– Тогда давай продолжим… Пока ощущения не притупились.
– Нет. Как говорится, спасибо и за это.
– Ты меня убьёшь?
– Не мешало бы… Тот, кто превращает любовь в орудие преступления, виноват вдвойне. Но в преддверии великого события марать руки кровью женщины как-то не пристало. Ты желала мне смерти из собственных побуждений?
– Нет, меня наняли.
– Что тебе пообещали?
– Много всякого, – она взмахнула руками, как бы принимая в них что-то необъятное. – На всю жизнь хватило бы.
– Кто они такие?
– Я с ними кисель не пила и в одной постели не валялась. Знаю, что они выдают себя за поборников покоя острожан. Дескать, если мы будем сидеть тихо, с нами ничего не случится.
– Лизоблюды, – пробормотал Темняк. – Достали, сволочи… О чем они ещё говорили?
– Говорили, что это дело, – она чиркнула себя ладонью по горлу, – следует закончить ещё до того, как ты доберёшься до Бойла. В противном случае надо будет устроить так, чтобы на Бойле тебя даже никто пальцем не тронул. По-моему, чепуха какая-то… При чем здесь Бойло?
– Здесь я опасен живой, а на Бойле мертвый… Впрочем, тебя это не касается, – поморщился Темняк. – Ты лучше о себе подумай.
– Только это и делаю. Ну как, скажи пожалуйста, я могла так опростоволоситься? Ведь наверняка, кажется, била! То ли ты заговоренный, то ли у тебя шкура твердокаменная.
– У тебя нож тупой, – буркнул Темняк. – А теперь слушай приговор…
– Я готова, миленький! – Чечава опустилась на колени, приняв позу, одинаково удобную и для любви, и для смерти.
– Убивать я тебя не хочу, – сказал Темняк, стараясь не смотреть на обвиняемую, демонстративно повиливающую задом. – Но и помиловать не могу. Будем считать, что тебе предоставлена отсрочка.
– Надолго? – глядя на него снизу вверх, поинтересовалась Чечава.
– Это будет зависеть от твоего поведения… А сейчас уходи. Но только не домой. Затаись где-нибудь на время. Если лизоблюды перехватят тебя по пути, скажи, что колола меня ножом до тех пор, пока он не сломался о мои ребра. Дальнейшее тебе якобы неизвестно. Дескать, и так еле ноги унесла.
– Как же я пойду? – Чечава, оставаясь на четвереньках, принялась перебирать обрывки своего некогда роскошного наряда. – Ничего целенького не осталось… Хоть одеяло какое-нибудь дай.
Сняв с двери засов, Темняк крикнул:
– Бадюг! Наша гостья уходит.
– Скатертью дорога, – отозвался тот.
– Найди для неё какую-нибудь одежду.
– А что тут случилось? – Бадюг заглянул в дверь. – Ни фига себе! Горячая у вас любовь состоялась… На такую любовь нарядов не напасёшься.
– Да что ты, хмырь кособокий, понимаешь! – Чечава выпрямилась, представ во всей своей ничем не прикрытой красе. – Нет ничего в жизни дороже горячей любви!
– То-то тебе от этой любви всю морду перекосило, – заметил Бадюг. – Да и сиськи в синяках. Дней пять, поди, отлеживаться будешь.
– Ещё чего! Сегодня вечером я приглашена в очень даже приличную компанию… Ты мне дашь одеться или пялиться будешь!
– Сейчас, сейчас, – Бадюг ненадолго отлучился и вернулся с просторной накидкой, употреблявшейся Сторожами в ночное время. – В самый раз будет… Пошли. Чтобы люди в очереди не пугались, я тебя через другую дверь выпущу.
Всего за час на Темняка было совершено сразу два покушения – и беспредельщиками, и лизоблюдами. Но если конфликт с первыми не мог иметь продолжения, то наскоки со стороны вторых ещё только начинались.
Когда Бадюг, провожавший Чечаву, вернулся, Темняк сказал ему:
– На сегодня прием посетителей закончен. В дом никого больше не пускать. Даже самых ближайших друзей. Даже самых соблазнительных женщин.
– Что так?
– Чем обернулась моя встреча со Свистом, ты сам видел. А на память о Чечаве осталось вот это, – Темняк продемонстрировал обломки ножа.
– Неужели эта вертихвостка хотела тебя зарезать? – ужаснулся Бадюг.
