Редактор Борис Григорьевич Забудский

© Борис Благовещенский, 2019

ISBN 978-5-4474-4402-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

….Я брожу по холодным планетам,

Я миры среди звезд создаю,

Был я богом и нищим поэтом,

И у пропасти был на краю.

Я на Землю спускаюсь (О, Боже!)

Вижу слезы и вижу кровь.

До чего же я, Господи, дожил!

До чего ж довела любовь.

И прозрев, как от молнии белой,

Люди, вновь возвращаюсь я к вам

И врачую я словом и делом,

Исцеляясь от этого сам.

А в краю, где ни разу я не был,

Между сопками бродит туман

И, дыша в раскаленное небо,

Без меня догорает вулкан.

Меня родила русская женщина 25 мая 1949 года в городе Благовещенске, что на Амуре. К сожалению, это почти всё, что я знаю о своей матери, в девичестве Ефимовой Надежде Александровной, медсестре. Её не стало, когда мне не было еще двух лет. Её ранняя смерть и определила мою дальнейшую судьбу. Вскоре (в 1951 году) мой отец, Забудский Григорий Петрович решает возвратиться с двумя своими детьми на свою родину, в маленькое село Соколово на одесчине, откуда он был призван в армию шестнадцать лет назад, где остались его три сестры. За это время по этим краям успела прокатиться страшная война, ушел из жизни его отец, так и не дождавшись возвращения своего сына со службы на Дальневосточной границе СССР.

На Украине прошли моё детство и юность, учеба в школе, затем в политехническом институте. Рос я очень впечатлительным ребенком без признаков каких-либо талантов, в голове которого рано появились романтические мечтания. В этих мечтаниях я воображал себя в самых разных историях, но никогда не мечтал о себе, как о писателе. Очень любил читать сказки. Уже в третьем классе перечитал все русские, украинские народные сказки и сказки других народов СССР.

Впервые я взялся за перо, когда мне было тринадцать лет. Именно тогда я начал рифмовать первые строчки, а позже начал вести дневник своей юной жизни. Именно с дневниковых записей у меня появилась тяга к сочинительству. Дневник свой я вел очень нерегулярно, о чем впоследствии очень жалел. Потому, что только после многих прожитых лет понял, как много интересного было в моей жизни, и моя, как мне казалось до недавнего времени, феноменальная память, сохранила далеко не все. Теперь мне думается, что если бы я просто вел дневник, а не сочинял своих рассказов и стихов, то записанная мною жизнь была бы интересней, чем все, что я описал в своих стихах и прозе…

Книга, которую вы читаете, давно ждала своего часа. То, что она приходит к читателю только сейчас, скорее беда автора, чем его вина. Я давно хотел и пытался издать книгу, которая отражала бы разные стороны моей работы в литературе. Так уж сложилось в моей жизни, что я одинаково увлеченно писал сначала стихи, потом юмористические рассказы, романтические и фантастические повести, пьесы, публицистические статьи. Мне все жанры давались одинаково легко и одинаково трудно. Не без удовольствия вспоминаю, как в июле-августе 1994 года на одном дыхании написал пьесу «Лжец», и в каких сомнениях рождалась научно-фантастическая повесть «Сапиенсатор Николая Таймырова».

