– О, мой друг, мон ами, бог ты мой, уан диезо, мон рихт! Я же не один раз говорил тебе что я очень люблю и хороший свежий кофе, и тёплый осенний бриз. И ещё я очень люблю вечерами лежать на тёплых пляжах, и по выходным обязательно заглядывать к одной своей подруге, и – Боже, Боже! Какую-же за чудовищную чушь ты мне сейчас наговорил! И естественно, я протестую мой друг, и протестую категорически, просто категорически!

Монриз, ты просто не имеешь на это права! И милый шер ами, если ты и дальше будешь делать так неосторожно свои планы и выводы, несущие такие кощунственные результаты, то мне тоже ничего не останется, как только отправить свой протест губернатору острова, в бюро по регистрации иностранных граждан, президенту страны, в музей востоковедения и в Организацию Объединённых Наций. Да, да, а так-же и к твоим любимым тётушке и сестрице, и уж поверь мне что после этого ты уже просто не сможешь привести свой жуткий план в действие, одумаешься и забудешь о нём навеки, поскольку работать в твоей мастерской тебе без меня будет очень и очень трудно, даже если не нестерпимо, потому что небо ясное, а облака в нем так красивы, потому что мы оба просто обожаем мороженное, обильно сдобренное шоколадом и орехами, да и к тому-же всему и по тому что тебя после этого просто сильно замучает совесть. Нет, мон ами – ты просто не сможешь так сделать, ведь это будет просто подлость. Но, кстати – он момент мой друг, посмотрите-ка на дорогу, вы видите, к нам спешит официант и на подносе у него по чашке кофе, и ещё, если я не ошибаюсь – две большие и очень хорошо нам знакомые ёмкости, доверху заполненные тем самым мороженным с орехами и шоколадом. О, друг мой, я сейчас заплачу, ведь я так его люблю! И действительно, быстро подошедший официант очень ловко поставил на стол чашки с кофе и две приличные порции того самого мороженного, и Анри стирая набежавшую и стекающую уже из глаза слезу поблагодарил его за расторопность, а Монриз откинувшись в кресле и наделив всё здесь происходящее небольшой улыбкой наблюдал за этой сценой, и когда официант отошёл и Анри выдавив со стоном: «О Боже, я же так его люблю» придвинул к себе одну из ёмкостей с мороженным, то тихонько посмеивавшийся Монриз докончил за него эту недоговорённую фразу: – И тем более, если даже не по этому я просто никак не смогу опуститься до такого кощунства по отношению к твоей дальнейшей судьбе. Ну да, пожалуй, пожалуй, и кстати спасибо тебе за мороженное – оно вроде весьма неплохое, и да, – если ты опять взялся за фокусы, то тогда вообще-то мог бы прибавить к этому ещё и какие-нибудь взбитые сливки. Ну ладно, и на этом спасибо.

– Ну что ты, шер ами, ведь я же твой ученик, а вот прости, но сливки и лимон я просто позабыл сюда прибавить. Хотя…

– Хотя, хотя, не надо лишних фокусов, спасибо за десерт – он вроде-бы довольно освежающий. Давай-ка лучше потихоньку начнём, и познакомимся с ним немного поближе.

– Ну, уж если твоя любимая тётушка не будет после против, то пожалуйста, мы будем только рады. Ну что-же, мон ами, давай уж и вправду приступим, ведь оно действительно довольно неплохое.

– Ну что-же, ты смотри, ты смотри, ну да ладно, ну что-же, давай уж отдадим должное

этому твоему угощению, – не без доли иронии проговорил Монриз, пододвигая к себе свою порцию мороженного.

Солнце уже полностью зашло за край горизонта, оставив на поверхности только маленькое пространство чуть подсвеченных последним отблеском тонувшего светила облаков и на набережной уже вовсю горели фонари, довольно ярко освещая и столики, за которыми сидели наши герои, попыхивая сигаретными огнями из-под широких тенистых зонтов.

