Борилка хоть и упервой видывал тех духов, но безошибочно их узнал. Осе они Суседко, да евойны помощники Коргоруши и Тюха Лохматая. И также мгновенно распознал срёди них старшину домачних духов, того ктось был засегда незримым хозяином избы, хранителем очага. Суседко был росту малого, со локоток, также худ як и Амбарник, да покрыт свёрху белёсонькой шёрсткой, короткой и чем-то схожей с шёрсткой ягнёнка. У хозяина избы, и длани, и лоб, и приплюснутый нос, и щёчки, и даже уста усплошь усё поросло той шёрсткой, тока паче реденькой. Зато густыми да длиннющими у няго казалися волосья, бородушка и вусы, ложившиеся дюже упавыми волнами, таковыми… чё прям бёри и косички пляти. Глаза у Суседко были серыми, нос широкий, а губы тонкие, алым цветом проступавшие скрезь белесовату шёрстку, и у лице егось проглядывалася така мужественность и сила, свойственна людям могутным и смелым, а усё потому как дух ликом своим походил на хозяина избы, отца семейства. И тяперича во лице Суседко Борюша зрел самого ваяводу Мстибога. На старшину домашних духов были вдеты серы штаны, да бела рубаха, вышитая по вороту, рукавам и низу, подпоясанная ярко-васильковым пояском, ноги у няго были босыми, также как и ладошки, густо поросшие белёсыми волосками.
Суседко, насмешливо поглядывая на житницу, слегка наклонившись, правой рукой чёсал леву стопу, да негромко беседовал с сидящими справа от него двумя большущими, пепельного вукраса, котами, каковые были домашними духами именовавшимися Коргоруши. У тех Коргоруш кошины морды заменяло лико Суседки, со двумя серыми глазьми, право слово вельми круглыми, с широким, приплюснутым носом, со тонкими алыми губами да длинными вусами и брадой дымчатого цвету, токмо их лица не были покрыты волосьми. Коргоруши были главнейшей опорой незримого хозяина избы. Калякали беросы, ежели с Суседко живуть эвонти два духа, то в жилище засегда будеть счастье и припасы, которые хозяйственны помочники раздобудять и принясуть.
Слева же от Суседко восседала Тюха Лохматая. Энто был сувсем масенький домашний дух, присматривающий за хузяйством, да приглядывающий за хозяйскими детками. Тюха была росту с рукавицу, да поросшая всклокоченной, никадысь не чёсанной, хохлатой, серенькой шёрсткой. Не боляхны ручки и ножки, почитай с пальчик, выходили с боков её словно плоского, впрочем широкого тельцу, к оному крепилася вкругла, немногось поката, без усякой шеи, головёшка. С под лохматой шёрстки, казались два ярких голубых крохотулечных глазка, да свернутый набок толстый, чёрный, древовидный уголёк-носик, выпирающие уперёдь губаньки, будто подвядённые тем же чёрным вугольком, как-то вобидчиво кривились. Верно, Тюхе, оченно любившей усяку домашню живность: собак да котов, не понравилось як Амбарник запустил у конуру пса мётлу. Маненький домашний дух, покачивая своей головёшечкой, скосил глазьки у сторону дверей житницы, и еле слышно скузал чавой-то Суседке. Борила прислухалси и явственно различил, о чём духи гутарили:
– О, тось, не ладненько, – калякала Тюха, своим тонюсеньким, точно стрёкот сверчка, голоском. – Позорути… аки он Ярого вуспугал. Да ден сице можьно… какось тот разнесчастненький пёсик верещал. А у чём вон провенилси, чаво тако сутвурил… абы у няго той мётлой пулятьси.
– Оно б твому Ярому, – вступил в беседу Суседко и перьстал смеятьси, голос у духа был хоть и тихим, а ужось густым, да низким, вероятно, так балобонил сам ваявода Мстибог. – Не кочумать должён, кады на двор чужи приходють, а хотя б проснутьси… хотя б взлаить. Оно може те пришлые, чавось дурного мыслять. Вот Дворику и вовсе надоть молвить, аки Ярый сопя и причмокивая чужих встречаеть, пущай яму повелитель двора нашего, уши то и надерёть… оно шоб не спалось. А може… може… те пришлы желають чаго со двора-то вутащить, а твой Ярый спить, и ничавось не зумечаеть. Оно имя то яму выходь и не вёрное дали. Ярый, оно чавось значить? – вопросил незримый хозяин избы и повернувши голову у сторону сидящей Тюхи, сёрдито глянул на неё сверху униз. – Оно значить, шо должон быть тот пёс вогненный, горячий, лютый, бойкий и сильный. А он кавкой?
