– Эй, ты! – тут же моим опасливым мыслям пришло воплощение, – ты с ДСУ?
Может быть, они спросили про МТУ, или ещё что-то подобное, я не расслышал и не понял, а только, наверное, вздрогнул и посмотрел на них.
– Гля, с рыжей бородой, точно он, падла, – переговаривались они, оторвавшись от угла заведения, на ходу застёгивая куртки или ширинки, приближаясь ко мне едва ли не бегом.
– Тебя Лёха зовут? С ЛСУ?! Постой, стоять, стоп-машина!
Магический оклик по имени, боюсь, всё же заставил меня затормозить, я и впрямь замешкался, посматривая, стараясь не кивнуть.
Двое – не подростки, и не мужичьё местное, два тридцатилетних бритых лба в кожаных куртках – выходцы из 90-х. Сразу дать дёру – но несолидно да и куда здесь…
Главное, мелькали автоматические уже мысли, не зависнуть – хоть как-то продвигаться вперёд, надо что-то ответить… Но что ответишь, когда вопрос… И когда уже тебя схватили под руки и куда-то тянут.
Страх парализует – не думал об этом… И вообще всё же не вмещается в просвещённое наше сознание, чтоб людей на улице хватали, в самом что ни на есть освещённом центре, а если и вопиют факты, так это «не у нас».
Случай, сейчас перебью и расскажу, был как раз с собачками. С первого взгляда смешно даже… Я облюбовал для променадов вокруг озера тьму и ненастье – чтоб поменьше двуногих… Вот и нарвался.
По одному берегу водоёма тянутся домики-дачи – хоть и маленькие, но обзавидуешься: балкончики, мостки, спускающаяся из оградок к воде, дичая и разрастаясь, облепиха. В другой стороне – теремок какой-то в загородке, с продажей алкоголя – дикий привал и пустынный: просто утоптанное место меж полуобвалившихся вётел, за столы и стулья – неровно напиленные, порядком подсгнившие пеньки, музыка орёт каждый день, а посетителей ноль, такое ощущение, что заседают в сем тереме токмо сами торгующие… Как только приехал, по своему неофитству я посидел пару раз на некомфортных пеньках, а потом даже дорвался ночью – и сплясал на них, и пораскидал все… Да и вдвоём с Анютинкой в какую только полночь где мы только на лавочках с бутылочкой не заседали!..
Но оказался я уже в самое свинцово-нависшее морозное неурочье на другом берегу, дальнем от города… – где летом зеленеют лужайки, ровные, как для гольфа (на самом деле футбольные), и мы после дождя высматриваем тут белеющие шариками воображаемой игры шампиньоны… А вечером зимой – пустырь в сугробах, наледь, пронизывающий ветер!..
В темноте я не сразу заметил их – ускоряя ход, буквально наткнулся: они сидели прямо на тропинке, по обеим сторонам, как два стража. Две здоровых тёмных собаки – как два древних сфинкса или льва свирепых окаменелых. Рядом, в оледеневших рытвинах, залегала вся стая…
Я знал про эту стаю бродячих собак, и видел их не раз: то в стужу они у Вечного огня греются, то у рынка за автовокзалом трутся, а часто и здесь по берегам скитаются. Ну, скитаются – и тьфу на них, хотя ведь тоже кто-то повыкидовал: гадская эта мода на больших собак, а потом кормить и ухаживать неохота. И набралось их с десяток здоровенных разномастных псин, от голода и стужи совсем освирепевших. Как раз в те дни, неделей, может, раньше, мы краем уха слышали о случаях, что на детей они напали, и настолько дико, что ватаге школьников было не отбиться, кого-то даже загрызли насмерть. Аня работала на местном ТВ и сообщила мне, что брошен клич, после чего мужики с ружьями их день-другой гоняли, но убили лишь пару, а остальные семь-восемь так и скрылись, на том всё и улеглось.
Дать по тормозам и драпануть сразу – вот что надо было сделать. Сначала обычным шагом, а дальше что есть мочи. Но я, признаться, сначала так и принял в воображении их за нечто призрачно-непонятное, за смутных сфинксов, за двух сгорбатившихся прямо на белеющей дороге чёрных химер! – и, думая развеять наважденье, подскочил к ним слишком близко. По тормозам-то я дал, но тут же вспомнил, что не дитя я, а мужик, что коли боишься – они это почувствуют и почуют. И – была ни была – рванул вперёд сё тем же быстрым шагом, авось проскочим!
Но где там – эти два загонщика и стража (а может, вожака) так сразу на меня и бросились. Размер недетский, зубищи, злость в глазах звериная. Я правда, как-то отскочил всё ж вбок – хоть из тисков их вырвался.
