В первый день они прошло большое расстояние и на ночлег остановились уже в песках. Начинало темнеть. Соат расстелил на земле плотное одеяло, и все вытянули свои уставшие ноги. Первым делом Карыгин закурил, свернув махорку в газетный листок.

– Запах табака напомнил мой завод, – сказал Семен, – там многие курят, кроме меня. В студенческие годы я тоже закурить, подражая старшим товарищам, но такое увлечение быстро прошло.

– А я с четырнадцати закурил, – усмехнулся Карыгин, – тоже хотел выглядеть старше своих лет, чтобы меня боялись ребята с Никитинской улицы – мы с ними частенько дрались. Зато нынче без махорочки не могу. Соат, а ты когда-нибудь курил?

– Как-то в поле геологи угостили, но увидел Александр Иванович и сказал, что это плохое дело. Я уважаю его и потому больше не курил.

– Ну и зря, не надо отказывать себе в удовольствии, ведь живем всего один раз. Лучше короткая, но красивая жизнь в удовольствие.

– Смотря что понимать под словом «красиво», – заметил Семен.

– У каждого свое удовольствие и неважно – глупое оно или умное.

– А разве не обидно будет прожить жизнь, а в старости понять, что это был обман, ненастоящее счастье?

– В своем счастье я уверен: люблю приключения, застолья, женщин, иногда могу почитать увлекательную книжку, правда, не слишком умную. Зачем усложнять жизнь?

Семен был не согласен и все же промолчал: как бы геолог не обиделся, ведь от него зависит жизнь его дочки.

После короткого отдыха все разбрелись в поисках сухих веток саксаула. Уже были сумерки. Далее Карыгин установил на треножке котелок, и под ним запылал костер. В этот день они сготовили рисовую кашу и добавили туда немного верблюжьего жира – так сытнее. И как только геолог объявил о ее готовности и сняли котелок, Соат мигом засыпал песком пылающие угли, пояснив гостю: «Ночью на свет огня могут приползти змеи и ядовитые пауки».

За едой, держа миски в руках, они делились впечатления первого дня. Особо много говорил Семен. Оказалось, безжизненная пустыня таит в себе много интересного. Остальные молчали: для них этот мир был давно знаком и даже надоел. Карыгин предложил лечь спать:

– Завтра будет трудный день, потому что начнутся барханы. Сегодня была прогулка.

Но прежде чем лечь на широкое одеяло, Соат принес мешок с овечьей шерстью и разложил ее вокруг ночлега.

– Что он делает? – спросил Семен, и геолог, который уже лежал на боку, усмехнулся:

– Так делают пастухи. Они думают, что шерсть остановит каракуртов, скорпионов. Я не верю. Мы с ребятами проделали этот эксперимент, и шерсть не остановила этих гадов.

– Значит, они могут заползти к нам?

– А почему бы нет, вы что святой? – и Карыгин засмеялся. – Да вы не бойтесь, такие случаи редки.

Семен успокоился. Все-таки обидно умирать от укуса какой-то маленькой твари в расцвете сил, к тому же сейчас, когда еще не нашел дочь.

Ночью пустыня стала пробуждаться. За дневным зноем из нор вылезли мелкие животные, и со всех сторон стал доноситься то шорох, то свист, то гудение, то далекий вой. Пустыня ожила. Прислушиваясь к звукам, Семен заснул – усталость взяла свое.

На рассвете первым встал Соат. Для азиатов это обычное дело: они просыпаются рано, чтобы успеть к первой молитве. Впрочем, как настоящий комсомолец, Саот был неверующим человеком, а вставал рано по семейной привычке. Пока все спали, юноша сварил кашу из пшена, а затем разбудил остальных.

Открыв глаза, Семен вспомнил о тварях. И первым делом окинул взглядом поверх своей одежды, но ничего не заметил. Затем поднялся с места, сделал пару шагов, но боль обожгла ноги – вчерашняя ходьба дала о себе знать.

Семен хотелось умыться, и он спросил об этом у геолога. В ответ Карыгин шутливо пояснил:

– Воду нужно беречь, и потому будем умываться своими слюнями – и, помочив палец во рту, провел вокруг глаз.

Все засмеялись.

Завтрак был коротким, затем Саот уложил вещи в мешок и повел верблюда между барханами.

