– Лазурь и охра. Хороший вкус, парень. Мы сработаемся.

– Сработаемся?!

– Да. Я ищу помощника. Я не представился? Для тебя – Никита. Для всего мира – Эн-Би.

Червонец выдохнул. Вот и все. Аж вспотел. Но теперь можно расслабиться.

Только в кармане на груди, казалось, лежала бомба. Того и гляди рванет.

Червонец быстро допил пиво, распрощался с Диманом и вышел. Прислушался, огляделся – ни следа Треффа или его преследователей. Быстро двинулся к стене, недавно присмотренной неподалеку от бара. Старый гараж, каменный, стоящий далеко на отшибе.

Червонец рисовал быстро, словно краска жгла ему руки. Он придумал другой сюжет для этой стены, но тут вдруг как озарение пришло. Трехлистный клевер на расширяющейся книзу ножке, черный – точь-в-точь обозначение Треффовой карточной масти. А внизу, чуть правее ножки, Червонец пририсовал ценник. Пятьдесят евро.

Идя на свидание с Паулой и направляясь к автомобильной стоянке, Пауль чуть не наступил на мертвую птицу. Она лежала на асфальте, почти у самого подъезда, крупная, черноголовая, с тонким хохолком и нежно-палевым оперением. Шея неестественно вывернута, на острых, отороченных белым крыльях запеклась кровь. «Кошка задрала, что ли?» Пауль брезгливо потрогал трупик носком ботинка, передвинул на газон. Не хотел, чтобы птицу топтали, но закопать не было времени. Он торопился – Паула не любила ждать.

Они договорились встретиться на набережной Саара, возле детской площадки. Девушка опаздывала, и Пауль сел на скамеечку, в тени платана. Прищурившись, наблюдал, как босоногая, полуголая малышня возится в песочнице, с визгом, уханьем и бравыми возгласами: «Mama, guck mal![5]» съезжает с горки, качается на качелях, носится туда-сюда, чуть не сбивая с ног степенных взрослых. По дорожке плавно, словно водомерки, скользили нарядно одетые люди. Мороженщик, звоня в колокольчик, прокатил свою тележку. На поверхности воды играли легкие разноцветные блики. Вдалеке, на другом берегу реки, ветер раскачивал подвешенный к стреле подъемного крана пивной бочонок.

Паулю стало грустно. «Для кого-то жизнь только начинается, а я…» Он не додумал мысль до конца, прогнал ее небрежным взмахом руки, как прогоняют надоевшую муху. Не стоит паниковать раньше времени, может быть, еще все обойдется.

– Привет! – на Пауля пахнуло сладковатым ароматом цветочных духов, и он инстинктивно съежился и отвернулся, опасаясь нового приступа. Последнее время он плохо переносил резкие запахи, особенно синтетические. – Давно сидишь?

– Нет, я только что пришел.

Это было неправдой, но огорчать девушку не хотелось.

– Извини, с утра пришлось съездить на работу. Единственный выходной – и то не дадут спокойно отдохнуть. Пойдем, что ли, отсюда? – Паула покосилась на играющих детей и слегка наморщила нос. – Шумно…

Общие знакомые, словно в один голос, твердили, что Пауль и Паула удивительно похожи. Ну, прямо, как и брат и сестра, говорили. Не зря даже имена у них созвучны. Пауль недоумевал: что общего у него с ухоженной, стильной девушкой арийской наружности, светлоглазой и белокурой – разве что нос с горбинкой не вписывается в образ арийки, – от природы склонной к полноте, но при этом держащей себя в форме. Всегда одетой с иголочки: однотонная блузка, строгий брючный костюм с черным галстучком, туфли на небольшом каблуке. Ей бы стюардессой работать. На самом деле Паула работала на саарландском радио. Модератором. Нескладный и щуплый, как мальчишка, Пауль смотрелся рядом с ней бедным родственником.

Что у них действительно было похоже, так это руки. Когда Пауль и Паула складывали ладони вместе, видно становилось, что кисти рук обоих повторяют друг друга вплоть до малейших изгибов. Тонкие, «музыкальные» пальцы, средний и безымянный одинаковой длины, что вообще-то встречается редко. Разве что у Пауля рука слегка крупнее и ногти острижены коротко, по-мужски.

Это сходство, незаметное для посторонних глаз, почти интимное, казалось обоим символом какой-то особенной внутренней близости.

