– Чего орёшь, дикобраз?! – хриплый, испитый голос превосходно сочетался с обрюзглым лицом сизого цвета. Дэнтон заулыбался, разводя руками:

– Эк ведь, можете по-английски! А мне, сударик, во Францию надо.

– Во Францию? Тебе?! – капитан гребного бота говорил с превосходным лондонским акцентом. – Ишь, мореход… Пошёл вон отсюда!

– Мне во Францию надо, – упорствовал Дэнтон. – Я купец тутошний, в Бристоль сплаваю, шерсть куплю, во Франции продам.

Сизый издевательски зафыркал и крикнул по-французски в сторону «Прокурандо»:

– Эй, Васко, шерстяная морда хочет во Францию через Бристоль!

– Я через Бристоль не иду! Куда ему нужно во Франции?

Дэнтон терпеливо дождался перевода и ответил:

– В Гавр, сударик, в Гавр!

– В Гавр заходить не буду, – был ответ одноглазого. – Мой порт – Кале, и точка. Жако, бери его, коль хочешь, тебе как раз по пути.

– Сдалась мне возня с ирландцами! – отмахнулся Жако. – Своих забот по горло, на что мне связываться с английской короной? Не ровен час, из порта не выпустят за то, что местного взял без разрешения. Купец он, ишь… Наверняка беглый виллан[24].

– А ты ему личико располосуй да продай балаганщикам! – захохотал португалец. – Иль ко двору подкинь, – знатный шут получится! Они здесь, в Ирландии, поют и танцуют, как черти на сковородках…

– Пусть и танцует с чертями, вобла заплесневелая… Эй, дикобраз, focáil leat![25]

Дэнтон, не забыв об охающих причитаниях, неспешно заковылял по пирсу к набережной. В голове носился невидимый архивариус. Он прочёсывал уголки памяти, развязывал толстенные стопки мыслей, соединял странички в связное повествование.

Французский торговец Прежан Мено приплыл на португальском судне одноглазого рыцаря-авантюриста. Вероятно, безземельного дворянчика – ими полнятся южные земли. Такие desperados[26] вешают родовые гербы на мачты своих кораблей и отправляются в каперские рейды вдоль берегов Европы.

Лысый верзила делает вид, будто промышляет мирным фрахтом. Он привёз на край света странную семейку, изображающую богатых англичан. С ними – загадочная персона благородных кровей. Притворяясь разодетым манекеном, он собирает вокруг себя поклонников.

Променад псевдоанглийской фамилии обещает примечательное зрелище, которое нельзя пропускать. Однако в порту пахнет не менее острым блюдом.

Португальский капер и компрачикос английского происхождения… Уродуют краденых детей для продажи бродячим артистам и ко дворам ноблей. Можно списать на случайность – муха и дерьмо всегда рядом. Только мысль о закономерности не дает покоя…

Завтра, на рассвете, «Прокурандо» отплывает из Корка в Кале. Времени остаётся в обрез… Ага, вот и главные действующие лица: Мено с его манекенами.

Дэнтон вошёл в один из доков и стал наблюдать сквозь щель между рассохшимися брёвнами.

Молодые люди ехали вдоль берега на купеческой повозке, запряжённой гнедым битюгом. Следом шествовала восторженная толпа. Она выкрикивала ирландские благословения, пела какие-то гимны, готовая лечь под скрипучие колёса, прахом у ног прекрасной четы. Процессия выглядела диковатым, плохо поставленным фарсом или крестным ходом полоумных фанатиков.

Дэнтон еле удержался от смеха. Обернувшись к «Прокурандо», он заметил женскую фигуру в бордовом плаще. Та неподвижно стояла на носу корабля, словно кариатида, украшавшая суда древних римлян. Вероятно, мать семейства…

Тогда кто – автор фарса? Может, всё это – ловкий ход купчика Мено? Он потерпел торговую неудачу в европейских портах и надеется распродать остаток в дикой, несмышлёной Ирландии…

Из шумного собрания вынырнул Колум. Он вприпрыжку побежал к докам, словно человек, изнывающий от нужды. Войдя в квадрат бревенчатых строений, огляделся и подошёл на тихий свист Дэнтона.

