– Нет. Сегодня не хочу в Арзамас.

– Куда поедешь, сынок?

– Плюша где?

– Пушнарик за тобой. Ты же скомкал одеяло, а он там тебя давно уже ждал.

– В Арзамас не поеду. А пое-едууу…

– Куда?

– В Нижний не хочу, не буду. В Арзамас не хочу, не буду. В Муром не хочу…

– Куда поедешь?

– А ты куда?

– А мне сегодня и здесь хорошо.

– Ты на верхней полке лежишь, папа?

– Нет, сегодня я на матриссе еду, а там полок не бывает.

– Куда едешь? В сказку?

– Наверное…

– А где эта сказка? Где эта сказка, папа?

– Да сказка-то может быть где-то рядом. Порою за ней и ехать-то никуда не надо.

– Не надо? А я поехал бы.

– Ты поезжай.

– А сказочники настоящие они кто?

– В каком смысле? Просто сказочники.

– Люди?

– Конечно люди, такие же как и мы. Только у них, наверное, чаще, чем у нас бывают разные идЭи.

– ИдЭ-Эии…

– Вот-вот, засыпай. Это для тебя сейчас основная идея.

– А мне Плюша вчера такую сказку рассказал.

– Какую сказку.

– Ну, про паровоз.

– У тебя, если внимательно посмотреть, все сказки про паровоз.

– Нет, там особенный паровоз был.

– Приснился что-ли паровоз?

– Мне Плюша рассказал.

– Пушнарик рассказал? Что он рассказал?

– Про паровоз. Там есть паровоз. Он сам сказки рассказывает.

– Паровоз сказки рассказывает. Мультик значит.

– Нет не мультик. Мне Пушнарик рассказал.

– Ну и где же этот паровоз?

– Не знаю. Мне Пушнарик не рассказал.

– А вот ты ложись засыпай. Он тебе расскажет, где этот паровоз.

– В депо. В старом депо.

– И что там, в этом депо?

– Паровоз. Он сказки рассказывает.

– Я уже сплю.

– Папа! А мы найдём этот паровоз?

– Что?

– Мы найдём этот паровоз, который сказки рассказывает?

– Где?

– В депо. Он в депо. Так Пушнарик сказал.

– Хорошо. В выходные пойдём посмотрим, что там за депо.

– В выходные?

– В выходные. Депо же за городом и нужно время, чтобы добраться туда.

– В выходные пойдём посмотрим?

– Угу.

– В выходные пойдём посмотрим!

– …

– Папа! Ты уже в сказке?

– Да, сынок. Я уже в сказке.

Этот город некогда был не таким, как теперь. В этом городе была узловая железнодорожная станция. А чем отличалась она от остальных? Здесь менялись бригады машинистов. Здесь было большое депо. Здесь не только чинили паровозы, но и делали их. Это было давно и теперь ничего этого нет. Бригады здесь теперь не меняются. Поезда здесь теперь не делают и даже не обслуживают. Более того, не все из них проходящие и останавливаются здесь. Ничего не напоминает о былых временах, а прошло ведь не много – каких-то сто лет.

Впрочем, что-то напоминает. Да, старое бывшее депо на окраине. Нет, за городом. Место совершенно заброшенное, никому не пригодившееся. Может быть и вправду туда сходить посмотреть в порядке воскресной экскурсии. Кто его знает, видимое через сто лет станет осязаемым или, наоборот, представляемое с трудом станет видимым.

И в следующий выходной мы пришли сюда. Конечная остановка автобуса и десять минут пешком. Это точно – здесь не ступала нога человека. Давно не ступала. Лет десять, наверное, или двадцать. Нет, пол века не ступала. Меня самого ещё не было. Как полезно порою почитать какую-нибудь местную историю, какое-нибудь местное краеведение покопать. А вот тут оно прямо-таки живое пред тобою, временем будто-бы не тронутое. Чудеса? Чудеса, да и только. Так говоришь, Пушнарик тебе про место это рассказал?

Мы шли затаив дыхание по ангарам заброшенного депо и слышали, как в груди у нас колотятся наши сердца. Хорошо, что цифровичишко я не забыл, как всегда с собою прихватил. Кому покажешь эти кадры, когда сделаны? Не поверят, что сейчас; скажут давно.

– Папа! Нашёл!!!

– Сынок?

– Нашёёёёл!!!

– Не отходи далеко!