– Может, поднимемся на Берлинер-Променаду, посидим в кафе? – предложил Пауль. – Хочешь мороженого?

Пауль и Паула медленно шли вдоль реки. Он – полуприкрыв веки от солнечного света: мелкие серебряные волны блестели нестерпимо ярко, так ярко, что на глаза то и дело набегали слезы. Она – оживленно озираясь по сторонам.

– Смотри, лебеди с гадкими утятами, – на песчаном мелководье под присмотром двух больших белых птиц возились пушистые комки. – Да ну, давай лучше погуляем.

– Я не могу долго находиться на солнце! – взмолился Пауль. – Это гуси, на Сааре нет лебедей. Была одна семья, но их позапрошлой весной убили подростки… Забили камнями до смерти.

– Зачем?! – девушка передернула плечами, не то с отвращением, не то возмущенно.

Пауль вздохнул.

– Не знаю… Вернее, знаю, это психически неуравновешенные дети, часто из неблагополучных семей. Из Бурбаха многие… там вообще асоциальный район.

– Ну, тебе виднее…

Они поднялись с набережной на Берлинер-Променаду. Теперь Саар лежал внизу – серая шелковая лента, расстеленная на зеленом плюше газонов. Разноцветные фигурки людей суетились на берегу.

В маленьком полутемном кафе было прохладно, работал кондиционер. Пауль тяжело опустился на стул и обоими локтями оперся о столик. Есть не хотелось.

– Пожалуй, возьму себе молочный коктейль.

– Скучный ты. А я Schwarzwalder с ромом… Ну что, Пауль, – сказала Паула через десять минут, окуная ложечку в бокал с мороженым. – У меня с пятнадцатого августа отпуск. Куда поедем? Предлагаю в Испанию, Коста де ла Луз или юг Франции. Там правда, дорого, ну да ничего. Можем поехать на машине, если во Францию – сэкономим на авиабилетах.

При мысли о том, что придется восемь часов провести за рулем, Пауля бросило в жар. А потом тут же окатило холодным потом.

– Я не знаю… – промямлил он, избегая смотреть девушке в лицо. – Не знаю, отпустят ли меня… в смысле, на работе…

– Да ну эту твою работу! – бодро воскликнула Паула. – Не смеши. Вы же там ничего не делаете, в этой конторе вашей.

– Ведомство по охране окружающей среды, – подсказал Пауль, слегка уязвленный.

– Вот и я говорю. Бюрократы могут взять отпуск в любое время, все равно от них толку никакого. Так что, давай… Пятнадцатого августа, это будет суббота, можем выехать с утра. Я закажу гостиницу… наверное, нам не надо самую шикарную? Но обязательно с полным пансионом…

– Погоди, – Пауль страдальчески сдвинул брови. – Я, правда, не знаю, смогу ли взять отпуск. А про наше ведомство зря так говоришь. Очень даже есть от нас толк. Если не станет ведомства, то кто будет заботиться? А заботиться об окружающей среде обязательно надо.

– Да какая забота? Вы шесть лет добивались закрытия шахты в Кампхаузене, а теперь уже полгода добиваетесь ее открытия…

– Неправда, открытия добивается другое ведомство.

– Послушай, – сказала Паула серьезно. – Я не собираюсь торчать весь отпуск в Саарбрюккене. Я работаю шесть дней в неделю, чертовски устала и хочу отдохнуть. Если ты не хочешь – поеду без тебя, а ты сиди тут и пиши свои сказки для русских форумов или что ты там собираешься делать…

Пауль вспыхнул:

– Да, для русских. Я люблю русский язык и Россию. И я горжусь тем, что мои родители…

– Ну, хватит.

Она раздраженно отодвинула от себя бокал, бросила ложечку на блюдце и закурила.

Пауль не любил ссориться. К тому же оставаться одному почему-то было страшно. И отпускать Паулу – тоже. Все-таки поехать? Испания, Франция… тридцать пять градусов в тени… усеянный голыми телами пляж… пыльные мостовые, запах гниющих водорослей и горячий воздух, полный тяжелых морских испарений…

– Я постараюсь, Паула… Не могу ничего обещать…

– Ладно, я все поняла.

В молчании они доели мороженое, расплатились и вышли из кафе. Разговор не клеился, хорошо, хоть жара стала понемногу спадать и ветер посвежел. Наверное, ночью будет дождь.