* * *

– Поехали, – говорит мне Муха, – вечерком в «Маяк».

У него что-то с подругой не заладилось, он и решил залить это, утопить все в стакане. Хотя должен отметить, это наоборот обостряет. Ты начинаешь ей звонить, выясниловку раскачивать, кипеш из этого только выходит, и все еще больше на ножи становится. Но я Муху отговаривать не стал. Сам такой, уж если вобьешь что себе в голову, мама не горюй. Да и с кем, как не с лучшим другом об этом пошептаться. Договорились словиться у Маяка часов в восемь. К тому времени я купил себе Жигули «семерку».

Представляете, 18 лет, а у меня своя лайба. Аж дух захватывала, красная цветом с люком, тонировкой на прибандиченный манер. Я ее лелеял. Заказал кожаные чехлы, поставил магнитолу «Пионер», четырехполосые колонки той же фирмы. Конкретно, нафокстроченная тачила. Боже, как ее Ленка любила, я даже ревновал. И другим девчушкам она нравилась, в смысле, машина. Своя машина и не надо угонять из отцовского гаража эту консервную банку желтого цвета. Во, бред, желтого цвета. Это ни в какие ворота не помещается. То ли дело – моя, красненькая. Уважаю этот цвет, он придает почти любой машине стремительный антураж, ну, может, за исключением Волги.

Воображаю себе, пошлятина. Наверное, любой колорист, пришедший к подобному решению окрасить Волгу в красный, вплотную приблизился к жизненному тупику. Как говаривал синьор Робинзон «Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». Красная Волга, это все равно, что негр – Дед Мороз.

Ровно в восемь моя ласточка уткнулась бампером в паребрик, правее самого кабака метров в сто. Приблизиться к входу не представлялось возможным. «Что за черт?» – подумал тогда я. У центрального входа хаотично дефилировали, по меньшей мере, десятка полтора милиционеров, включая в себя пасмурные монументы омоновцев. Эдаким барельефом смотрелись последние на фоне «Маяка». Я насторожился, как-то сразу вкурил, что сегодня, по крайней мере, в этом проторенном заведении, нам с Мухой не обломится.

Закурив, я продолжал наблюдать за входом, пытаясь вектором взгляда выхватить знакомые силуэты, ну, или хоть один. Не заметил, как к машине с другой стороны подошел Муха с пацаненком из левобережной бригады. Малый, такое погоняло было у него, потянул за ручку, дверь не послушалась, а я вздрогнул и, увидев знакомые морды лиц, поднял фишку вверх.

– Не межуйся, свои, – бросил Малый, как только открыл дверь, потом протянул руку и сказал «привет». Следом за ним поздоровался Муха.

– Здорово, братан, – в своей манере. – Видишь, кипешнулся в баре стол.

– А что, какие дела, красные приемку устроили? – спросил я.

– Угадал, – вступил в полемику снова Малый. – Пацанов упаковали, кто-то цинканул в контору из администрации «Маяка».

– А что вышло-то? – повторил я.

– Там к пацанам хозным кенты из Одессы заехали. Они с ними на гастрольном туре словились, работали по колпакам вместе да хрусты ломали. Вот и пригласили погостить. Один из гастробайтеров «Дуст» одесский ваксы перебрал, и рамс качнул, ну, беспонтово, на ровном месте, баклан. С ним Егорка Шотландец стебанулся, он-то правильный пацан, за справедливость. Ну и надел на перо этого Дуста.

– А Дуст, что, погоняло, или ты так? – снова интересуюсь я, собираю картинку события.

– Реально так кличут.

– Тараканов что ли травит?

– Вот и Егор ему так сказал. Короче, краями не разошлись. Ну, Егор сорвался. Он у нас на хате, я его отвез. – Малый рассказывал достаточно оживленно, сопровождая повествование не произвольной пантомимой, с темпераментом холерика.

Что же касается того, кого звали Егор Шотландец, могу сказать одно, пацан авторитетный, бывший боксер, но с головой все в порядке. Он с Ленькой Малецким и другими ребятами на Ленинском работал по отъему, и на автовокзале по соседству с нами у них станок был. С ними еще «трудовские» работали. Улица Труда есть у нас такая. Тогда я еще не знал, что напишу о нем в перспективе книгу. Много, а может и не совсем, это для кого как. Позже их бригада солидно укрепилась в городе, взяли под контроль многие лакомые куски пост перестроечного пирога.

