Изумительной красоты четыре гряды горных цепей, покрытые сине-зеленым лесом, тянулись вдоль всей линии горизонта. За ними был океан.

Как известно всем, кто поднимался в горы, на них лучше всего смотреть сверху, когда открывается величие линий хребтов, чистота поворотов ущелий и безукоризненная простота склонов. Снизу они тоже хороши. Но обычно внизу взгляд отвлекается на какой-нибудь вычурный камень или цветистую скалу, или дерево, которое причудливым образом цепляется за кусок каменистой земли.

– Нет в мире совершенства, – думала я, скача вприпрыжку сверху вниз.

Там было здорово, но ужасно хотелось пить. Внизу был ручей, но не было простора.

Горный ручей – это еше одна песня гор. Кристальной чистоты вода, холодная до ломоты в зубах, предмет мечтаний многих путешествующих.

Сидя по пояс в воде в выемке между камнями и хлебая с ладони вкуснейшую воду, я замерла от наслаждения, прочувствовав, что нет ничего лучшего в мире, чем глоток воды для умирающего от жажды.

Чай тоже оказался неплох. Особенно когда жара и вволю. Вечером я, изнывая от любопытства, шла к минеральным ваннам. Зная, как любят американцы окружать себя комфортом, я представляла огромную, белого мрамора, покрытую золотом купальню, в которой плавают живые цветы лотоса. Примерно так, как они декорируют свои туалеты.

К дощатому домику, разделенному алтарем на две части, женскую и мужскую, с двух сторон дорожками подходили деревянные настилы. Посередине, в нише алтаря сидел спящий Будда в окружении букетов из живых цветов. Перед ним курились благовония.

В самом домике находились душ и ванны, а источник располагался во дворе.

Когда я вышла во двор, меня постигло жестокое разочарование. Все, что я увидела, это была небольшая круглая купальня на берегу ручья, обложенная речными голышами, из которой торчало три распаренных лица, а внизу, в самом ручье, еще две блаженствующие фигуры.

Температура минеральной воды в купальне была +40°С. Просидев в ней минут десять, я спустилась к ручью, предвкушая комфортную для тела теплую воду. Но не тут-то было, вода была холодна, как лед.

В ручье, по-видимому, уже давным-давно отмокали две старушки с лицами, распятыми американской улыбкой. Свое же лицо, перекореженное гримасой отвращения к холодной воде, я отвернула к горам, чтобы не срамить нацию. Большим усилием воли я окунулась по шею в воду и замерла, чтобы случайно не всколыхнуть ее. Но не тут-то было: какая-то «молодуха» лет 60-ти маршевым шагом подошла к ручью и со всего маху влетела в него «с головой». Выскочив, запричитала в явном экстазе:

– Это великолепно! Это все равно, как заново родиться! Вы попробуйте окунуться с головой! Вы снова почувствуете себя маленькими девочками!

Старушка, сидящая возле меня, осторожно приблизила ухо к воде, слегка макнула его, но сразу передумала. Действительно, зачем сейчас мучиться, когда все равно скоро предстоит начинать новую жизнь в новом теле!

С величайшим удовольствием я вернулась к горячему источнику, села на обтесанный женскими телами круглый камень и огляделась вокруг.

Над головой простиралось начинающее темнеть небо, по сторонам – пирамиды вершин зеленых гор. В этом месте хотелось молчать и дышать полной грудью. Вода по ощущению была вязкой. Создавалось впечатление, что это какие-то необыкновенные ароматические масла проникают целебным бальзамом в мое тело.

Индейцы, лечившие все свои болячки в этом месте, были не дураки, думала я. Они называли его «Место, возвращающее здоровье». Я не знаю, стала ли я моложе или здоровее, но мне там просто было очень хорошо.

Проникнувшись возвышенным состоянием, я подумала, что в месте, где читаются день и ночь молитвы, все равно какому богу обращенные, к индейским идолам или к Будде, нельзя чувствовать себя плохо, неуютно или быть подавленным. Я, например, тоже рассказала Иисусу про свои беды, и он меня утешил.

После ванн особенно хорош мятный чай.

Пока я отпивалась чаем, монахи сервировали ужин для постояльцев монастыря.

