Наверное, все-таки вирус, потому что с рабочим компьютером творится такая же дурь. То странная надпись выскочит, то картинка… А началось все со статьи об уличных художниках, которую начальник отдела Тобиас Кламм зачем-то переслал на его, Пауля, компьютер. Статья показалась сама по себе интересной – о парнях и девушках, которые, вооружившись баллончиками с краской, малюют граффити поверх рекламных щитов, плюс пространные рассуждения о борьбе с потребительством, безвкусицей и засилием рекламы. Пауль прочитал и отчасти согласился. Хотя лично ему реклама не мешала – в конце концов, должен кто-то рассказывать людям о хороших товарах – он так же, как и автор статьи, считал, что обилие аляповатых щитов город не красит. Все хорошо в меру.

Но дело было не в тексте, а в фотографиях, вернее, в одной фотографии, из-за которой Кламм и переслал статью. «Глянь-ка, Циммер, твой портрет».

Действительно. Пауль посмотрел и оскорбленно поджал губы. При всем внешнем сходстве рисунок на стене напоминал не столько портрет, сколько карикатуру. Тощий как скелет парень в фиолетовых джинсах и желтой тенниске с отложным воротничком сидел по-турецки перед раскрытым ноутом, а рядом стояла тарелка с картофельными чипсами и открытая банка пива. Волосы на голове парня, подстриженные а-ля гитлер-югенд, слишком короткие, чтобы виться, топорщились нелепыми вихрами. На подошвах стоптанных кроссовок засохла грязь.

«Ну вот не хожу я в неопрятной обуви», – обиженно подумал Пауль и торопливо пригладил прическу. «И кто это меня так?» Подпись под фотографией гласила, что рисунок являет собой образец русского стрит-арта и обнаружен где-то на окраине Москвы.

Россия, значит. Родина его предков по материнской линии. Вот только был там Пауль последний раз без малого двадцать лет назад, то есть в раннем детстве. Контактов ни с кем не поддерживал. С родственниками не переписывался и не перезванивался. Никто из москвичей не мог знать его в лицо.

Он еще раз внимательно вгляделся в картинку и внутренне вздрогнул. Напрягся, точно взведенная пружина. Вроде незамысловатый рисунок, но было в нем нечто такое, что Пауль называл «эффектом рыболовного крючка». Цепляло. Больно цепляло.

И почему-то вдруг очень сильно захотелось картофельных чипсов, так, что даже рот наполнился слюной. Пауль едва дождался окончания рабочего дня и по дороге домой заскочил в магазин, купил две упаковки чипсов: с перцем и с тертым сыром и еще банку «Urpils», благо жара стояла страшная. Тут же, на улице, вскрыл и отхлебнул. «Вообще-то я не пью пива», – пронесся в голове отрывок из какого-то рекламного слогана. Вот она, реклама, в действии.

Вернувшись в свою маленькую однокомнатную квартирку на цокольном этаже, Пауль продолжал думать о граффитчиках. Наскоро прибрался, просмотрел вынутые из почтового ящика письма – ничего интересного, счет за интернет и телефон, проспект нового мебельного магазина, брошюрка с картинкой райского сада на обложке и надписью: «Узнайте, что для вас задумал Бог». Распахнул балконную дверь… и тут же на ковер намело облетевшие лепестки шиповника. Розовые лепестки на зеленом смотрелись красиво. В жару Пауль оставлял балкон открытым всю ночь, и в комнату частенько проникала разная живность: кошки, ежики, лягушки, большие виноградные улитки, длинные пятнистые слизни… Один раз даже заползла змея, Пауль очень надеялся, что не ядовитая, но все равно избавился от нее осторожно, замел веником на совок и вынес во двор, подальше от подъезда. «Извини, подружка, у меня не зоопарк, – сказал, вытряхивая непрошеную гостью в кусты. – И вообще, я тебя боюсь».

Он вздохнул и включил компьютер, который тут же загудел, точно взлетающий реактивный самолет. Наверное, скоро перегорит. «Знаю, замучил тебя. Но мне надо узнать об уличных художниках, особенно про тех, что из России. Впрочем, про тех, что не из России, тоже».

При помощи поисковых машин Пауль перетряхнул весь интернет. Потеснил на своей виртуальной полке любимые книги – «Жизнь после жизни» Р. Моуди и Сильвию Браун с ее байками о «другой стороне» – и закачал короткометражный фильм о Бэнкси, страничку из Живого Журнала некоего любителя стрит-арта и длинную статью о творчестве какого-то Эн-Би. Один Бэнкси, другой – не-Бэнкси, решил для себя Пауль.

