Никита слушал и злился, злился сильнее с каждой секундой. Ну зачем я это сделал? Что за дешевые фокусы. Боль мешала думать, места в голове осталось только на самые простые чувства: стыд за свой поступок и возрастающая злость на Дениса, который этот выпад не простил. А с чего он должен был прощать? С этими мыслями и дикой болью Никита кружил по комнате, вдыхая прохладный воздух ртом.

Денис тем временем достал из чашки чайный пакетик, обмотал его веревочкой с ярлычком. Выжал остатки чая в чашку и положил пакетик на стол. Потом спокойно отхлебнул, все так же усмехаясь. Даже сказал один раз протяжное «Ооой» на выдохе. Не хватало только цокнуть языком, тогда Никита точно бы его придушил.

Что же делать? – думал Никита, – как теперь вести себя? Если продолжу страдать напоказ, Денис будет и дальше усмехаться, мотать своим блядским черепом, дергать ключицу под бисерный смешок, падла! Хоть бы в голос засмеялся, так нет же, одним только подъебочным смешком чешет, единственно чтобы показать… Показать вот этот свой понт: меня де не проймешь такими фокусами, ты, Никитушка, остаканился, как дурак, ну и дурак, о чем тут говорить, все же ясно.

Причем Никита и сам не понимал, за каким собачьим хуем он полез пить этот кипяток? Это вообще аргумент в пользу чего? Что это доказывает?

– Никитка, ты же фокусы эти показываешь от бессилия, ты же раньше меня понял, какие телячьи у тебя аргументы.

– Я, – прохрипел Никита, корчась от боли, – я, сучара ты, я сухое пюре в желудке разводил. Сухие аргументы превращал в питательную кашу внутри, чтобы на тебя ее сблевать.

– Вот именно что сблевать.

Ужасная черта Дениса, когда он не замечает красоту постановки фразы (может, специально? да нет, нет) и без всякой задней мысли полагает, что тебя поймал. На слове. На обороте, который ты сам и выдумал. Никита не раз и не два ставил эксперимент, вворачивал фразу, на которой его можно поймать, и Денис преспокойно глотал наживку, леску, удочку и Никиту сжирал. Денис отвечал с такой безоглядной верой в свое остроумие, что хитроумный Никита оказывался посрамлен. И сам Никита это чувствовал, и, наверно, даже подбрасывал Денису новые поводы, и корчился от бессильной злобы, а иногда она прорывалась наружу. Но до этого случая это случалось так, сполохами дыма.

– Ну что, – сказал Денис, – прошло? Может, продолжим без этих бабьих фокусов?

У Никиты все побелело перед глазами. Еще одна любимая отсылка Дениса, к его якобы бабьему поведению. Паскуднику просто чужда экспрессия, жест!

– Вот ты говоришь про всякие бездны… – продолжал Денис.

– Ты говоришь.

– Да, я говорю, как образ, как шутку, а ты паскудишь, сразу наперед выставляешь свои вот эти песьи мучения. У тебя их, во-первых, абсолютно нет, ты же понимаешь это? Ты их только декларируешь и как сучка шипишь и плачешь, если тебе это ясно показать.

– Я шиплю как этот чайник шипел! – Никита старался говорить, выдыхая воздух, так боль была не острой, а тупой, пусть и сильной, – как железный чайник, который кипит, под которым огонь, а выход есть только через свистульку, ты же понимаешь, что это свистулька, вся наша речь? Я даже примерно не могу показать…

– Во-первых, это электрическая печь. А не можешь, потому что не представляешь! Ты начитался великих дядек, Никитка, хочешь быть такой и говоришь одними штампами, и все пустые дырки в рассуждениях забиваешь своим свистом. То есть бабским, Никита, визгом. Давай лучше пройдемся. Идем, Никитка.

Денис начал собираться, а Никита опять был в тупорылом, мучительном положении – не идти будет позой, причем бабской, Никита уже разучил отношение Дениса к любым его поступкам. А идти, значит просто послушаться, и Денис опять будет доволен собой и усмехнется на тряпку-истерика-лодочника. Почему-то лодочника, кстати, вворачивал это по теме и просто так: «Лодочник ты, Никитка, просто лодочник». Вообще хуй пойми о чем, а ведь обидно же до чертей!

Вот если бы Никита мог с полным сознанием послать Дениса к херам и лечь на диван: «Иди сам»… Тогда Денис сделает так – и такое бывало – начнет на Никиту поглядывать, а потом и прямо глядеть, повторяя: «Ну что, собрался?», «Никитка, пойдем, хватить плакать», «Пошли, говорят». И тоже, безо всякой устали, в полной уверенности, что Никита просто ломается, хочет выебнуться и наличие собственной воли продемонстрировать. По большому счету оно так и было, но в этот раз обожженное нутро огородило Никиту от собственного характера, осталось только тупое желание лечь лицом к диванной спинке и попытаться заснуть.