– Милорд, вы здесь? Ага, вижу… Так вот, в почитатели этого юнца записались люди Маккарти из замка Блэрни. Уговаривали малого остаться у них, обещали скупку всего французского товара. Купчик поначалу отнекивался, а потом начал упрашивать юнца быть гостем у Маккарти.

– Хм, вот как! Гляжу, толпа не расходится…

– Они дежурить здесь будут, пока малый со свитой не выедет на прогулку.

– Так…, – Дэнтон простецким жестом почесал в затылке. – На прогулку с ними пойду я, а ты, Рябушка, добудешь мне приглашение на борт каракки «Прокурандо».

– Милорд, не надо со мной по-французски, уж будьте любезны! Я ж английский еле выучил!

Дэнтон тихо засмеялся.

– Найдёшь корабль с флагом, откуда смотрит один глаз. Хочу непременно уплыть на этом корабле, но в тайне от одноглазого капитана. Уловил, а?

– Уловить-то уловил, да задача не из лёгких. Хотя, как вы говорили: широк путь, ведущий в погибель?

– Это сказал Господь наш Иисус Христос. Ну, бывай, Бог в помощь!

Жуану так утомили торги, что она беспробудно проспала от полудня до третьего часа. Резкий окрик вынудил её открыть глаза.

Мачеха привела за собой Бриджит с ворохом новых громоздких нарядов. От их вида захотелось плакать, но Жуана не посмела.

Под бдительным взглядом её облачили в очередную роскошь итальянского покроя. Долго затягивали шнурки, расправляли складки, подшивали плохо сидящие места. Жуана похудела со времени отбытия из Португалии. Внутренние переживания, общество мачехи изнуряли душу, привыкшую к беззаботной жизни – в отцовских землях, на берегу океана.

Год назад в Каштелу-Дору привезли Педру де Фару, друга детства. Ликованию Жуаны не было предела. Она изнывала от одиночества: двойняшка, брат Жуан, через месяц после возвращения из монастыря поступил в парижский богословский колледж.

Педру приходился сыном одному из фламандских компаньонов отца и воспитывался у Брэмптонов с десяти лет. Он, Жуан и Жуана были одногодками. Педру считался пажом у мачехи, но учился всему, чему только мог научиться: и светским манерам, и нескольким языкам, и торговле, а в развлечениях казался незаменимым.

Он принимал участие во всех путешествиях семьи, живо интересовался странами, народами, их обычаями, языком. Жуана диву давалась: как голова Педру не лопнет от разнообразных сведений? При этом его дальнейшая участь представлялась туманной. Он не слишком заботился о своей судьбе. Педру свято верил, что благодетели определят её наилучшим образом.

На грани отрочества и юности дружба Жуаны и Педру приобрела нежный, пламенный оттенок влюблённости. Вскоре леди Брэмптон увезла своего пажа во Фландрию. Оттуда он вернулся в Португалию, – очаровательный, исполненный светских манер. Сообщил Жуане по секрету, что получил французское имя Пьер де Вербе, и с упоением рассказал о скором посвящении в рыцари. Тренировать его поручили безземельному каперу Васко да Кунья.

Одноглазый Васко был давним знакомцем Брэмптонов. Когда-то Каштелу-Дору принадлежал ему, но за долги перешёл в собственность компаньона. Поместье рассматривалось как приданое Жуаны. Отец носил рыцарское звание, и его дети могли претендовать на хорошие брачные партии. Да Кунья надеялся вернуть Каштелу-Дору, но его сватовство к Жуане было безуспешным. Отец заявил, что не сделает её женой пирата с наёмничьим прошлым.

После отказа да Кунья не давал Жуане прохода. Скабрезные намёки, грубые шутки и непристойные жесты ввергали её в панику. Да Кунья только усугублял свои приставания.

– Он хочет соблазнить тебя или насильно лишить невинности, – сказал Педру. – Думает, что твой отец не захочет позора и согласится на ваш брак.

Шокированная Жуана боялась ходить одна по дому. Педру стал её неотлучным спутником.

Мачеха уехала из Каштелу-Дору, вскоре за ней уехал и Васко. Челядинцы привыкли к долгому отсутствию хозяев и делали вид, что берегут дом. До его обитателей им не было дела.