– Да иди же сюда скорей! Вот он! Старый ПА-РО-ВОЗ…

И я стоял в растерянности. Я пришёл сюда ради сына, лишь ради любопытства человеческого. И тогда я понял, что сказки на самом деле бывают настоящие. Да-да. Бывают сказки книжные, а бывают самые настоящие. И вот он – стоит. Стоит перед нами трёхосник. Господи! Кто же забыл его здесь? Кто оставил его? Я не знаю. В глубине заброшенного депо стоял самый настоящий паровоз. Нет. Это был не простой паровоз. Я плохо разбираюсь в паровозах. Наверное мой сынок больше меня в них толк понимает. Но этот я бы узнал из сотни других. Этот у меня на старой фотографии представлен. Представлен во всей красе. Мирный труженик, подъезжающий (или отправляющийся) к станции. Пыхтящий, отдувающийся, но не устающий. А вот и люди выглядывают из окон. А вот и машинист. А вот и логотип фотографа. Не на этом ли паровозе приехал ты в этот город, незабвенный Николай Николаевич, чтобы открыть здесь фотографию. И конечно же железный друг, верный труженик прошлой России, доставил тебя до места. И конечно же ты забыл про него. Пусть не в этот раз, а потом, но пришёл сюда снова, на вокзал, пришёл с фотоаппаратом и сделал снимок, ставший легендой для нас, для моего теперь уже поколения.

И пора было уже возвращаться и не хотелось. Сказка была здесь. Для сына и для меня тоже. Живая сказка. И ничего другого в тот миг не хотелось, не желалось. Мы были счастливы.

Но возвращаться нужно было и мы решили придти сюда снова на следующий выходной. Этих первых впечатлений было предостаточно.

– Папа! Ты отправляешься в сказку?

– Да что ты, сынок! Какая сказка? Сказку мы сегодня своими собственными глазами видели.

– И ещё увидим!

– И ещё увидим, непременно.

И в следующее воскресенье мы были здесь же. И что же мы видим? Мы видим, что паровоз наш будто бы не на прежнем месте. Не то, чтобы очень для глаза заметно, но мыслию закравшеюся очевидно.

И теперь мы были в другой одежде – попроще, чтобы можно было лазить. И вот, мы приблизились. И вот, мы залезли. Да, мы оказались внутри. Но будто бы кто-то невидимый сам пригласил нас к себе. Я смотрел на рычаги и приборы. Простые рычаги и приборы. Это были достаточно древние рычаги и приборы. Наверное их нельзя было и назвать «рычаги и приборы». Но я не знал настоящего названия их и просто смотрел. Мы вдвоём смотрели.

И вдруг этот невидимый, который будто бы сам пригласил нас к себе, тихо сказал:

– Можете потрогать всё это. Не бойтесь, дотроньтесь до меня.

И в этом голосе, в этой интонации я уловил тоску одиночества и забвения. Это был истосковавшийся голос по человеческим рукам, кому верой и правдой служил он. Весь без остатка отдавал себя.

Мы не содрогнулись. Я, взрослый человек, не содрогнулся. Но я понимал, что это не сон. Мой же сынок чувствовал себя здесь главным. Уж он-то понимал, где он находится. Или в чём. Он находился в сказке, поэтому ничего удивительного для него здесь не было. И ему не нужно было приходить в себя, как мне. Не нужно было думать о том, что сказать.

– Ты из сказки, старый паровоз?

– Из сказки. – Подтвердил паровоз.

– Можно я буду называть тебя ПАРОВОЗ-ПАРОВОЗ-ПАРОВОЗИШКО. Ты же такой маленький. А у меня знаешь какие есть? У меня есть осевые схемы два-четыре-два, один-пять-ноль. А ты всего лишь ноль-три-ноль.

– Можно. Называй меня так. – Согласился паровозик.

– Но мы тебя всё равно больше всех любим, потому что ты наш добрый старичок, правда? Давай! Давай мы будем с тобой играть. Я буду машинистом. Папа будет диспетчером…

Мне нечего было сказать в ту минуту и я просто со стороны наблюдал за происходящим, слушал эти не имеющие смысла диалоги, которые не раз уже слышал. Однако… Однако своими невежественными мыслями по поводу невсамделишной ситуации я оскорбил того, к кому в гости мы, собственно, и пришли.

– Я знаю, что вы хотите узнать. – Обратился паровозик ко мне, продолжая между тем играть с моим сыном. – Вы хотите узнать кое-что из прошлаго.