Работал Егор тесно с вором в законе Филатычем. Я о нем слышал. Серьезный жульман. А Ленька, сламщик Шотландца, погиб где-то под Амстердамом. Результат около криминальных интриг.

Их ОПГ совершила активную экспансию в первопрестольную, эдакий блиц криг. У них даже был карт-бланш на многие незаконные операции. Егора короновали на законника.

Вот с каким человеком мне приходилось общаться. Он даже стал моим своеобразным пропуском в жизнь. Я с ним словился позже на зоне. Но о лагерных перипетиях не сейчас.

В тот вечер мы с Мухой все же накидались. Пили по босяцки в гараже. Включили Шуфика, тогда он еще не скурвился и пел, даже, наверное, неплохо, хоть сам ни черта не смыслил в той жизни, о которой пел. Наверное, после первой пол литры Муха наклонился к моему уху, и так по-заговорщицки с интригой в мутных глазах прошептал:

– Есть, брат, хата. Ювелир один там кости бросил. Мне на нее наколку дали верную. Баблом фраер заряжен, что Брежнев орденами.

– А при каких тут Генсек, он же помер?

– Да так, для образного сравнения, – ответил мне Муха. – Он, этот фуцин, в «Прогрессе» работает.

Это ювелирная мастерская такая, котируется в городе, не в пример другим. Муха продолжал:

– Короче, Денис (так меня кличут от фамилии), там лаве, цацки, рыжего лома немерено, даже брюлики.

– Это тебе кто расклад такой подробный метнул, сексот обэхэссный, – прикололся я. Но он был, кажется, сама серьезность. Посмотрел мне прямо в глаза и добавил:

– Мне филки нужны, Ванька, как воздух. Много надо! Хочу своей машину купить и на Мальдивы с ней скататься.

Да, любил он свою, кстати, тоже Ленкой его пассию звали. Тогда я его понял, и подписался на авантюру. Кстати, и мне бы лишние деньги не помешали. Мы с моей Леночкой решили пожениться, так что, сами понимаете, не маленькие.

Весь слам с обнесенной хаты перевозить решили из гаража в съемную Мухину комнату. Он снимал ее для общения со своим Ленусиком. Так он ласково называл ее, как-то по-собачьи. Мне она всегда не особо импонировала. Кошелка с амбициями и мелированной ботвой. Вторая комната в квартире была наглухо заколочена. Там тесно покоилась утварь хозяйки, которая выехала в Талин. Словом, никто не мешал. Хавира грамотная, не запаленная. Муха рассказал своей пассии, что уезжает на пару дней в командировку недалеко, под Новосибирск.

– Она у меня правильная, не должна знать, чем мы занимаемся, – говорил тогда Муха. Он и сам еще не дыбал, влюбленная голова, чем она занимается.

Когда он уезжал, Лена не приходила на квартиру… одна, но ключи у нее были. После делюги мы перевезли трофеи в мой гараж. Но необходимы было их переправлять, так как мой папахен обещался посетить любимое заведение через день.

– Сейчас там тихо, – шептал Муха. – Свезем, и в порядке все будет. Ты, кстати, как, планы какие после всего.

– А какие планы, уже поздно, домой, отосплюсь.

– Я тогда к Ленке, соскучился. Она, небось, уже спит, но я разбужу, рада будет. Я точно знаю.

Я тогда промолчал, закурил новую сигарету и повернул машину в знакомый двор. Пока муха копошился в багажнике, я, взяв ключи, пошел первым, в руках у меня была упаковка со стереосистемой, совершенно конолевой, «Голд Стар» – корейская золотая звезда. Подойдя к оббитой сухим рейками двери, поставил коробку и вошел ключом во влагалище замка. Ключу стало хорошо, он бесшумно совершил поворот, поставив подругу в другую позицию, и калитка распахнулась, обнажая передо мной вечернее «бунгало».

Первое, что я услышал, это булькающая мелодия «Энигмы». Она была не навязчива и сочилась именно из той комнаты, что снимал муха для связи с Ленусиком. Лунный свет из кухонного окна, лишенного штор, осветил мне прихожую. На полу хаотично валялась пара женских туфлей… и… и мужских тоже. Последние стояли более интеллигентно, но имели оббитые носки и слегка стоптанные задники. Стремные колеса, одним словом.