– Летом в изоляторе, пока сидят наказанные заключенные, от безделья мух ловят и пауков подкармливают, вот так и приучают. Постучит зэк пустой кружкой по полу, а паук тут, как тут – на обед прибежал.

– Как в цирке, – восторженно отозвался Леша.

– Еще хлеще, – весело произнес офицер, запуская паренька в караулку.

Закончились сутки, отведенные на свидание, семья прощалась. Мама утирала слезы, а Алешка сидел и смотрел на зарешеченное окно в зону. «Вот ведут на работу людей, а мы с мамой поедем домой, – думал Леша, провожая взглядом заключенных. – Врут люди, ничего подобного в книгах не пишут. Как же они там живут? Без жен, детей. Папка…»

Сын поднялся и подошел к отцу.

– Пап, ты скоро домой приедешь? Когда тебя отпустят?

– Еще долго сынок. Будь опорой матери. Слушайся ее, кроме тебя, ей некому помогать. Будет тяжело, Резак поможет. Передай ему большой привет от меня.

– Пап, но ты же не такой, как Резак, ты же не воруешь, за что тебя посадили?

– За свой язык, за то, что не могу молчать, когда другие ведут себя, словно воды в рот набрали. Понимаешь?

Алешка отрицательно замотал головой.

– Подрастешь, поймешь. Ты только мать не бросай. Пообещай мне.

– Хорошо, пап. Приезжай быстрее.

Николай обнял сына и, отстранив его от себя, поцеловал в щеку. Затем на прощание поцеловал жену и уже на выходе сказал:

– Я люблю вас, не забывайте меня, – и вышел за дверь.

Шло время, Алексей вырос, окреп и превратился в плечистого, жилистого парнишку. Наступила весна, ворвавшись на Черную улицу звонкими капелями и весело журчащими ручейками. Лешка стоял за углом барака и наблюдал за матерью, одетой в старенькую, белую кофту. Она развешивала белье во дворе и, чувствуя, что сын смотрит на нее, спросила:

– Леша, ты куда собрался?

– К Витьке схожу, мы собирались сегодня с пацанами сходить в Горбунова, фильм классный привезли – «Бродяга».

– Сынок, сходи сначала за молоком, я тесто заведу, оладушек пожарю. Деньги на комоде возьми.

– Мам, дашь на кино?

– Отсчитай там же, на комоде.

Лешка, молча смотрел на мать, его распирала за нее гордость. «Красивая она, молодая, смелая. Тяжело ей без отца, достала такая жизнь. Мама. Добрая, моя родная мама».

Лешка вышел из-за угла и направился домой, и тут же оторопел: на крыльце сидел Серега Резак и, смоля папироской, смотрел на мать.

– Здорово крестник.

– Привет, а ты что с утра на мамку глаза пялишь, – Лешка выразил открытое возмущение, он догадывался уже давно, что Резак неравнодушен к его маме.

– Не волнуйся Леш, не отобью я твою мать у своего друга, – и как бы спохватившись, что ляпнул лишнего, поправился, – не понтуйся крестник, я Аннушку в обиду не дам ни кому. Я что пришел – то, Соколова Толяна с Красной улицы знаешь?

– Крысу? Знаю, конечно.

– Огольцов своих собери к вечеру, я свою братву и мужиков подтяну, надо этих вурдалаков с Красной улицы уму-разуму поучить.

– Махаться будем?

– Вы – молодняки, только поприсутствуете, а мы – да.

– Ладно Серега, заметано. А где «махалово» будет?

– У Москвы-реки, рядом с кафе.

Анна поднялась на крыльцо и услышала последнюю фразу сына.

– Леша, что еще задумали? А ты, Сергей, к чему парня приучаешь?

– Чтобы наших девок оберегал, а то псари с Красной совсем оборзели, уже в наглую девчонок щупают.

– Постыдился бы при мне такие вещи говорить, Сереж, не сбивай с толку парня.

– Ань, все будет хорошо, проучим борзых. Ты сама – то, разве не помнишь, как к тебе эта тварь свататься приходил.

– Соколов?!

– Конечно он, своих молодняков подбивает, чтобы они на нашей улице себя вольготно чувствовали. Ты не переживай, мы по – своему с ними переговорим, Лешку в драку я втягивать не стану.