– Кавкой? – вубиженным голосом пропищала Тюха Лохматая и вуставилась своими крохами глазек у лико Суседко.
– А он ляжебок и тувнеядец, – повышая голосок, произнёс дух избы, и сызнова почёсал собе леву пятку перстами. – Точь-у-точь, аки твоя любимица и замурашка Домна. То ден ей Мстибог правильно вимячко выбрал – домувита, хузяйственна. У то ден она домувита… таку пыль подняла… дышить и на дворе нечем. У чавось о наших хузяевах гости повдумают, а? Молвють, чё у ваяводы дочка меньша лянтяйка и грязнулька, подместь житницу не могёть. У то ей хозяюшка наша Цветанушка у вечёру вустроить, за таку вуборку. Вжесь я о том позабочусь.
– Вох… вох… – обеспокоенно застонала Тюха и кажись ано всхлипнула, перьживаючи за притихшего и не смеющего выйти из конуры пса Ярого, и вубежавшу кудай-то прочь со двора меньшу дочку ваявода, замурашку Домну.
– Мур… х… мур… х… да… да… – закалякали в два голоса Коргоруши, поддерживая Суседко и закивали своими кошачьими головами.
Борила увидав як принялись потешно покачивать головками Коргоруши, и ужотко нё в силах сдерживатьси, громко прыснул смехом, отчавось у тот же миг вобратил на собе внимание Суседко. Дух, вонзилси во лицо отрока серыми очами и ажно наморщил лоб, покрытый белёсонькой шёрсточкой, каковой тут же стал похож на взгорья поросши низинькими, стелющимися кустарничками, да перьстал, от вэнтой нежданности, чёсать свову пятку. Мальчонка, усё ащё вулыбаяся, поспешно спрыгнул со сноповозки и направил свову поступь к затихшим и удивленно на него взирающим духам. Борилка подошел близёхонько к скамле, вустановился у шагу от няё, да приветственно склонив голову, молвил:
– Добре буде вам на долги века духи домашние: Суседко, Тюха Лохматая и Коргоруши!
У Суседко чичас же вокруглились глазёнки, а Коргоруши прекратив вторить своим мяуканьем незримому хозяину избёнки, широкось разявили рты, тонко очерченные алыми губами, да вывалили наружу, коротки розовато-шёршавы языки.
– Як ни скумекал, – взволнованно прокалякал Суседко не сводя взору с лица мальчика. – Ты чё мене зришь?
– Агась, – довольно ответствовал Борила и для пущей вубедительности кивнул.
– Ня можеть тогось быть, – усё тем же тревожным голуском, понижая евось почитай до шёпотка, произнёс Суседко.
Он немедля вскочил на ноженьки, выпрямилси, и, вздев уверх свои коротеньки ручки, хлопнул у ладони. И сей сиг из сомкнутых укупе дланей выскочило, да посыпалось у разны стороны, мельчайше крошево искорок васильковогу цвету, покрыв, и Суседко, и Коргорушей, и Тюху прозрачно-лазурной дымкой.
– И днесь зришь? – поспрашал дух избёнки.
– И тяперича, – изрёк Борилка. Малец просиял аще гуще и добавил, – вижу и тобе Суседко, и Коргоруш, твойных помочников, и добреньку таку Тюху Лохматую.
От тех слов Тюха без задержу перьстала вубиженно пучить уперёдь свои чорны губки, да широкось их растянув осклабилась, а Суседко беспокойно дрогнув плечьми, ащё разок хлопнул у ладошки, не сводя пристального взгляда с мальчика. Борила лишь мотнул головой, показывая усем своим видом, шо продолжаеть зреть духа. И покуда Суседко усё шибче и шибче хлопал у длани, ровнёхоньким голоском отметил:
– Мы сюды прибыли не за тем, абы чё уворовать, занеже нам у то без надобности. – Он глянул в удручённо-испуганное лицо духа, у которого от расстройства вжесь до зела высоко задрались две кудласты бровки, чуток паче тёмного цвету, чем уся востольна шёрстка, и балякнул, – не пужайси Суседко, силу ты свову не растёрял.
– Не растёрял? – прекращая стучать у ладошки и вопускаючи ручонки униз, перьспросил старшина домашних духов да задравши головоньку, заглянул у очи мальчишечки, – а як же ты тадыкась мене зришь?
– Так ты Суседко, глянь-ка сквозе мову рубаху, всмотрись у мову грудь. Тудыличи на кожу под каковой бьётси моё сёрдце, узекай чё там начёртано, – и слова Борюши чисты и смелы, аки и сам вон не нёсли во себе ни бахвальства, ни хваставства.