Все меню состояло из вегатарианских блюд.

В лагерь мы возвращались в сумерках. Ехали обратно не спеша, вглядываясь в закатное небо, синь гор и ширь долины. Дорогой немного разговаривали.

Три месяца назад Кэрол ушел из Аризонской школы и отправился путешествовать по стране. Едет куда захочет, останавливается на ночлег там, где приглянется. Надеется через пару месяцев окончить курсы массажа и найти новую работу.

В машине, у себя под ногами, я увидела желтый невзрачный камень.

– Это что? – спросила я.

– Это залог того, что я вернусь обратно в Аризону, – ответил он.

Тут меня осенила догадка, которую я решила тут же уточнить:

– Где твой дом, Кэрол?

– Мой дом там, где я есть, – ответил он, – вот эти горы, этот лес.

– А то, что лежит в машине, это все твое имущество?

– оторопела я.

– Ага, – ответил он беспечно. – Когда я уезжал из Аризоны, то сдал все лишнее в комиссионку.

На заднем сидении его машины позвяквал чайник с облупленным носом и сковородка. Еще у него была палатка, спальник и газовая горелка.

– Как я тебе завидую! – воскликнула я.

Это действительно было так. Не принадлежа ни к одной религиозной конфессии, Кэрол живет как птаха небесная, не заботясь о хлебе насущном, и строго в соответствии с библейским законом, в котором сказано, что «добро» нужно собирать не на земле, а на небе!

Распрощались мы с ним по-родственному. Его путь лежал теперь к океану, а я вернулась на поляну, где увидела вновь прибывшую компанию: пожилого мужчину и трех девочек четырнадцати, двенадцати и семи лет, но об этом будет завтрашняя история.

Утром я познакомилась с новой компанией. Мужчину звали Алан. Он приехал в Штаты из Лондона на три месяца поработать в одной из фирм программистом, да как-то и задержался здесь на целых 20 лет.

Он женат, у него пять детей и три внучки. Почти все сидят на его шее, жена не работает. Сейчас сам он вынужден работать всего на полставки.

Внешность Алана описывать невозможно, потому что все внимание отвлекают на себя его уши, тонкие и прозрачные, величиной с хорошую ладонь, стоящие поперек головы. Через такие уши, как мне подумалось, хорошо наблюдать затмение солнца. Правда, они очень органичны, эти уши и являются той изюминкой, которая делает внешность неординарной.

Старшая дочь Алана сейчас находится в Санкт-Петербурге и пишет там докторскую диссертацию на тему «Влияние буддизма на русскую историю».

– Кто же это влиял на нас из буддистов? – недоуменно спросила я.

– Да Чингиз Хан, – ответил он, – в его войске было много калмыков, которые по своей сути буддисты.

Крыть мне было нечем.

В разговоре он спросил о моих планах на день. Я колебалась между «уехать на океан» или «вернуться домой».

– Поедем с нами в Тассахару, – предложил он. – Машина у нас бошльшая, места на всех хватит. Потом, ты ведь не все успела посмотреть, ты не была на водопаде.

На водопаде я не была и ничего о нем не знала.

– Ты не представляешь, как там здорово! – начал он рассказывать. – Если пойти вниз по ручью, примерно три километра от монастыря, то попадешь на очень красивый водопад, где можно лечь на воду, расслабиться и скатиться вниз, как в аквапарке. Падать всего метра три-четыре. Детям очень нравится!

– добавил он.

– Это было бы здорово посмотреть, – сказала я, – но у меня с собой нет денег, чтобы заплатить дневную плату.

– Какие проблемы, – возразил Алан, – я заплачу, у меня есть деньги!

Я быстро поддалась на уговоры, и мы опять поехали в монастырь.

Машина Алана имела вид 90-летней старушки в облезлом платье с заплатами, потерявшей все зубы и большую часть волос. Ее не красили лет двадцать. Нет, внутренняя обивка машины все же была покрашена белой краской, с виду напоминающей гуашь, ошметки которой изредка падали на голову. Но по горной дороге бежала она очень хорошо.

Легко заплатив за меня в офисе дневную таксу в двадцать долларов, Алан купил там же буханку хлеба.