Непогода разыгралась не на шутку: за окном была сырая, черная мгла. Гремел гром, сверкали молнии – кое-где с крыш срывалась черепица. Имантсу стало холодно, он завернулся в плед и лег на кровать. Задремал. И когда открыл глаза – испугался, что проспал назначенный час. Но тут ожили городские часы, и Имантс стал считать удары, еле слышные из-за шума дождя. Насчитал одиннадцать. Чем ближе был ночной визит, тем страшнее и неуютнее в собственном доме становилось старьевщику. От дневного восторга не осталось и следа. Он тоскливо посмотрел на шкаф, медленно достал оттуда единственную белую рубашку и более-менее приличный камзол военного образца. Потом разделся по пояс и тщательно умылся у умывальника, в смежной комнате. Вытерся ветхим полотенцем и пошел одеваться. Он давно не был у парикмахера и сейчас сожалел об этом. Ведь встреча ему предстоит нешуточная – может быть, с самим Князем Тьмы. И в этом случае, вполне возможно, ему не дожить до утра. Его мало волновало, в каком виде найдут его тело, но если то, что говорил ему о загробной жизни один заезжий монах из Митавы, – правда, тогда он встретит очень много дорогих когда-то его сердцу людей. Ималда, тоже, поди, заждалась его. Имантс поправил воротничок, расправил камзол. Затем подошел к столу, стряхнул на пол все ненужное, накрыл рогожей с красными звездочками собственной крови (палец все еще болел) и стал доставать продукты из корзины.

В середине поставил бутылку вина. Достал из комода два высоких, мутных бокала. Крупными ломтями порезал копченую грудинку и сыр. Хлеб выложил на плетеное блюдо.

Сел за стол и стал дожидаться полуночи. Наконец, часы на башне возвестили рождение нового дня. Дождь поутих, но не прекратился. Медленно плыли минуты ожидания: пять минут первого, десять…

Имантс не выдержал и откупорил бутылку вина. Налил в бокал.

Но лишь только первый глоток терпким потоком проник в его горло, он услышал тихий голос:

– Наполни и мой бокал. Я уже десять минут как здесь.

Имантс обернулся, но никого не увидел. Не было нужды проверять ни под кроватью, ни в закутке у умывальника. Имантс просто налил вина в бокал, а затем стал наблюдать, как из тяжелого воздуха напротив него материализуется гость.

Это был он – вельможа с портрета. Как он и ожидал. Точь-в-точь – пожалуй, только слегка старше. Гость между тем преподнес к губам свой бокал и, делая глоток, проник сквозь зрачки Имантса прямо ему в душу.

– Ну? – глухо произнес он. – Да или нет?

– Я должен подумать, – медленно сказал старьевщик.

– Это не ответ. К тому же, как мне показалось, принятие моих даров и есть положительный ответ на мой вопрос. Ты хотел быть богатым? Ты богат. Ты можешь хоть с завтрашнего дня переехать в замок, не хуже королевского. Ты хотел жену? Будет тебе и жена. Но сначала ответ, и – немедленно.

Повисла гробовая тишина. Имантс слишком долго позволил себе смотреть на незнакомца и почувствовал опять, как ухудшилось зрение.

– Я согласен дать ответ только после того, как ты вернешь мне Ималду. Иначе я просто сочту, что ты обманываешь меня.

Гость долго и внимательно изучал лицо Имантса.

– Хорошо! Будь по-твоему! Я не зря просил тебя накрыть ужин на две персоны. Здесь есть все для тебя и твоей драгоценной супруги. Ималда!

Он хлопнул в ладоши и исчез. Лишь легкий сквозняк скользнул по лицу старьевщика.

Почти сразу Имантс услышал, как в замке зашевелился ключ. Он набрал в легкие воздуха и боялся выдохнуть. А что если вельможный гость обманул его – и дверь откроет разложившийся за три года труп?!

В комнату вошла женщина. Она скинула капюшон, и Имантс узнал Ималду. Она была совсем как до болезни, даже ещё краше.

– Имантс! – женщина бросилась к нему навстречу, раскинув руки.

– Ималда?!

– Дорогой, как я скучала!

Она взяла его лицо в ладони и совсем как во вчерашнем сне начала покрывать его лицо горячими поцелуями. Имантс отстранил ее, жадно вглядываясь в ее лицо. Нет. Это не может быть она – Ималда никогда не стала бы так бурно выражать свои чувства. Хотя – кто знает, что ей пришлось пережить там, за гробом?!