В пути они стали узнавать друг о друге все больше. Оказывается, у Карыгина есть жена и сын. Еще год назад его супруга работала здесь геологом. Пробыв в Кизляре год, она с дочкой вернулась в Ленинград. А мужу сказала, что полевая жизнь ей надоела. На этот раз он не смог уговорить жену, и в доме был большой скандал. Так Карыгин остался один и почти не сожалел. По своей природе он бродяга и довольствовался своей профессией, говоря всем, что настоящему геологу в городе делать нечего. Там скучно, нет приключений.

Соат же о своей жизни поведал в двух-трех словах. Он ничего не видел, кроме этого поселка и пустыни.

У Семена была иная судьба. Он сын старого большевика. «До революции мы жили на Украине, в еврейском поселке. Отец погиб во время еврейского погрома, защищая семью. Я рано вступил в партию большевиков, чтобы изменить этот несправедливый мир, потом был московский институт. Мечтал стать историком, но наш горком партии рекомендовал мне стать инженером: страна очень нуждается в таких специалистах. Вот и все».

Если в начале пути картина барханов очаровала гостья, то на следующий день этот желтый ландшафт стал надоедать. Это словно приевшаяся картина, которая годами висит у тебя на стене, и ты уже не замечаешь ее красоту.

В пути, ступая по мягкому песку, Семен решил мечтать о чем-то приятном. Это придавало ему силы. И такой мыслью могла быть только встреча с Леночкой. В своем воображении он стал рисовать картину о том, как в юрте кочевников они все-таки нашли его дочь. Разумеется, то была весьма трогательная сцена. Далее – обратный путь. Но на этом история не заканчивается, потому что следом за ними идут кочевники, и временами они стреляют друг в друга, а по ночам в лагере они ведут дежурство с ружьем. С такими невероятными приключениями они, наконец-то, добираются до Кизляра. Затем на поезде счастливый отец и дочь едут домой, в Москву. На перроне их провожают добрые геологи. И уже в семейном кругу с волнением они рассказывают о своих приключениях. «Главное в этой истории, – себе Семен, – чтобы конец был счастливым».

А между тем путники устроили очередной привал, сев на песок. И первым делом Соат наполнил жестяную кружку водой из бурдюка и поднес ее гостю. Семен выпил залпом: ужасно хотелось еще. Казалось, палящее солнце иссушило всю его кожу, и он стал словно мумия. Однако нужно было беречь воду, кто знает, сколько еще дней они будут ходить по пустыни. Затем Соат – отвечающий за хозяйство – раздал сухари и сушеный абрикос.

– Нам надобно вздремнуть хотя бы с часок, – сказал Карыгин, зевая.

Хотя Семен был сильно уставший, и все же он воспротивился:

– Может, не стоит нам тратить на это время, я еще могу ходить?

– Короткий дневной сон даст свежие силы, и мы пройдем еще большее расстояние.

И стоило изнуренному телу Семена лечь на старое одеяло, как он мгновенно провалился в сон. Все заснули, закрыв головы шапками, и лишь верблюд остался стоять на месте.

Минул час совсем незаметно, будто то была минута. Первым встал геолог и разбудил других. В самом деле дневной сон дал силы. Идти стало гораздо легче, хотя к вечеру вернулась прежняя усталость. Ноги вязли в песке, и подъемы на барханы давались из последних сил. Все это замедляло движение.

Еще два часа, и Семен ощутил каменную усталость в ногах. Он стыдился своей слабости, ведь они идут ради его дочки, а ее отец плетется сзади, с трудом отрывая ноги от земли. Ко всему же во рту пересохло, а голова нагрелась, точно раскаленный шар. Самым крепким был Карыгин, который подбадривал гостя шутками.

И только с сумерками геолог объявил привал. Семен сразу опустился на горячий песок, и от покоя все тело испытало невероятное наслаждение. Казалось бы, всю жизнь так лежать и не двигаться. Однако нужно собирать дрова, пока не стемнело, и Семен встал на ноги.

– Семен Львович, сегодня вы можете лежать, мы сами, – сказал милиционер и зашагал к большим кустам саксаула.

Карыгин же сидел с котелком и чистил рис от камушков. Верблюд глядел на него, видимо, ждал еды. Внезапно вернулся Соат без дров, лицо у него было испуганное. Что случилось? Он показал рукой в сторону саксаула: