Он перевел дыхание. Томазян чуть заметно улыбнулся.

— Как я обрадовался людям! Но, когда они посмотрели мои документы, вышло, будто я все-таки Виноградов. Я возражал, но меня арестовали.

— Хорошо, достаточно, — перебил его Томазян. — Мне о вас известно. Даже знаю, что вы летели в Иркутск вручить судебную повестку профессору Довгалюку.

Арестованный, слушая следователя, нагнулся, чтобы скрыть лицо. По-видимому, он волновался.

— Да, да. Я ведь Черепашкин! — вскочив с кресла, закричал он.

— Бесспорно! Теперь расскажите, пожалуйста, как выглядел ваш спутник и о чем вы с ним говорили.

Нельзя сказать, чтобы этот управляющий домом отличался наблюдательностью. Томазян долго бился над тем, чтобы восстановить в его памяти образ Виноградова. Наконец ему удалось выяснить, что спутник Черепашкина был высокий, чисто выбритый блондин с «серо-неприятными», по определению Черепашкина, глазами. Темно-зеленый костюм и краги, вероятно, придавали ему полувоенный вид, потому что управляющий домом считал его «словно военным».

Черепашкин еще раз передал весь разговор в тайге. По его словам, говорил больше он, чем Виноградов. Вспомнил также, что когда в первый раз пришел в сознание, то увидел возле себя брезентовую и кожаную сумки и рюкзак. Но подробно об этих вещах ничего рассказать не смог.

— Очень рад, что вы остались живы, хотя и пострадали, — собираясь, очевидно, закончить допрос, обратился Томазян к Черепашкину. — Вас арестовали по ошибке. Через пять минут, — следователь посмотрел на часы, — будет шестнадцать часов. Вы пробыли под арестом двадцать три часа пятьдесят пять минут, обвинение вам не предъявили — и вы освобождены. Жалею, что так случилось.

Некоторое время Черепашкин молчал. Он повернулся в кресле. Я хорошо видел его лицо. Понемногу радость на нем исчезла, и оно начало омрачаться.

— Вы не имели права меня задерживать! — вдруг резко заявил он следователю. — Это возмутительно! Я привлеку вас к ответственности. Вы должны компенсировать мне потерянное время, пока я сидел под арестом. Вы обязаны уплатить мне за это время и за мое здоровье.

— Что?

— Я перенервничал. Я требую!

— Успокойтесь, выпейте еще воды. Никто не виноват, что вы не только дали выбросить себя из самолета, подменить документы, переодеть себя, но даже позволили убедить себя, что вы сумасшедший.

— Разрешите! — закричал Черепашкин. — Я…

— Ничего вам не разрешат! — перебил его следователь. — Пока я привлекаю вас к этому делу как свидетеля, но нужно будет еще подумать о вашей вине, потому что своим бестолковым поведением вы запутали нас.

Меня поразило нахальство этого маньяка. Но, видимо, он принадлежал к тем храбрым крикунам, которые весьма чувствительны к чужому окрику. Слова Томазяна ошеломили его, и он залепетал:

— А как же мне без документов?

— Зайдите в секретариат прокуратуры. Это на первом этаже. Я позвоню управляющему делами, он возьмет с вас подписку и все устроит. Вы свободны. Прошу.

Едва за Черепашкиным закрылась дверь, я вышел из своего укрытия.

— Вот идиот! — сердито сказал Томазян, глядя вслед управдому. — Ну, его счастье, что он такой идиот.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Вряд ли оставил бы его в живых Виноградов, будь этот Черепашкин поумнее. Но Виноградов тоже, знаете, фрукт! Нужно уметь уговорить, что ты сумасшедший.

— К каким же выводам вы пришли?

— Что вам не следует задерживаться в Иркутске. Вылетайте в Забайкалье. О Черепашкине никому ничего не рассказывайте. Я его освободил из-под ареста, но сделаю так, что он никому на глаза не попадется. А о Виноградове пойдет слух, что он арестован. Если там будут какие-нибудь разговоры на эту тему, скажите, не вдаваясь в подробности, что вы тоже слышали нечто подобное. Вот и все.

— Но на днях здесь состоится сессия Научного совета. Я получил от Саклатвалы приглашение быть на ней, — заметил я.

