– Пытали, что ли?
– Черт его знает, – так же медленно говорил Юра, не отрываясь от своего занятия. – Может, татуировки срезали…
– А что, у нас на бедрах татуируют?
– Не помню, посмотри справочник… Хотя не обольщайся, сейчас с этими салонами «татту» полно и несудимых идиотов, разрисованных без всякого : смысла.
Я вздохнула: да уж, раньше татуировка на теле покойного могла сказать, и за что клиент судился, и в каком возрасте, и сколько ходок, и даже где срок отбывал, а эта западная мода нам все карты спутала…
– А пальцы? – с надеждой спросила я, заглядывая в глаза эксперту. – Есть шансы откатать, а, Юр?
Юра отвлекся от ног трупа и обратил внимание на руки; осмотрев пальцы, он удовлетворенно кивнул:
– Да, пальчики нормальные, немножко кисти в растворе полежат, и сделаем отпечатки.
Но больше нам наружный осмотр ничего не дал. Ни шрамов, ни родимых пятен на теле не было; уродствами покойный при жизни тоже не страдал, пальцев на ногах и руках было по пять, не больше, хвоста не росло, голова была одна.
– А зубы, Юра?
– Зубы, Машка, отличные, тебе бы такие! Вот смотри, во-первых, все в наличии, а тебе, поди, уже больше удалили, чем оставили! А кроме того, ни одной пломбочки! Соответственно и кариеса ни одного. Ему надо было в рекламе пасты «Маклинз» сниматься, в роли бабушки. И от чего же, интересно, этот здоровячок откинулся во цвете лет? – приговаривал Юра, приступая к вскрытию.
Ну, а я на период этих неприятных манипуляций отпросилась к Груздеву, посмотреть, что там со старушкой Петренко; сколько я при вскрытиях ни присутствовала, до сих пор не могу привыкнуть к звуку распиливаемого черепа и разрезаемых полостей тела, в котором когда-то обитала человеческая душа.
– Напрасно, – сказал Юра, – пропускаешь самое интересное. Не хочешь заняться сравнительной патанатомией? Вот американцы, например, шею при вскрытии не трогают, надрез делают полукругом на груди, и органы шеи открывают, подняв кожу. И знаешь, для чего? Для того, видите ли, чтобы когда труп оденут и положат в гроб, не было заметно, что его вскрывали. Дикие люди… А мы без фокусов – разрез продольный, от подбородка, а потом зашиваем через край, нам нечего скрывать от родного : коллектива. Трудно, что ли, потом на покойнике воротничок застегнуть на верхнюю пуговицу? – он произвел этот самый продольный разрез, и я отвернулась.
– Иди-иди, слабонервная, – кивнул мне Юра, – я себя в твоем присутствии чувствую Джеком-Потрошителем.
– Скромнее надо быть, – сказала я уже из коридора.
Со старушкой Петренко все обстояло надлежащим образом; неторопливый Груздев показал мне и кровоизлияния в склеры глаз, и признаки полнокровия внутренних органов, и прочие моменты, которые укладывались в историю, рассказанную незадачливым племянником.
Сидеть ему, болезному, лет десять, несмотря на явку с повинной. Наши суды ах как любят чистосердечные признания. Как сказал мне один из моих подследственных в ответ на призыв рассказать все честно: да, чистосердечное признание облегчает совесть, но утяжеляет участь. Вот ежели ты отпираешься даже от очевидных фактов, семьдесят процентов судей задумаются – а может, и правда, ты жертва козней? И, чтобы не брать грех на душу, – либо дело на дослед, либо клиента на В свободу.
Когда я вернулась к Юре, черная работа была им уже сделана. Мой вопросительный взгляд он встретил своим растерянным.
– Ничего, Маша, абсолютно ничего! Так, на первый взгляд, не могу сказать, с какой стати он отдал богу душу. Все внутренние органы целы. Кроме отсутствия кое-где кожных лоскутов – но это поверхностные повреждения – все в порядке, никаких травм.
– Может, сильнодействующие или наркотики?
– Не вижу следов употребления, но химики, конечно, поработают. Нет, не понимаю: если смерть естественная, зачем было его в чужой гроб подбрасывать?
– Значит, неестественная!
В дискуссию о возможных причинах смерти ненавязчиво включился почти весь личный состав танатологического отделения; морг уже гудел, обсуждая неожиданные результаты моей деятельности.