– Нет, – сказал Никита, горло болит и не хочу никуда, попробую заснуть.

– Ну ладно, – вдруг сказал Денис, просто и без затей, – я тогда пойду, а ты пока успокоишься.

Никита лег на диван и попытался понять, как это все так просто прошло. Он был настолько поражен этой неожиданной капитуляцией, что заподозрил неладное. «Да он же издевается! Типа, ты так разошелся, может и поплакать захочешь, дам тебе возможность поплакаться в подушку и приду как ни в чем не бывало, как раз остынешь.» От обиды у Никиты и впрямь навернулись слезы. В прихожей хлопнула дверь.

«И ведь отнимает, отнимает у меня всю веру в хорошее, в людей! Я с тех пор, как его встретил, нахожу подлость в каждой морде. Раньше, ну наступила бабка на ногу, ну нашипела. А теперь только и думаю, а какого хрена эта бабка ходить нормально не может? Ей места мало? Да она просто думает, что ей тут все должны… И весь этот вздор. Отнял у меня мою невозмутимость.»

«А тебе она нужна? – раздался вдруг в его голове голос, прямо как у Дениса, то есть голос Дениса, – если ты ее вот так вот и сдал? Может у тебя ее нет? Корчишь из себя сахарный завод, а на деле просто терпишь, потому что терпиии-ила ты.»

«Но раньше-то я не терпел, – думал Никита, – и мысли раньше не возникало.»

«А вот, – захихикал Денис, – повзрослел. Я твой акушер, в реальный мир тебя вытащил из какой-то пизды, вот ты и орешь, и первым делом на меня, конечно.»

«Я, в таком случае, хочу обратно.»

Никита был в отчаянии. Он закашлялся и от жуткой боли его чуть не свело судорогой. «Да что за кипяток такой, пил же горячий чай глотками, а тут как будто оловом, такая боль!» В голову Никиты залезла холодная мысль, залезла так, как это делает любая навязчивая идея. Ее легко узнать – пока ты ее не разрешишь, будешь обращаться к ней снова и снова, и чем дольше будешь откладывать, тем сильнее она будет тянуть за мозг.

«Брошусь с крыши. Просто сброшусь и все, не буду ни о чем думать, рассуждать, ничего не буду, буду только повторять, что не буду думать, просто пойду и сброшусь.»

Обычно такие резкие идеи долго появляются, зреют месяцами и в четкую волевую установку превращаются только в свой срок. А эта возникла за секунду и боролась за свою жизнь, хотя и против того, кто ее нес. Никита встал, тщательно надел носки, набросил куртку и отправился к ближайшей открытой крыше. Она была на Петроградке.

Никита не боялся, что мысль пропадет, поэтому не спешил, забивая голову длинными предложениями. К ним примешался и денискин трескучий смех. А как он падла жмурится и это его: «Оооой». Здесь Никита очнулся, привычное раздражение вернуло его к реальности и бросаться с крыши уже не хотелось. Но тут Никита понял, что уже стоит на ее краю, а внизу собрались люди. Никита оглянулся: дверь на крышу была предусмотрительно подперта деревянной метлой. Как долго он тут стоит? Внизу уже много людей. Большая часть вышла из ближайшей церквушки, возглавлял делегацию осанистый (пусть и толстый) поп. Эта толпа дружно молилась и крестилась, глядя на него, то есть не совсем на него, они же молились… Ну это понятно. Никита сделал руками успокаивающий жест и шагнул назад.

Внезапно он почувствовал, что его нога не касается крыши. Никита запаниковал, он что, шагнул вперед? Там дыра в крыше? Или он стоит на стене? Но тут стало совсем нехорошо: ногу потянуло вверх и Никита упал, больно ударившись об стену. Молитвенный гул внизу превратился в ор, с теми же словами. Поп отчаянно махал руками, потом за какие-то секунды успел сбегать за кадилом. Толпа твердила благочинные фразы изо всех сил, а Никита тем временем в панике барахтался в воздухе, держась за разбитый лоб. Появилось ощущение падения и Никита закричал. Толпа кричала: Помилуй! Спаси! Сохрани! И вперемешку все слова из старых книг с ижицами, сколько это длится? Где мой разбитый труп? Никита раскрыл слипшиеся от крови веки и уставился на землю, которая не приближалась, а удалялась.