Пока Леду упаковывали обратно в шкатулку, Кэти прошлась по комнате, с любопытством рассматривая довольно аскетичный интерьер. Рядом со столом находился шкаф, на полках которого располагались экзотические удивительные вещи – жутковатые африканские маски, статуэтки, выполненные из дерева и глины, странные на вид предметы обихода из оникса, нефрита и бронзы.

– Трофеи из путешествий?

– Да. Я люблю историю. Смотри, – он взял в руки небольшой нож из чёрного камня, – этот нож сделан из обсидиана. Им пользовались древние Майя…

– Из чего-чего?

– Обсидиан – вулканическое стекло. Когда земля ещё была юной, она кровоточила огнём и лавой. И остывая, эта огненная кровь превращалась в самый твёрдый материал, который использовали, чтобы делать оружие, хирургические инструменты и украшения. «Обсис» по-гречески зрелище. В древности из него делали зеркала. Смотри, этот ритуальный нож прервал немало жизней на вершине храма солнца. Если бы этот кусочек чёрного, как уголь камня мог говорить, он рассказал бы тебе много интересного. Я люблю узнавать как можно больше о вещах, которые мне нравятся…

– Однако же обо мне ты ничего не знаешь.

Генрих сделал шаг ей навстречу и заговорил очень тихо, глядя на неё со странной улыбкой:

– Я знаю, как звали твоего первого пони, какие туфельки были на тебе в день конфирмации, и куда ты прятала от няни конфеты. Что ты любишь охоту и не любишь жёлтые цветы, что боишься тумана и держишь под подушкой эти смешные французские романы. С того момента, как я поднял твою игрушку, я не однажды был рядом с тобой. Возможно, ты это чувствовала.

Окончательно смешавшись, Кэти опустила взгляд и вот тут она по-настоящему испугалась. Пламя камина отбрасывало розово-жёлтую дорожку на каменные плиты, и от ног Кэти тянулась по полу чёткая тень, но вот от стоящего рядом Генриха её и в помине не было. В комнате было жарко, но по спине Кэти пополз холодок. Генрих поймал её взгляд, и глаза его весело блеснули.

– И что же, ни капельки не страшно?

Кэти застыла. В голове стучала нелепая мысль. «Так вот почему у него такие прохладные руки…». Она робко посмотрела ему в глаза.

– Ты ведь не причинишь мне вреда?

– Это с какой стороны посмотреть.

Кэти вздрогнула. Подняла испуганный, непонимающий взгляд на стоящего перед ней мужчину, а он, снисходительно улыбнувшись, нежно провёл пальцем по её подбородку, слегка коснувшись губ, затем мягко привлёк к себе за талию. У Кэти слегка закружилась голова. Волнение, страх, желание, всё смешалось в безумном хороводе, мысли путались. Мелькнуло в памяти другое лицо, другие руки, совсем недавно сжимавшие её в объятиях. Мелькнуло и пропало. А Генрих нежно коснулся губами её щеки, раз и другой. Его рука отбросила тяжелую волну золотистых волос девушки, на мгновение сжав её хрупкую шею. Ладонь надавила ей на затылок, не давая увернуться. Да она и не пыталась. Его губы нашли её нежный рот, надавили, заставляя раскрыться, и Кэти задохнулась от нового, волнующего ощущения, без остатка погружаясь в этот томительный, сладкий поцелуй. В первый раз она сомлела, растворилась в холоде мужских губ. Ей хотелось бесконечно целоваться, упиваться этими губами, до головокружения, до пьянящей, опустошающейистомы. Кэти, раскрасневшаяся, ошеломлённая, взволнованная, всхлипнула, с каким-то отчаянием вскинула руки, охватывая мужскую шею, ещё не решив – хочет его оттолкнуть или напротив, прижать к себе. Она ещё пыталась сопротивляться, остатки благоразумия и страх мешались со странным, прежде ей неведомым влечением, кровь стучала в висках, и глаза заволокло мерцающим туманом. От волнения у неё выступили слёзы, дыхание сбилось, она совсем растерялась, отстранилась с усилием и подняла растерянный взгляд на Генриха.

А он, так же раздираемый противоречивыми чувствами, все ещё сжимая её талию, смотрел в это детское, испуганное, затуманенное страстью личико. Слегка распухшие от поцелуя губы, лихорадочный румянец на щеках и слёзы, выступившие от волнения. Совсем ребенок ещё, в сущности. И страшно, и хочется этого «страшного». Смешная, маленькая, жалкая. Милое и наивное дитя. С какой доверчивостью она пошла сюда за ним! С огромным усилием он отвёл взгляд, медленно разжал объятия и отстранился, стараясь не смотреть на белоснежную грудь, тяжело вздымавшуюся в вырезе платья, не вдыхать её запах, сладкий, ванильный. Отвернулся.