Они примериваются, морщат морды, клыки ещё те… И из засады повыскакивали все остальные – тоже разъярённые, с горящими глазищами и оскалами!..
Ну, думаю, попался. Какую-нибудь хоть палку или камень. Но где там – кругом лишь наледь голая, мороз и тьма (я без рукавиц или перчаток по своему обычаю), лишь ветер свищет…
В эти мгновенья, мне кажется, у меня промелькнули вспышкой-молнией в сознании, как бы на миг осветив подсознание, давнишние, но не осознанные мысли о том, чего я боюсь больше всего, о так называемой природе страха.
Больше всего, я понял, мы боимся… я боюсь… чего-то, кого-то – антропоморфного – то есть именно кого-то, личность. Как в фильме Линча «Шоссе в никуда» самый страшный момент – секундная смена кадра, неуловимое размазанное движенье, когда этот кто-то, прячущийся в мусорных баках, просто перебегает куда-то. Снежный человек, демон, пришелец-гуманоид, призрак, маньяк-убийца, карлик, полузверь – но тоже осознающий, по сути, твой двойник, мельком отражение в зеркале, кем, задержавшись, вглядевшись и оскалившись, и ты можешь стать. Выражаясь выспренно и книжно, он разум попрал и употребил во зло. А химеры, сфинксы – уже чуть проще, искры Божьей искорёженной в них нет, львы, собаки – зверьё…
Понятно, что если эти сейчас начнут рвать, то и остальные кинутся. Волки, если в клетке, куда тщедушнее и жалкие такие… В детстве меня покусала собака, и неплохо. Виноват был сам – хотел в перетяжку каната сыграть: тыкал прутом, травил, чтоб за зубы вытянуть её из будки. С тех пор чураюсь их, всегда мне неприятно – чего Анютинка, слегка подтрунивая, не понимает: она их подзывает, треплет, разговаривает с ними, угощает, отсылает прочь…
Но есть же хоть на волос превосходство человека?!. Я стал кричать «Пошёл!» и из кармана хоть телефончик вытащил – он маленький – им замахиваясь.
Адреналин и мне ударил в голову. Минут через пять, выкрикивая, как мог, брутальней, замахиваясь, будто бы в руках дубина, поворачиваясь к ним лицом, глядя в глаза с такой же дичью, но пятясь, я кое-как «отбился», чуть отдалившись. Спокойно, но уж на ватных, дрожащих ногах отошёл, с поднятой, как факел рукой… – всего, наверное, метров пять, перевёл дух и – запустил бегом.
Потом, за неимением лучшего, я стал ходить на прогулку-пробежку с молоточком за подкладкой куртки. Он небольшой – но всё же…
Но в тот обычный по всем приметам день я молоток не взял. Да хоть бы взял – и что? Меня хватают, тащат. Кричать? – вы издеваетесь? – смешно. Вот самый центр – вокруг же ни души. Да и случись прохожий иль прохожие – три взрослых мужика закочевряжились – кто вступится, да хоть бы остановится?! – естественно, лишь ускорят шаг!
Я чуть рванулся и зацепился рукой за дорожный знак – по-идиотски выглядит!
– Пойдём-ка с нами! – ухмыляются они, – давай его, тащи!
И рванули.
В голове – мгновенная лихорадочная калькуляция: как рвануться, как кого ударить, куда рвануть. Но понятно тут же: всё бесполезно. Уже заламывают руку…
Мне в доли секунды как никогда ясно представилось, что сейчас будет и куда тащат. Вон в тот закоулок за поссожем – там только спиной об стенку с розовой побелкой и следующий жест невзрачный – ножом в утробу, после чего, обмякнув, приседаю и валюсь, держась за живот, нелепо улыбаясь… «Что же Аня, а Аня как же?» – думаю, рассматривая уже подтаявший грязный снег совсем в близи и похолодевшую (или горячую) ладонь в чём-то сером жидко-липком. «Как же мне домой – ползти? звонить?» – всё вспыхивают, быстро, правда, угасая, нервно-весёлые, зряшные мысли: уж не ползти я не могу и не хочу, и даже не звонить.
В животе ощущаю… Непонятную, непривычную, сладковато-саднящую разрастающуюся лёгкостью брешь. И вижу их: обчикнув лезвие об глыбу снега, сплюнув, закурив, отчалили. Чуть поспешая, как ни в чём не бывало, удаляются. За поворотом один пристал к забору, возясь с ширинкой, второй ругается. В итоге помочились оба и тут же сразу в джип тот чёрный у порога заведенья – их, а чей же. Простецки всё, смешно и жутко.