– Не то что хотела, а уже почти зарезала, – Темняк протянул к нему свои израненные руки. – Еле отбился. Отчаянная девка!
– В папашу уродилась, – пояснил Бадюг. – Он среди Воров был известнейшим человеком. А мамаша так себе… из Одёжек. Где они только состыковались… Но ты на меня не греши, я её к тебе безо всякого умысла привёл!
– Никто тебя не винит… Хотя обыскать её ты вполне мог.
– Обыскать! Если у меня на бабу ещё что-то и поднимается, так только не рука. Да и не разберешься в её тряпках. Там при желании десять ножей можно спрятать. И ещё один топор вдобавок.
– Ладно. Будем считать, что с этим покончено. – Темняк хлопнул себя по колену. – Но, чую, покушения будут продолжаться. Ночь мы как-нибудь перетопчемся. А вот утром всё и начнётся… Собери назавтра надёжных ребят. Человек девять-десять. Пусть они проводят меня до Бойла.
– Зачем тебе на Бойло? – удивился Бадюг. – Неужели соскучился?
– На Бойло я отправлюсь за смертью. Только не надо принимать меня за сумасшедшего. Бойло – самый удобный путь на верхотуру. Умрешь здесь, а оживешь уже там, – он ткнул пальцем в потолок.
– Что ты говоришь! – Бадюг присел на то самое место, где прежде голым задом восседала Чечава. – Вот почему Тыр Свеча здесь разгуливает!
– И не только здесь. Вчера мы с ним на верхотуре виделись. Он у лизоблюдов в заправилах состоит… Значит, насчет людей мы договорились?
– Что за вопрос! Я своих сыновей позову. Как раз десять человек. Так надёжнее всего будет.
– Ты ведь когда-то говорил, что их всего пятеро.
– От жены пятеро. А от других баб – столько же. Я их всех в одну кучу собрал и к общему делу пристроил.
– Так и быть, – согласился Темняк. – Зови сыновей.
Ночь, как и предполагалось, прошла без происшествий. Никто не осмелился напасть на нору, в свое время хорошо укреплённую Темняком.
Спозаранку явилось десять молодцов, почти совсем не похожих на своего неповоротливого, мужиковатого отца. Трое были рыжими, семеро блондинами.
И это при том, что сам Бадюг имел масть, близкую к чернявой.
Впрочем, ничего удивительного в подобном феномене не было. Столь универсальное и всесильное явление, как разум, способно, по-видимому, оказывать воздействие даже на человеческий генотип. Это только в мире животных ослёнок обязательно похож на осла, а зайчонок – на зайца. Иначе в своей экологической нише им просто не выжить.
У людей всё иначе. У тупого осла может родиться дочь-умница. У трусоватого зайца – сын-смельчак. А это куда поважнее всяких там внешних признаков.
Взять, к примеру, знаменитого в свое время графа Кутайсова, ставшего фаворитом Павла Первого исключительно благодаря своему виртуозному умению орудовать помазком и бритвой. Гнуснейшая была личность, мало что турок. А сын его, генерал от артиллерии, любимец солдат, либерал и поэт, геройски погиб на Бородинском поле.
Или тот же Федор Иоаннович, последний русский царь из династии Рюриковичей. Ангел был, а не человек – мягкий, душевный, набожный, даже немного не от мира сего. А ведь вышел из чресел самого Иоанна Васильевича, прозванного современниками Мучителем, а европейскими историками, плохо понимавшими русский язык – Грозным.
Так что пословица про яблочко, которое от яблоньки недалеко катится, в отношении людей верна не всегда. Далеко не всегда. Возможно, причиной тому загадочная природа человека, балансирующая на узкой грани между духовным и плотским, или дело тут в происках некой высшей силы, регулирующей равновесие добра и зла, вечно соперничающих в этом мире.
Как бы то ни было, но Бадюг среди своих отпрысков выглядел, словно корявый саксаул среди стройных тополей и тисов. При этом слушались они его беспрекословно. Первым делом Бадюг представил Темняка.
– Кто это такой, вы и без меня знаете, – с сыновьями Бадюг общался безо всяких сантиментов, словно матерый капрал с новобранцами. – Вы все вместе взятые и мизинца его не стоите. Ваша задача – довести его в целости и сохранности до Бойла. Костями по дороге ложитесь, но чтобы с него ни один волосок не упал.
– Это только до Бойла, – пояснил Темняк. – А на Бойле меня нужно будет убить.
