Девицы волей-неволей начали уделять Фенрицу больше внимания. Довольный этим, Нергал стал галантнее и щедрее и даже иногда, по просьбе барышень, залихватски барабанил по клавишам простуженного пианино, горланя арии из «Травиаты». Как считала мадам Бове, очень даже неплохо.
В этой песне – глубокая правда,
Её не принять невозмо-о-жно.
Знай, что все в этом мире ничто-о-жно,
А важно веселье одно!
Лови же счастья миг златой,
Его тяжка утрата,
Промчатся без возврата
Дни жизни молодой.
Любовь не век в душе живёт,
Года не в нашей воле,
Цветок, поблекший в поле,
Опять не зацветё-о-от! —
на этом месте темперамент всегда захлёстывал певца, и он, по мнению Клотильды Бове, демонстрировал невероятную красоту и пластичность вокализации вкупе с удивительным изяществом и виртуозным блеском исполнения, – о чём она неизменно с восторгом ему сообщала.
Между тем, девочки немного пискляво, но очень звонко и дружно подхватывали:
Ловите ж, ловите ж минуты веселья,
пока их жизнь даёт,
ах!
* * *
Бордельные услады при этом никогда не туманили голову господина фон Нергала, и потому весьма скоро он занялся тем, что увлекало его, решив начать практиковать вместе с дружком Мормо в Меровинге высокие сатанинские ритуалы. Эта блестящая идея давала Фенрицу возможность собрать узкий круг единомышленников, кроме того позволяла разобраться в том, что было для него и Мормо загадкой.
Красавец Морис. Встреча в коридоре борделя прибавила Фенрицу пищи для размышлений и породила новые недоумения. Следствием этих недоумений была новая встреча с Морисом де Невером в портале у библиотеки.
После баталии в лупанаре сам Морис делал все, чтобы даже случайно не столкнуться с Нергалом, такое отвращение он в нём вызывал, однако нынешняя встреча в тёмном холле Меровинга, возле книгохранилища, была неслучайной: Фенриц явно поджидал его. Нергал не стал тянуть кота за хвост и пригласил Невера принять участие в неких тайных ритуалах, которые он почему-то называл «тамплиерскими», отличавшихся, насколько понял Морис, не столько сокровенной исторической достоверностью, сколько откровенной разнузданностью.
На первый взгляд, предложение Фенрица звучало заманчиво, но физиономия Нергала была остро неприятна Морису, а, вспомнив, что тот сделал с Эммануэлем, Морис и вовсе почувствовал прилив злого раздражения. Он не хотел ни видеть этого типа, ни знать его. Между тем, не дожидаясь его ответа, Фенриц вложил ему в руки книгу с описанием практикуемых церемоний и, заметив на прощание, что они, подлинные патриции, люди голубой крови, должны отличаться от плебеев высотой духа и пренебрежением к общепринятой морали, откланялся.
Морис долго смотрел ему вслед. Из задумчивости его вывела неожиданно появившаяся в портале Эстелла ди Фьезоле, которую все очень скоро стали называть просто Эстель. Луч сентябрьского солнца играл прядями её белокурых волос, окрашивая их в удивительный золотисто-розовый цвет. Заглянув в вырез её платья, Невер глубоко вздохнул. О, женщина, мой гроб, мой рок…
Его прямой и вожделеющий взгляд смутил и задел её. Она с невысказанным укором жалобно взглянула на него, и неожиданно для самого себя Невер почувствовал себя неловко. Он улыбнулся, – галантно и мягко, словно извиняясь, и низко поклонился. Губы Эстель чуть дрогнули в ответной улыбке. Их немой диалог продолжался считанные мгновения. Глядя вслед удаляющейся девушке, Морис де Невер запретил себе с ней всякие любовные шалости. Он думал об Эстель как о весьма милой крошке и улыбался.
Но, вспомнив о книге, которую всунул ему в руки Нергал, снова помрачнел.