— Дня два пробудете в Забайкалье, а потом, если там ничего подозрительного не заметите, можете прилететь сюда.

В горах, между верховьями Зеи и притоками Гилюя, расположился один из самых важных пунктов гигантского подземного строительства.

Здесь была пробита шахта, числившаяся в системе строительства под номером девятьсот двадцать пять. Это была самая глубокая на всем Глубинном пути шахта. Именно в этих горах туннель проходил на глубине около полутора километра. Температура здесь доходила до сорока пяти градусов выше нуля. Это, к слову сказать, вполне отвечало данным неоднократных геологических исследований, которые показывали, что приблизительно на глубине сорока метров от поверхности земли температура начинает равномерно увеличиваться на один градус через каждые тридцать три метра. Считается, что такое равномерное повышение температуры остается относительно постоянным до глубины приблизительно в два километра.

Но я отклонился от темы своего рассказа.

Мой самолет прилетел на шахту рано. Солнце еще не успело нагреть воздух, и было довольно холодно.

Посадочная площадка соединялась о шахтой ровным, как стол, и блестящим, как начищенный сапог, шоссе. Меня сразу же забрал автобус, и скоро мы ехали через довольно большой, расположенный вокруг шахты город. В городе жило, по-видимому, несколько десятков тысяч людей, но имел он еще не слишком привлекательный вид: чернели длинные, приземистые деревянные строения, нигде не было заборов, во многих местах лежали груды строительного материала. Весь вид города свидетельствовал о том, что люди пришли сюда недавно и осели здесь временно, для спешной работы.

Девятьсот двадцать пятую все считали гордостью строительства, и это совершенно понятно: ведь на свете немного подземных строений такой глубины. Пробить такую шахту в течение одного года в горном, безлюдном и бездорожном крае было чудом не только технического, но и организационного искусства.

Автобус остановился около надшахтного строения.

Выйдя из машины, я увидел неподалеку Аркадия Михайловича и Тараса в сопровождении широкоплечего высокого человека в шахтерской одежде, в котором я узнал инженера Кротова.

Аркадий Михайлович и Тарас приехали накануне вечером и сейчас собирались спуститься с Кротовым в шахту. Я сказал, что хочу присоединиться к ним, уверяя, что дорога меня нисколько не утомила.

Кротов — он тоже сразу узнал меня — помог мне донести мой чемодан до шахты и отдал его там на хранение. Там же Аркадий Михайлович, Тарас и я получили шахтерские костюмы и шлемы с звукофильтрами.

Выяснилось, что Кротов, который до сих пор возглавлял вентиляционно-пневматическую службу восточной зоны, теперь назначен начальником Забайкальского участка строительства. Итак, он являлся здесь старшим, и с его стороны было очень любезно лично показать нам туннель.

— Может быть, у вас сейчас нет времени? — допытывался у него профессор. — Мы можем осмотреть все и сами.

— Для вас время найдется, — ответил Кротов. — Тропические сады под землей — это такая вещь, что для нее не жаль времени.

Ствол шахты был устроен так, что в нем работало сразу несколько лифтовых кабинок для людей, а кроме того, и грузовые клети. Последние ежеминутно выносили на поверхность тысячи кубометров грунта и высыпали его на большие платформы. Платформы катились непрерывным потоком, отвозили грунт на несколько километров от шахты, и там, где они высыпали его, вырастали высоченные холмы.

Мы вошли в лифт. Кротов закрыл дверцы, и лифт двинулся вниз. Мне начало казаться, что я снова нахожусь в самолете, идущем на посадку.

— А знаете, — обратился ко мне Аркадий Михайлович, — здесь Лида. Она уже внизу.

— Да, ее группа уже спустилась, — подтвердил Кротов. — Мы их встретим.

Во время спуска мы с Кротовым начали вспоминать наши встречи. Я вспомнил слова Догадова о том, что этот инженер во всем поддерживает Макаренко, и поглядывал на Кротова с особым интересом.

Кротов получил образование горного инженера и много лет работал в Донбассе. Это был серьезный человек средних лет, очень спокойный, мягкий, по моему мнению, несколько мешковатый.