Он изучал, смотрел, вглядывался в фотографии и постепенно погружался в новый для себя мир, яркий, заманчивый и тревожный. Это было все равно, что нырять с аквалангом. Картинки затягивали, выворачивали наизнанку чувства, страхи, все самое потаенное и настоящее, что таилось в душе. Вот она, истинная романтика творчества! Ничего похожего на литературную, вернее сетературную, ярмарку тщеславия. Писатели только и норовят, что друг друга подсидеть, и каждый твой промах тут же становится притчей во язытцах.

Очарованный, Пауль просидел за чтением до самой темноты, а потом – вместо того, чтобы ложиться спать, открыл новый вордовский файл и с наслаждением вывел на чистой странице заголовок: «Клякса на стене». Почему «клякса», он и сам не знал, но начало положено. Оставалось только придумать героя, а за сюжетом дело не станет. А лучше – героиню. Писать про парней Пауль не любил. Ему нравилось представлять, что его персонажи оживают где-то, и понарошку влюбляться в них…

Хотя… напишет он этот роман и что? Кому это нужно?

«Мне нужно, – прошептал Пауль, обращаясь не то к себе, не то к вечно барахлящему, а теперь еще и зараженному каким-то чудо-вирусом ноуту. – Так что кончай дурить. За работу!».

Бар «5Райтерз»,[2] в просторечии «Пятак», располагался на окраине Москвы и был почти незаметен взглядам непосвященных. Это был яркий пример классики уличного искусства. Имя бару дали пять художников, оставивших свои картины на стенах, дверях, стойке, столах и даже на заколоченных фанерными листами окнах. Да и зачем окна в подвале?

Пожалуй, один этот бар мог бы послужить прекрасным учебником любому начинающему райтеру. Однако собирались здесь не только новички, но и маститые художники и те обитатели улиц, которые не имели к граффити никакого отношения, но могли наскрести денег на кружку пива. Территориальные споры велись за пределами «Пятака», а здесь обсуждали коллег, дороговизну, правительство и Интернет. Морды друг другу били в меру, пили порой сверх меры, после чего отсыпались в подворотне по соседству – в общем, не скучали.

Именно здесь Эн-Би назначил встречу неугомонному и отчаянному Треффу.

К встрече Трефф готовилась тщательно. Как – тут она фыркнула – на первое свидание. В каком-то смысле так оно и было: райтеров такого уровня ей встречать пока не приходилось. А тут – надо же! – сам ее нашел.

Накопав в сети множество материалов про Эн-Би, она вдруг зацепилась взглядом за строчку: «Не-Бэнкси». Девушка усмехнулась – весьма оригинальное трактование псевдонима… оригинальное и в каком-то смысле верное. Эн-Би не был похож на Бэнкси ни по манере, ни по идеям, которые продвигал в своем творчестве. Одним был похож – он тоже прятался от любопытных глаз. Трефф поежилась от волнения, сохранила текст, чтобы не потерять его на просторах сети, и захлопнула крышку ноутбука.

Пора бы собираться.

Трефф распахнула шкаф и оглядела свой гардероб.

Рэй всегда едко прохаживался по ее внешности, и теперь, положив глаз на ту или иную вещь, она сразу вспоминала его ерничество.

Всю ее одежду Рэй делил на две категории. «Типа деловой прикид» начинался, как ни странно, с очков. Тонкие, без оправы, почти незаметные на лице. Женственные. К ним делалась «как бы прическа» – растрепанные патлы аккуратно расчесывались и собирались сзади резинкой в короткий, задорный (и женственный) хвостик. Оставалось только надеть одну из двух маечек или свитерок – смотря по погоде, – юбку и туфли на ненавистном каблуке – и можно идти хоть на свидание, хоть на встречу с заказчиком.

«Треффовый прикид» плясал от других очков – круглых, несуразных, не идущих Трефф, однако выгодно подчеркивающих те черты, которые она полагала мужскими: широкие скулы, тонкие губы, прямой, чуть с горбинкой, нос. «Как бы прическа» в этом случае представляла собой просто не слишком аккуратную, отросшую уже стрижку и называлась «гнездом сумасшедшей вороны». И без того небольшая грудь под мужской рубашкой навыпуск перевязывалась широкой лентой, легкая сутулость была неотъемлемой частью образа – даже внимательный взгляд не смог бы обнаружить признаков женской фигуры. Джинсы и кроссовки завершали дело.