– Уходи, – глухо сказал он и тут же поправился, боясь её обидеть. – Уйдем отсюда.

У неё краска от щек отхлынула.

– Почему? Что я сделала не так?

– Всё так, – Генрих повернулся, заставив себя улыбнуться, просто и естественно, что далось ему с большим трудом, успокаивающе провёл пальцем по её мокрой от слез щеке.– Просто я не должен…

А у неё от разочарования, волнения и обиды задрожали руки.

– Не уходи! – она, не понимая, что происходит, поймала и сжала его запястье.

– Кэти, – Генрих вновь отвернулся. Что же она делает, он и так себя едва сдерживает. Он кожей чувствовал тепло её тонких пальцев, с неожиданной силой сжимавших его руку.

– Кэти. Я ведь второй раз не пожалею.

Она то ли не услышала, то ли не поняла – шагнула навстречу и прижалась к нему всем своим маленьким, тёплым телом. И он не выдержал. Сжал в объятиях, покрывая лихорадочными поцелуями её лицо, руки, шею, волосы. Кэти откинула голову назад, закусила губу и застонала тихо, мучительно. Потом с какой-то сумасшедшей порывистостью обняла, прижавшись крепко, до боли. Тогда он поднял её на руки и понёс в темноту, на устланную шкурами постель. Подхватив её под ягодицы, посадил к себе на колени, широко разведя бедра. Грубая ткань брюк оцарапала нежную кожу, но Кэти едва это заметила. Затем он быстро и осторожно стянул с неё перчатки и, не переставая целовать, расстегнул корсаж… Кэти, цепенея от сознания собственного бесстыдства, робко запустила пальчики в его густые, иссиня-чёрные волосы, погладила сильную шею. Генрих тихо рассмеялся от удовольствия. Отстранившись, он быстро стянул с себя сюртук и бросил его на пол. Туда же минуту спустя полетел и корсаж Кэти. Она, сжавшись и ссутулив худенькие плечи, обхватила себя руками, не смея поднять взгляд, закусила губу, и его мучительно пронзила невинность всего этого. Сжав зубы, он крепко взял запястья, под тонкой кожей которых чувствовались все косточки и опустил вниз. Потом, не давая ей опомниться, опрокинул на постель. Кэти, вспыхнув от смущения, попыталась сжаться в комочек, чем вызвала в нём взрыв веселья, смешанный с жалостью. Он неторопливо снял с неё юбки, оставив только чулки и трусики. Кэти лежала на спине как мёртвая, крепко зажмурившись и сжав кулачки. Открыть глаза и посмотреть на стоящего рядом, и беспрепятственно разглядывающего еёмужчину она не смела.

– Кэти, – голос мягкий, почти успокаивающий.

Она медленно подняла взгляд, борясь с чудовищным смущением. Щёки залила жгучая краска стыда, когда она посмотрела на Генриха.

– Идём, – Генрих рывком поставил её на ноги, набросил на плечи чёрное шёлковое покрывало, до этого мирно лежавшее на стуле. Удивлённая, озадаченная, Кэти послушно подошла к огромному зеркалу, висевшему напротив кровати. Очень старое, местами потемневшее и покрытое пятнами, разъедавшими его гладкую поверхность, оно отражало большую часть комнаты, придавая ей зловещий флёр.

Странно, но тонкая шёлковая ткань дарила удивительное чувство защищённости. Кэти потуже стянула узел на груди. Генрих стоял сзади, обнимая её за плечи, и через тонкий шёлк она чувствовала прохладу его обнажённой кожи. Кэти сделала шаг вперёд. Из тёмной, покрытой пятнами тлена зеркальной глубины на неё взглянуло её отражение. Большие, перепуганные глаза из-за скудного освещения выделялись тёмными провалами на бледном личике. Но ещётемней были глаза стоящего за её спиной мужчины.

– Ты отражаешься в зеркале? – брови Кэти поползли вверх.

– А не должен?

– Но я думала… Ты же… вампир? Они же в зеркале не отражаются!

Генрих поморщился.

– Тебе надо поменьше читать книги для женщин. И побольше – посвящённые естественным наукам.