деловым шепотом заговорила Давыдова. - Может быть, ваше решение поспешно и стоит повременить?
Светлана на миг даже опешила. С Давыдовой они не были дружны, и развод ей казался делом ее личным, как бы тайным, и никому кроме нее неизвестным, или уж, во всяком случае, почти никому, и уж, во всяком случае, не темой для скоростной беседы в толчее раздевалки с женщиной, с которой она едва знакома. Но тут Светлана сообразила, что Давыдова говорит с ней вовсе не из личного интереса, а по поручению Екатерины, говорит, как профорг. И Светлана только и ответила: "Нет, я не передумаю", - готовая с тоскливой скукой выслушать и даже поддерживать ненужный и неприятный разговор. Но Нина Владимировна, как бы вполне удовлетворенная полученным ответом и считая тему абсолютно исчерпанной, перешла ко второму вопросу:
- Вы должны подать на алименты.
- Не нужно мне от него ничего, - поморщилась Светлана.
- Не о вас речь, - напористо говорила Давыдова, так, словно никакого иного ответа не ожидала и потому и завела этот разговор со Светланой. - Алименты не для вас. Для ребенка.
- Ну, какие с него алименты, - проговорила Светлана, не зная, как прекратить ненужный разговор и кинуться в конец раздевалки, где Елизаров и Крангач мутузили друг друга мешками со сменной обувью. К тому же ей не хотелось вдаваться в подробности и сообщать Давыдовой о материальном положении мужа, но Давыдова, похоже - откуда?! - знала все.
- Даже десятка лишней не будет. Хоть что-то, хоть хлеб и молоко, а купите. - Всем своим видом Давыдова являла озабоченность. - К тому же, не всегда же он будет безработным. Алименты не на один день назначают. И мало ли что там впереди? Заболеете - и никакой поддержки.
Светлана вздохнула, решив промолчать и не вдаваться в дискуссию. Но разговор был незакончен. Давыдова вновь и вновь повторяла на разные лады, что любая денежная мелочь не может быть лишней - хотя бы новые колготки ребенку, хотя бы стакан ягод. Так, словно это она, а не Светлана, крутилась, как могла, чтобы хоть что-то было в холодильнике. Светлане вдруг стало обидно и немного жаль себя, жаль сына.
- А потом он, - сказала о сыне, - будет всю жизнь ему обязан за стакан ягод.
Давыдова вновь хотела продолжить убеждение, но Крангач уже мчался по коридору за Елизаровым вглубь школы, и не понять, то ли Елизаров его поколотил и теперь несется прочь от возмездия, то ли Крангач... И Светлана кинулась за ними следом.
В раздевалку, где Антон, сопя, натягивал валенки, выглянула Ирина Петровна. Шепнула:
- Муж ваш приходил.
- Да? - расстроилась Светлана. Она боялась, что теперь, когда Антон редко видит отца, сын начнет скучать по нему и тосковать, и идеализировать.
- Хотел погулять с ним, но Антон не пошел. "Нет, - сказал, - мы тут в разбойников играем". - Ирина Петровна засмеялась. - Я говорю, вы бы хоть леденцов ему привезли. А он так посмотрел и усмехнулся.
