Глаза скользнули по ярким этикеткам и остановились на графине с соком.

Небольшой садик; над головой безжизненно повис полосатый тент, спасающий от жгучих лучей, но не от тропического, насыщенного влагой зноя. Тень сидел в плетеном кресле у открытой в дом двери, сквозь занавески вырывались спасительные струи воздуха, рождаемые вентилятором, и отрешённо смотрел в пустоту.

Мысли путались и скакали, подобно белкам на ветках: для стороннего взгляда бесцельно.

Люди, разные только внешне, – мысль Тени перепрыгнула на очередную ветку и задержалась на ней, будто прислушиваясь к упругому покачиванию. – А по сути своей мы очень похожи, словно дети одного источника. – Ему вспомнился один оппонент из касты Служителей, прислуживающий в одном из местных храмов: «Нет, люди разные. Как корни тянутся в разные стороны, так и мы имеем разное происхождение, родовые, культурные и исторические связи. Сравните культуры и вероисповедания. Внутри одного сообщества – я с вами соглашусь, и то с натяжкой, ведь духовные ценности подвержены расколу и различным течениям…»

Тень махнул рукой, как будто отмахиваясь от назойливого насекомого.

Споры, споры – конца края им нету, – вздохнул он и отпил из стакана ароматный сок из местных плодов. – Да не разные мы, отбросьте всё наносное и нажитое! Всё искусственное и надуманное. И что же? Вот бриллианты. Большие и маленькие, великие и незаметные, имеющие разные истории своего происхождения и кровавого восхождения к своим вершинам – коронам, скипетрам и ожерельям, а в основе, если приглядеться внимательно, одна и та же кристаллическая решётка. Кому-то очень хочется, чтобы мы были разными. Нам? Может быть. В каждой культуре за яркими разноцветными ширмами скрываются одни и те же устремления, явные и тайные желания…

Тень потянулся. Потом поднялся из кресла и прошёлся по балкону, не выходя за границу тени, отбрасываемой безмолвствующим тентом. Мысль, повертев головой, перепрыгнула на другую ветку.

У Бороды начали появляться сомнения? Плохо это или хорошо? – Он всегда представлялся ему могучим локомотивом, увлекающим вперёд многочисленные вагоны. – Но разве локомотив не меняет направления… а река? – неожиданно промелькнуло в голове. – Тогда кто укладывает рельсы?.. А впрочем, – Тень в нерешительности остановился возле кресла и, недолго думая, сел, нога на́ ногу, – он всегда был страстной и увлекающейся натурой. Чего в нём больше: неудержимых эмоций или разбивающей все препятствия духа мысли?

Перед внутренним взором Тени с яркостью и чёткостью диапроектора промелькнули различные ипостаси Гонаци.

Вот он, с автоматом наперевес, хватает струсившего соратника за отворот рубашки и, брызгая словами, увлекает его вперёд силой мышц и собственным примером. И тот, подчиняясь неукротимой воле, поднимается следом, стряхивая с себя песок и остатки рассудка, и тут же падает, задыхаясь собственной кровью. В мёртвом стекле отражаются плывущие по небу облака.

Паузу заполняет чернота, и тут же появляется новый снимок.

Вечером того же дня они оплакивают погибших в дневном бою товарищей. По раскрасневшейся от опьяневшей крови щеке Бороды текут искренние слёзы. Руки, сжатые в кулаки, прижимаются к груди. Помутившийся взгляд блуждает вопросительно по окружающим лицам: «За что!?» Встретившись с близкими и родными погибших, в нём загораются: лучина муки безвозвратной потери и хищный огонёк жажды мести: «Мы обязательно отомстим за каждую каплю пролитой крови!»

Снова мелькает непроницаемо чёрный экран. Вспыхивает узконаправленный луч.

Слабо освещённая комната. Решив уединиться, уставший от дружеской попойки Тень приоткрыл в неё дверь. На кровати он увидел полуобнажённые тела. Мужчину и женщину. Они, не замечая ничего вокруг, полностью поглощённые охватившей их страстью, наслаждались жаркими объятиями и сладостью, которую хотелось, дрожа всем телом, слизывать и слизывать, не насыщаясь её терпким вкусом. Мужчина досадливо обернулся. В склочённой бороде потерялась виновато-похотливая улыбка. На том месте, где должны были быть глаза (лицо было освещено наполовину) плясали в неистовом танце искры, подчиняясь только им слышимым ритмам. «Идите прочь! Закройте дверь с той стороны! Чёрт вас подери! Нельзя остаться наедине с моей любимой женщиной!..» Уже захлопывая дверь, Тень услышал за спиной томный женский смех и мужской баритон: «Иди ко мне, моя сладкая, в этом мире никто не смеет помешать мне…»

Тень передёрнуло от этого воспоминания, как будто он прикоснулся к липкой паутине.