Пока мама разговаривала с Резаком, Леша пошел в дом за деньгами. Он машинально заглянул в приоткрытую дверцу шифоньера и увидел отцовский пиджак. На правой стороне красовался орден «Красной звезды». В какой раз он смотрел на него и думал: «Интересно, орден у бати не отобрали, оставили».

Из бокового кармана торчал уголок фотографии, и Леша еще раз посмотрел на снимок: на перроне вокзала стояли мать и отец, оба молодые, красивые. «Батя, батя, что же случилось с тобой, кто ты есть на самом деле? На последнем свидании даже не сказал, кто ты? Урка или герой войны. Если герой, то почему тебя не простили за какой-то прогул, а отправили в Сибирь после победы. Я же помню, как ты нам с мамой рассказывал на свидании, как воевал, как тебя ранили, как наградили за подвиги. Почему, бать? За что? Ты же не предал свою страну, так почему тебя не простили, почему не выпускают? Странно, Резак говорил, что уркагану проще освободиться из заключения, чем такому, как мой отец. Нет, это власти предали моего батю, а не он их».

Так уж повелось в стране советов, в любом городе есть свои улицы: Красные, Черные. В Москве, на Филях на одной улице проживали товарищи, а на другой – шпана. Держали «власть» четко, потому местные строго соблюдали порядок и не пускали чужих на свою территорию. Били всех подряд, даже краснопресненских, которые вели себя дерзко в отношении Черноулинских. Собирались сообща и назначали место, где будут отстаивать свои интересы. Лидером Красной улицы считался Толя Соколов, говорят, он не боялся ни Бога, ни Чёрта, потому вел себя так дерзко. И еще… Он не мог простить Резаку девушку, некогда понравившуюся ему, которая впоследствии вышла замуж за какого-то фронтовика – штрафника. Соколов был старшим сыном военного и старая обида на черноулинских пацанов, не утолив жажды мщения, всплывала иногда с такой силой, что из чувства отплаты ему приходилось вылавливать шпану из неблагонадежной улицы.

По праву, вся шпана на улице Черной была под началом Сереги Резака, иногда в страшных драках сталкивались обе стороны, а затем на время тушили свои амбиции.

Семь близких друзей из окружения Лешки Борисова с утра собрали деньги и послали Витьку Валёного за билетами. Индийский фильм «Бродяга» уже шел на экранах кинотеатров Москвы, и вот, наконец, его привезли во дворец Горбунова. Что там творилось с утра!? Стиляги, одетые по последнему писку моды, выстраивались в ряд, который уже растянулся за пределами кинотеатра. Шпана с разных улиц осаждала двери и лезла без очереди. Тут и там слышались возгласы и просьбы:

– Петруха, возьми на нас пару билетов!

– Аленка, мы здесь, на меня и Маришку бери.

– Ага, щас, проси больше, штук пять, – дразнился кто-то в ответ.

– Витек, не пускай этих козлов, а то билетов на всех не достанется.

Как только была произнесена последняя фраза, очередь вдруг расстроилась, и уже возле дверей собралось большое количество людей. Зал перед кассами был переполнен народом: девчонки в белых туфельках и накрашенными губками, жались к стенке, уступая напору молодой шпане, но уже имевшей на верхних губах тоненькие усики.

С победным видом, взмокший от пота, в измятой рубахе, вывернулся из толпы Витек Валёный, он потрясал сжатыми в руке билетами.

«Борисенок», так пацаны кликали между собой Лешку, объяснил им, что к вечеру всех черноулинских пацанов ожидает крутая разборка с красноулинскими. Сам Резак созывает шпану и парней, он прибудет со своим корешем – Мотей. Сбор состоится у Москвы-реки, на пятачке возле кафе, где собирается вся местная шпана, чтобы попить пиво, поесть воблу, да поговорить о жизни. Там же собирались все скряги с Красной улицы. Крыса никогда не ходил в кафе один, всегда его окружала толпа, не дай Бог ему появиться здесь с «малым войском», сразу скулы выворачивали на бок.

Все должно быть тихо, на соседних улицах расставили огольцов, чтобы при подъезде милицейских машин, дали знать остальной братве. Резак и Крыса обсуждали условия драки: кастеты и свинчатки в сторону, хоть один вынет нож, такого сразу без разговора в реку. Сначала бились до первой крови лидеры, потом толпа бросалась на толпу. Побеждали те, кто погонит противника, то есть пока у кого-то не сдадут нервы.