– А смысл? В чем смысл? Оргазьму то нету!!!!!
Прошло много лет. «Пролисок» расцвел и превратился в двухэтажный бар эклектичной архитектуры. Что стало с «Фениксом», я не знаю.
Только вот на «Пролиске» луганские мудрецы не тусуются больше. Фейс-контроль не проходят…
Встреча
я знакомлю Изю с родителями
Изя и Петрович вышли из общественного туалета, поцеловались и разошлись в разные стороны. Неожиданно Петровича взял под руку мужчина средних лет и, показывая на удаляющегося Изю, тихо сказал:
– А вы знаете, что этот волосатый известный в городе гомосексуалист? Остерегайтесь его!
«Изя и Петрович», каноническое издание, стих 11
Итак, это свершилось! Мои родители познакомились с Изей!
Папа брезгливо пожал протянутую руку, и молча удалился к себе в комнату. Много лет спустя, он напишет в своих мемуарах:
«в окружении Ильи появился некто Искандер, величавший себя режиссером театра (которого не было), и представлявший собой тонкого горбатящегося прыщеватого человека с лохматыми волосами и неопрятного крайне. Так и кажется, что одет он был в засаленные лохмотья. Меня он ещё и тем ошеломил, что первый полез ко мне здороваться, протянув потную сальную руку, которую я с содроганием вынужден был вяло пожать.»
Перепуганная мама всеми силами изображала дружелюбие и пригласила Изю позавтракать.
– Искандер, – начала она издалека, – вы знаете, я недавно сломала ногу, меня отвезли в больницу и перед операцией укололи наркотиком! Я испытала такое отвращение! А вы когда-нибудь пробовали наркотики?
– Ну, как вам сказать, – Изя прожевал булочку и отхлебнул чаю, – конечно же пробовал: кетамин, марихуану, гашиш, мак, амфетамин…
Моя мама всегда гордилась своим умением разузнать правду так, что бы никто и не догадался…
…Изя стал частым гостем в нашем доме. Могу только предполагать, что думала мама про наши отношения. Однажды она продолжила свой изысканный допрос:
– Недавно прочитала в газете, что есть такие люди, гомосексуалисты, вы слышали про таких?
– Знаю, знаю – закивал Изя, – как-то в Питере был у меня любовник…
Больше моя мама ничего у Изи не выпытывала…
Мои марсианские родители
Однажды мама Петровича пожаловалась Изе, что её сын не испытывает к родителям любви.
– Но ведь когда вы умрете, он вас полюбит, как вы думаете? – спросил Изя.
– Полюбит, – согласилась мама.
– Тогда вам нечего волноваться, ведь вы обречены на любовь!!!
«Изя и Петрович», каноническое издание, стих 101
Мой креативныный папа
В шесть лет отец прочитал мне вслух «Мастера и Маргариту». Я ничего не понял, был потрясен, и мне потом долго снился большой черный кот…
У папы была болезненная страсть к систематизации всего.
В нашей прихожей стояла каталожная тумба с выдвижными ящиками. Все мелкие предметы бытия необходимые в хозяйстве: винты, гайки, шайбы, шурупы, обрывки веревочек, пружинки от авторучек, просто детальки неизвестного предназначения хранились в ней. Разложенные по коробочкам, баночкам и спичечным коробкам. Иногда я залазил в эту сокровищницу, изучая бесценные артефакты. Страсть к порядку не передалась мне, и папа частенько нервничал, обнаружив винты и шурупы в одном флаконе…
А ещё мой папа был великим охотником за тараканами. Как креативный человек он не признавал дедовских методов. Тараканы ловились пылесосом. Наш советский пылесос «Буран», дитя военного производства, обладал такой мощью, что втягивал мух на лету! А если с трубы снимали щетку, то втягивающее усилие приближалось к скорости света, и вокруг входного отверстия формировался черный горизонт событий!
– Попался, гад! – Утро папа начинал охотой.
В больших семейных трусах, с пылесосом наперевес, папа высасывал из щелей всю энтомологическую нечисть.
– Ещё один! Засранец!
Вообще-то, засранцами папа обычно величал меня с братом. Брат был старше на три года. Наши отношения не заладились сразу после моего рождения, но это отдельная история… Поскольку двое детей не совместимы с какой либо систематизацией – истерики у папы случались через день.
– Довели, засранцы! До ручки довели!
Отец краснел, мы с братом прятались кто-куда, поскольку после этой фразы папа начинал бить вещи об пол. Это было забавно и страшно одновременно. И можно было получить легкое ранение осколком диапроектора или тарелки. Вещи папа бил мастерски – они рассыпались на кваркоподобные кусочки и восстановлению не подлежали… Если битье вещей нас не успокаивало, папа переходил на следующую стадию – хватал ножницы или другой острый предмет и подносил себе к горлу:
– Засранцы! Довели человека! Едит вашу мать! – голос и руки отца дрожали. – Я перережу себе горло!!!
Горло он так и не перерезал, но однажды слегка стукнул себя гантелей по лбу. Пошла кровь.
– Довольны?! Довели человека!!! – отец почти рыдал… Неделю он ходил с пластырем на лбу…
…Днем папа ложился спать. У него начиналась сиеста. Шуметь, звонить, смотреть телевизор в эти часы категорически запрещалось.
– Сколько можно стукать и грюкать!!! Человеческим языком же просил – не шуметь!
Папа лежал на диване, глаза прикрыты черными трусами, скрученными в трубочку.
– Поймите, я не сплю уже двадцать лет! Так, погружусь в легкое забытье и сразу просыпаюсь…
…Однажды у отца случился приступ. Папа лежал на диване и тихо стонал.
– Илюша, – донесся хрип, – вызови скорую, мне плохо…
Мне было десять лет, и я впервые вызывал скорую помощь. Я набрал «03» и, сбиваясь, сказал:
– Приезжайте, человеку плохо!
– Не человеку, отцу! – послышался сдавленный стон.
Еще у отца случались судороги живота. В таком случае
папа со стоном валился на кровать и кричал:
– Ааааааааааа! Аааааааааа!!!
Вся семья сбегалась ему на помощь – разминать живот.
– Аааааааааа! Ааааааааааааа!!! – кричал отец, – если судорога дойдет до сердца – я умру!!!
В перерывах между истериками папа успевал сделать много полезных дел. В 9 лет он подсадил меня на «Фейнмановские лекции по физике». Эти десять томов стали настольными книгами моего детства. Я перестал читать классику и увлекся энциклопедиями.
Желая показать нам мир, папа устраивал познавательные путешествия по СССР. Мы были в Москве, Киеве, Ленинграде, на Кубани, в Крыму… У папы было великое множество друзей, однокурсников и бывших сослуживцев. Все они с радостью принимали нас в гости! В странствиях мы тоже иногда доводили отца до белого каления. Однажды это случилось на Дворцовом мосту в Питере.