И снова темнота поглотила всё вокруг. Вздрогнув, ожила следующая картинка.

Большая площадь в центре столицы, заполненная взбудораженными и кричащими людьми. Пространство между домами похоже на штормящее в гневе море. Он видит толпу с высоты второго этажа из-за спины Эф-Кэй. Разгорячённый долгой темпераментной речью, тот широко жестикулирует. Он не видит его горящих тёмных глаз и энергичного лица, он представляет его. И что удивительно, лицо неуловимо многолико, словно все предыдущие диапозитивы слились в один образ. В какой-то миг Гонаци повернулся к нему в профиль. Тень напрягся, ожидая услышать из властных уст: «Закройте дверь!»

Тень прикрыл глаза и, наслаждаясь покоем, несколько минут сидел недвижно. Затем лениво потянулся за стаканом, покрытым прозрачными каплями.

Сомнения? Или ощущение пустоты преследует нас всегда, когда исполняется всё, предназначенное нам здесь, – Тень поднял стакан на высоту глаз. Вспомнилось избитое выражение: «Стакан наполовину пуст или наполовину…»

Сейчас там, среди белых и синих, очень модно обращаться к психологам – служителям-медикусам, принадлежащим всё тому же Совету Спиритус. Интересно, какой диагноз прозвучал бы из их уст? Что-нибудь этакое, заумное, из которого я бы понял только одно: «Вы устали». – Тень улыбнулся, – глупо, если бы не было правдой жизни. И всё-таки интересно для меня: стакан наполовину пуст или наполовину полный? Хм, да-а…

В последнее время он ощущал в себе некую пустоту. Как этот стакан, из которого кто-то отпил половину живительного сока.

Повертев стакан перед собой, наблюдая за преломлением в гранях, он поставил его на стол.

Что-то надломилось в нём самом, подобный надлом он почувствовал и в своём товарище. Поседевшем и открывшемся разным болезням. Некоторые списывают такое состояние на возраст, мол, такова жизнь. Возможно. Возможно, в чём-то они будут правы. Но только наполовину. Это уж точно. Да, он не медикус, но кто, если не он, лучше всех знает и чувствует себя. А? И он – Тень – со всей уверенностью заявляет всем маститым медикусам из всесильного Совета Спиритуса: то, что он слышит в себе – не признаки старости! Старость – это когда… – тут мысль запнулась. Взгляд, побродив вокруг, словно в поисках подсказки, всё-таки нашёл её, остановившись на круглом столике. – Старость – это когда вся влага испарится из сосуда-тела, а на донышке останется высушенная взвесь. Нет, то, что происходило с ним, не было похоже на приближающуюся старость. Его будто осушали мелкими глотками. Кто-то, в ком была неиссякаемая жажда. Ведь опорожняли не только его. – Тень поднёс полупрозрачное гранёное стекло к губам, – не спрашивая, пьют и пьют из него.

– Жарко.

– Да, душно. Парит. – машинально ответил Тень и тут же быстро обернулся, – Цивилиус?

– Я, я, а кто же ещё без спроса войдёт к тебе через охраняемые стены.

Тень смутился на мгновенье

– Кому как не тебе знать, что происходит вокруг.

– Знаю, конечно. знаю. Мне прелюбопытно было бы узнать, что происходит в тебе, мой славный друг. Чем дышит Тень, ставшая серым, тайным соправителем Гонаци.

– Чем? – Тень поднялся, подошёл к кованому ограждению балкона. Постоял, вздохнул глубоко и вернулся в спасительный полумрак тента, остановившись возле хорошо знакомой пустующей будочки. – Чем, спрашиваешь… если бы я знал ответ. Чем? Ещё вчера во мне была уверенность во дне сегодняшнем. И вот он наступил – этот день… И что? Пустота, Цивилиус, пу-сто-та.

– Ты чувствуешь себя выпитым и не можешь понять, кто же всё-таки пил. Ты? Или кто-то другой? Правильно.