Эксперты под благовидными предлогами – со мной поздороваться, у заведующего что-нибудь срочное выяснить – постепенно стеклись в секционную, против воли ревниво поглядывая на своего начальника в кожаном переднике и со скальпелем в руках: так ли тщательно он все проделывает, как требует того от них. Но, в общем, без злорадства, Юрочку все любят.
Пришел и мой любимый санитар, работающий в морге с незапамятных времен, – Вася Кульбин, невысокий, полненький, с круглым улыбчивым лицом, он меня помнил еще в мои стажерские времени, поэтому относился ко мне нежно-покровительственно, впрочем – без фамильярности. Мне ни Базу не довелось увидеть, как он выходит из себя, всегда и со всеми он бывал ровно доброжелателен, очень расторопен, несмотря на кажущуюся медлительность.
Кульбин тихо подошел ко мне сзади и приобнял за талию.
– Привет, самая красивая женщина прокуратуры, – проговорил он мне в самое ухо.
– Рада тебя видеть, – откликнулась я, обернувшись и клюнув Васю в пухлую щеку. Пришлось нагнуться, Вася ниже меня на целую голову. – Только ходят слухи, что у тебя новая пассия и я уже не самая красивая женщина прокуратуры!
– Ты уже знаешь?! Ну, прости, – покаянно склонил голову Вася.
– Да мне уже рассказали, что ты мимо Кирочки спокойно пройти не можешь.
– А правда, она прелесть? Д; Речь шла о молоденькой следовательнице одного из районов, пришедшей в прокуратуру только в этом году; она действительно была настолько хороша, что когда ее впервые увидели на ежемесячных следовательских занятиях, программа была прервана – все сворачивали на нее шеи и перешептывались
– Ах так?! Уйди, изменщик коварный, и не лапай меня больше никогда!
Я шутливо спихнула со своей талии крепкую Веснушчатую руку, но при этом отчетливо испытала чувство сродни раздражению своей любимой героини – моэмовской Джулии Ламберт, когда ее любовник отправился танцевать с молоденькими крашеными блондинками, которые совершенно не умеют играть на сцене! С точки зрения следственных заслуг – кто я и кто эта соплячка, которая еще толком не знает, как дела подшиваются?!
– Ну ладно, не ревнуй. Что-то ты редко стала бывать у нас, – посетовал Вася.
– Побойся бога, Кульбин, – тут же обернулся к нам один из любопытствующих экспертов, рыжебородый Гена Струмин. – Да если она будет чаще бывать, мы от работы захлебнемся. А я и так к октябрю вскрыл норму прошлого года. Машка, та чего на пятьсот не приехала?
– На что я не приехала? – удивилась я.
– Я первого октября вскрыл пятисотый труп. Знаешь, как раньше сталевары Новый год по выполнении годовой нормы отмечали? У меня пятьсот было за весь прошлый год. А тут я за девяти месяцев эту цифру перекрыл, мы два дня праздновали!
– Ну ладно, не вмешивайся в чужие разговоры, – отшил санитар Вася эксперта Струмина.
Гена и не пикнул. Иерархия четкая, подумала я: не по должностям, а по личностям. Вася – патриарх, старейшина, а Гена Струмин работает всего год-два, юнга, одним словом.
– Ну так чего ты там наэксгумировала? – поинтересовался коварный изменщик, заглядывая через мое плечо на секционный стол.
– Ты представляешь, вытащили гроб с бабушкой, а там еще один труп лежит.
– А бабушку-то от нас хоронили?
– Отсюда.
– В закрытом гробу, что ли? – Да, в закрытом – она летом недели три дома пролежала, смотреть уже было не на что.
– Как безродную, что ли, хоронили?
– Да нет, родственники были, гроб-то, видел, какой добротный?
– Когда ж этого подселенца-то подбросили? – задумался Вася, – Хотя сейчас все возможно. Видела, у нас теперь охрана: круглосуточно дежурят омоновцы с автоматами? Так вот, недавно привезли пять трупов с бандитской разборки, пять «огнестрелов», а ночью братва пришла. Так бедные омоновцы их не только впустили, но и лично проводили прямиком к телам: их всего двое, а братков человек десять, с помпушками, как они ласково выражаются. Ну, с помповыми ружьями. А дежурный эксперт просто-напросто закрылся в кабинете и носа не высовывал, пока те не отвалили.