– Ну что-же Анри, нам пора – сказал, гася свою сигарету в пепельнице и подтягиваясь в кресле довольно умиротворённый Монриз, – нам пора, ведь сейчас уже довольно поздно, и добираться до дома нам и так придётся при свете этих фонарей. Ведь надеюсь ты не забыл, что у нас через полтора месяца назначена официальная представительская выставка, которая сначала пройдёт в столице, а потом проследует ещё и по нескольким странам (в том числе и по Англии и Франции), а у нас ещё не всё как следует к ней готово – нам надо дописать тот неоконченный сюжет, который в принципе можно будет тоже присоединить к остальным картинам, и на который у нас уйдёт примерно недели две работы в мастерской.

– Ну что ты, мон шер, ты просто погорячился и стал немного меньше меня уважать. Как же я мог про это забыть! Ведь я ещё сегодня утром переложил кисти в последний подготовительный раствор и завтра утром, когда мы приступим к работе, там всё будет полностью готово, как в Последний День Сотворения, всё как…

– Да подожди ты, как и как. Давай лучше пройдём мимо этого переулка и по следующей улице молча, ведь они в это вечернее время особенно живописны.

– О, Мон Шер, я молчу, молчу. Я и сам люблю помечтать.

И дальше они пошли молча.

Было уже где-то пол двенадцатого, солнце висело уже довольно высоко над городом, яркими отблесками просвечивая в нескольких местах верхнюю часть занавешенного оранжевой завесой большого окна в мастерской, в которой уже два часа велась оживлённая работа. Слегка скрипнув осторожно отворённой дверью из комнаты в мастерскую плавно восшествовал Анри, аккуратно удерживая в руках поднос с кофе, сосуд с наколотым льдом и двумя высокими бокалами для белого скотча, и установив поднос на небольшом журнальном столике одобрительно посмотрел на Монриза, доканчивающего накладывать последние мазки на уже готовое полотно.

На нём над довольно-таки готическим нагромождением старинных построек парил двукрылый и сердито-безучастный дракон, совершенно безучастно взиравший на простирающуюся дальше большую и широкую долину, в конце которой виднелся окружённый яркими огнями большой современный город с новостройками и небоскрёбами, за которым легко угадывалось начинающееся море, с одной стороны уходящее в даль большой и широкой дугой залива, а с другой стороны берег укрывал довольно большой и высокий горный кряж, который ощетинившись большими обрывами и высокими зазубринами возвышался над побережьем. Над всем этим висело вечернее солнце, отблески которого мерно поблескивали на яркой бронзовато-золотистой чешуе дракона.

Монриз, сделав ещё два последних штриха на полотне аккуратно поставил кисти в специально подготовленный раствор, в котором торчали и все остальные кисти использовавшиеся при изображении картины, откинулся на спинку кресла и вздохнув посмотрел на стоящего рядом с ним Анри.

– Ну что-же, вроде-бы здесь всё уже сделано. И похоже, что это полотно вполне заслуживает того чтобы встать вместе с другими картинами на предстоящей впереди выставке.

Анри, немного прищурившись, несколько завороженно смотрел на полотно, переливающееся в свете лампы и двух больших свеч многими различными переливающимися световыми оттенками и гаммами, и само изображение таило в себе какую-то загадочную глубину, лёгкость красок, какую-то непостижимую простоту и лёгкость смысла, который вместе с тем был как-бы закован в какой-то заколдованный и непостижимый недоступный волшебный ореол. (Да, здесь необходимо пожалуй предупредить, что все картины Монриза обладали довольно известной магией, такой частицей волшебства, которая резко выделяла их из всех других картин и резко запоминалась лёгкостью и неуловимостью красок и отблеском изображённых сюжетов).

Монриз, вытянув в верх руки и подмигнув Анри сказал: – На три дня эту картину я оставлю здесь на этом мольберте, а потом, когда все краски окрепнут мы перенесём её в эту рамку, которую, если помнишь, ты приготовил ещё три месяца назад, а потом… Да, а потом мы повесим её в том углу, напротив окна, и когда… Да Анри, перестань-же ты морщиться!

Но Анри, переведя дух глубоким вздохом и насилу отрывая взгляд от только что написанной картины ещё раз глубоко вздохнул, и несколько подавленным голосом ответил:

– Шер ами, это просто прекрасно, если даже не непостижимо, как и все твои прежние работы, но, мон ами, ты… Ты сейчас и правда уверен, что с этой картиной ничего не случиться, и этот дракон не улетит с картины, как тот, который был у вас полтора года назад?