Публицистика, это особый разговор и часть моего творчества. Я занимался ею поневоле в 80-е и 90-е годы потому, что ни стихи, ни прозу мою тогда никто печатать не собирался. А выход для творческой энергии должен был быть. Но это был тоже очень интересный, напряженный и насыщенный творчеством период в моей жизни. Я с благодарностью вспоминаю всех журналистов, которые работали с моими материалами, потому что я многому у них научился. Порой случались анекдотические истории. Однажды, когда я отнес в редакцию газеты «Вечерний Кишинев» статью «Сатанинские игры», (был март 1991 года), как всегда в сомнениях, что ее напечатают, на следующее утро меня разыскал по телефону на заводе «Сигнал» заместитель редактора газеты Петр Делибалтов, и попросил срочно приехать в редакцию. Беру увольнительную у своего шефа и мчусь в Дом печати. На столе у заместителя редактора лежала отпечатанная на машинке моя рукопись, и он попросил её подписать. Потом в кабинете главного редактора газеты мне авансом вручают гонорар, равный половине моего инженерного оклада, за еще неопубликованную статью с предложением публиковать подобные материалы два, три раза в месяц и я снова возвращаюсь на завод. Весь день при этом у меня из головы не выходит текст моей скандальной заметки, которая не сегодня-завтра должна выйти в газете. И вдруг с ужасом понимаю, что допустил в тексте ошибку. Бегу к таксофону во дворе завода, набираю номер замредактора газеты и говорю ему: «Там в моем тексте, на такой-то странице ошибка в названии группировки итальянской мафии, исправьте, пожалуйста». Он, зная, что я принес свой горячий материал, написанный от руки, удивляется тому, что я точно цитирую свой текст: «У тебя, что второй экземпляр есть?». Нет, говорю, я помню свой текст наизусть. Он вдруг расхохотался в трубку: «Да пойдет и так! Тебе, что делать нечего? Я тут важным делом занимаюсь, а ты звонишь мне по пустякам». Но ошибку все же исправили.

Трагедия «Лжец», хотя и была написана по реальным событиям того времени в середине 1990 года, но в ней предвосхищены многие явления, которые тогда ещё только назревали не только в Молдове, но и на остальном постсоветском пространстве.

В разделе «Заметки на полях газет» представлены шесть заметок из нескольких десятков, написанных в девяностые годы на разные темы. Это тоже часть нашей жизни, выраженная в моем отношении к событиям того времени. К сожалению, некоторые из них, (например, «Коллективное безумие, или эта земля уже принадлежит войне») не только не потеряли актуальность, а стали ещё более злободневными, чем двадцать лет спустя после их написания. Несмотря на то, что выходили они в центральных молдавских и даже в московских изданиях, противников их опубликования было предостаточно. Иногда проходили месяцы до их появления в газете и только по затянувшейся паузе, и по коротким репликам работников редакции я догадывался, какая борьба происходила вокруг них. Эти публикации приносили мне иногда массу эмоций, а иногда большие неприятности. Удивляюсь сейчас своему терпению и упорству, с которым я отстаивал тогда свои материалы. Я не был ни профессиональным журналистом, ни штатным работником газеты, в которой печатались мои заметки. Никогда никто мне не заказывал статьи и не обещал, что материал будет напечатан. Каждый раз, когда я приносил свой материал в редакцию, я не уверен был в том, что мой многочасовый труд после рабочей смены на заводе не пойдет в мусорную корзину.

Но в этом было и преимущество моего положения: если мне отказывали в публикации в одной газете, я нес её в другую газету, и она выходила там. Такое было время. Да, сейчас не легче, скажете вы. Но то было – моё время.

Моим сокурсникам, студентам 1970-х посвящаю эту историю…

I

Стоял жаркий воскресный июльский день. Лето достигло той самой точки, когда жара становится особенно невыносимой. Высушенная до предела слишком щедрым солнцем земля уже не испаряла влагу и раскаленный, сухой воздух юга еще с большей беспощадностью жег все находящееся на суше. Уставшие от знойных дней и душных ночей долгожданного лета люди стремились к морю, этому щедрому на прохладу зимой и летом источнику.

Пляжный сезон достиг в эти дни своего зенита. Каролино-Бугаз, один из филиалов черноморского рая, кишел людьми. В одном из уголков многомильного пляжного берега, на «золотом» песке Черного моря, все возможные места были заняты. Со всех концов пятнадцати республик страны можно было здесь встретить любителя южного солнца. Под скупой тенью «грибка» сидели трое излучающих шум и веселье юношей. Самый старший из них, брюнет в очках с золоченой оправой и большими пухлыми губами, перебирал струны гитары, глядя мечтательным взглядом в синюю, чуть волнующуюся даль моря. С первого взгляда он чем-то напоминал Шурика, героя известных кинокомедий. Если судить по песне, трое были из Ленинграда. В один голос они пели: «Здравствуй, Невский, здравствуй, Кировский…».