Он налил гостье вина – она выпила, не отрывая от него горящих глаз. Он взял ее руку в свою и нащупал шрам – между средним и указательным пальцем, – у Ималды был такой. Значит, действительно она.

Но что-то смущало Имантса, удерживало его от того, чтобы броситься в объятия жены. И, наконец, он понял, что именно. Ее поведение. Соблазнительные позы, которые она принимала, ее смех, с запрокинутой назад головой… А эти горящие лихорадочным блеском глаза!

Имантс налил себе вина и взял кусок копченого мяса. Часы на ратуше пробили два ночи. Ималда смотрела на него и улыбалась.

– Я тут решил… – прокашлялся Имантс, – решил поехать в Вентспилс. Маркус говорит, там хорошая жизнь.

– Как скажешь, дорогой. Я готова следовать за тобой куда угодно.

Имантс отметил про себя, что она спокойно пропустила мимо ушей имя родного брата, даже не спросив, как у него дела. А может быть, за гробом все обо всех известно?

– Ималда. Я давно хотел знать. Скажи мне, пожалуйста…

– Все что угодно, муж мой, – она сделала глоток вина и облизала губы так, как настоящая Ималда нипочем бы не додумалась.

– Кто дал тебе яд?

– Что?

– Кто дал тебе яд?

Она отвернулась, изображая обиженного ангела.

– Я не хочу вспоминать этого. Имантс, пожалуйста.

– Я должен это знать.

Она повернулась к нему – лицо ее было печально.

– Матушка Майрите. Она сказала, что ей жаль меня и она готова взять грех на душу…

– Что?! – перебил ее Имантс. – Матушка Майрите?! Этого не может быть!

– Да, Имантс. Потом я узнала, что она к тебе была неравнодушна. Она решила мне помочь отправиться на тот свет, а тебя сделать вдовцом, а там, может, и мужем.

По щеке Имантса скатилась слеза. Кулаки сжались.

– Ималда, это правда ты?

– Увы. Это так. Но я ни в чем не уверена, Имантс. Та сила, что подняла меня из могилы, может без труда обратить меня в прах. Только ты можешь не допустить этого.

– Хорошо. Я готов.

– Ооо! Имантс! Теперь все, чего хочу, так это горького шоколада с миндалем. Я три года мечтала ощутить его вкус… И я знаю, что у тебя он есть!

– Но…

Ему стало неловко при мысли, что он лишил жену любимого лакомства, которое ей, по всей видимости, было обещано.

– Имантс, пожалуйста. Шоколад там, в корзине. Дай мне его.

– Прости, Ималда. Матушка

Майрите была так добра ко мне…

– Что?! Где шоколад? Дай мне его!

Лицо Ималды исказила злая гримаса.

Часы на ратуше пробили три, и она воровато оглянулась: скоро прокричат ранние петухи. В лампе почти кончился керосин, огонь еле горел. Вот-вот комната погрузится во мрак.

– Ималда… Прости. Если бы я знал, ни за что не отдал бы…

– Ты отдал его?! Майрите?! Добром за добро?! – простонала Ималда. – Ты не мог… Ты был не должен! Имантс, ты же все испортил! Твоя внезапная доброта была так не к месту!

Вдруг она начала дико хохотать. Тело ее сотрясалось. Трясся стол, бокалы позвякивали. За окном сверкнула молния, и вспышка осветила Ималду: с нее лоскутами слезала кожа.

…Имантс напряг зрение и разглядел, насколько это позволяло скудное освещение, резкие перемены, происходящие с его женой прямо на глазах: плоть постепенно иссыхала, уже видна была белая кость ключицы.

Огонек в лампе, дрогнув, погас. Все погрузилось во тьму. Имантс вжался в кресло. Он не мог видеть, но слышал чавкающие звуки: это продолжала хохотать прогнившими легкими Ималда, вернее, то, что от нее осталось. По тяжелым шагам и появившемуся зловонию Имантс понял, что она где-то рядом. Зубы продолжали клацать, руки хватали воздух в надежде обнять мужа и задушить его в своих объятиях.

Имантс закрыл бесполезные глаза и почувствовал на своей шее ледяные руки, а на лице смрадное дыхание смерти. Он приготовился к ней и вспомнил единственную молитву, которую знал. Где-то вдалеке прокричал петух.