Фолиант Фенрица содержал удручающую смесь самой вздорной глупости с отъявленной мерзостью. Ничего тамплиерского Невер в нём не нашёл. Клубок сатанизма, нимфомании и сатириаза. Читая, Морис временами ощущал необычное и болезненное плотское возбуждение, то и дело сменявшееся отвращением. Иступлённый сумбур вакханалий и неистовство оргий отталкивали не столько его тело, сколько душу. Он не был вульгарен – и не выносил вульгарность. Неброская гармония лунных ночей и летних закатов, трепетные стихотворные строки и мелодичные такты итальянских ариозо волновали его не меньше бело-розовых, лучащихся теплом женских тел. При этом ему казалось омерзительным выставлять напоказ то, что, по его убеждению, должно быть тайной. Тайной спальни и тайной души. Кощунственные, сатанинские пассажи в книге тоже раздражали. Если не веришь в Бога, это ещё не повод кадить дьяволу. Он устал и разнервничался, сам не понимая – почему.
Увидел на трюмо небольшой сафьяновый томик Готье, забытый Эммануэлем. Открыл.
Sur une gamme chromatique,
Le sein de perles ruisselant,
La Venus de l ′Adriatique
Sort de l'eau son corps rose et blanc…
Les domes sur l'azur des ondes,
Suivamt la phrase au pur contour,
S'enflent comme des gorges rondes
Que souleve un soupir d'amour.
L' esquif aborde et me depose,
Jetant son amarre au pilier,
Devant une fasade rose,
Sur le marbre d'un escalier…
[1]Чарующая красота стихов волной омыла его душу. Эммануэль часто читал эти строки. При воспоминании об Эммануэле Морис почувствовал прилив тёплой нежности и одновременно отвращение к себе. Господи, что он делает? С досадой захлопнув толстый фолиант и отбросив его на тахту, де Невер встал и нервно прошёлся по комнате.
На следующий день он вернул книгу Нергалу, сказав, что прочитанное его не увлекло, и отказался посещать их сатанинские сборища. Нергал смерил его злым взглядом, но ничего не сказал. Невер постарался забыть этот неприятный инцидент и сатанинскую книгу, но некоторые строки и сцены из прочитанного глубоко врезались ему в память и часто вспоминались, вызывая саднящее телесное возбуждение.
* * *
Прошли первые недели учёбы. Встречаясь на лекциях и в библиотеке, приезжие стали постепенно запоминать имена и лица друг друга, некоторые делали первые попытки лучше узнать своих сокурсников. Бог весть почему, но особенно настойчивым это желание было у Эрны Патолс, темноволосой англичанки с горделивыми чертами египетской царицы. Вскоре по приезде она зашла к рыжей Лили фон Нирах и, подпирая спиной косяк двери, мерцающими глазами озирая свою сокурсницу, принялась расспрашивать немку о их сокурсниках. Вращавшаяся среди отпрысков самых аристократических семей Европы, Лили была для Эрны, приехавшей из Лондона и не знавшей никого из студентов, неиссякаемым кладезем информации. Лили же о каждом знала хоть что-то – слушок ли, сплетню, разговорчик, а о некоторых располагала и вполне достоверными сведениями. Эрне не очень-то нравилась эта изломанная кривляка, считавшая, что ей равны разве что Гогенцоллерны, но выбирать не приходилось.
– Мормо? Август? – Лили вдела в ухо серёжку, – он родом из Австрии. Его прапрадед сколотил недурное состояние, кое-кто даже считал, что он нашёл философский камень, так вдруг обогатился. Во всяком случае, Августу принадлежат сейчас замок Мормон в Цислейтании, не помню, в Далмации или Галиции, и дом Чемош в Транслейтании, в Венгрии. Или это Хорватия? – она чуть наморщила нос, вспоминая границы. – Впрочем, что за разница? Он считается завидным женихом, хотя…