Илья не поленился спросить у вышестоящего начальства, которое, естественно, от директора тут же и открестилось, сославшись, к тому же, на то, что директоров много, а оно, начальство то есть, одно. При этом в глазах начальства читалась отчетливая, но невысказанная мысль о невезучем подчиненном: «Воруй, если можешь, но не попадайся, дурак».

Оставленный без поддержки, директор скис, сник и распорядился показать журналисту кое-какие документы, надеясь, по-видимому, на скидку, положенную при чистосердечном признании. На основании этих документов, а также материалов своего собственного мини-расследования Илья и написал хлесткий очерк, о котором в городе говорили недели две, а газету вырывали друг у друга из рук и зачитывали до дыр.

По версии журналиста (подкрепленной, кстати, неопровержимыми доказательствами) виноват был директор и оба его зама, которые по-хозяйски распоряжались деньгами, предназначенными для выплаты заработной платы, причем распоряжались исключительно выгодно… для себя.

В подробности можно не вдаваться, такая практика сейчас в России – нечто вроде нового национального обряда. Но в Волжске, где такие разоблачения еще были в диковинку, скандал вышел громкий, директора фабрики сняли за несоответствие занимаемой должности, заместители его благоразумно поувольнялись сами, по собственному горячему желанию, а государственное предприятие превратилось в акционерное общество с то ли ограниченной, то ли, наоборот, безграничной ответственностью.

Когда через полгода на посту генерального директора этого общества оказался прежний директор фабрики, общественность этого даже и не заметила, поскольку зарплату ткачихам платили почти вовремя и почти полностью. Благо за время реорганизации их число сократилось чуть ли на треть, а зарплату никто индексировать с учетом инфляции и не думал. Но кто к тому времени помнил об этой самой фабрике? Сам автор, кстати, забыл о ней одним из первых.

Очередная «бомба» взорвалась, когда Илья опубликовал очерк о незаконном строительстве загородного поселка городского типа. То есть строительство-то было согласовано во всех инстанциях, только вот землю для него почему-то отвели там, где уже десять лет был дачный кооператив «Ветеран». На все протесты дачников либо не реагировали, либо отделывались отписками, упирая, в основном, на то, что самодельные «фазенды» на традиционных шести сотках портят вид при подъезде к городу по главному шоссе.

Вполне естественно, никакими архитектурными достоинствами кооператив «Ветеран» похвастать не мог, потому что создавался для многодетных семей, всевозможных ветеранов и участников, то есть – льготников. И понятно, что дачные домики строили чуть ли не из картонных ящиков и парниковой пленки – на другое просто не было денег.

К тому же напомню: отсутствие денег у большинства граждан с лихвой компенсировалось изобилием всевозможных постановлений запретительного характера. Нельзя было строить дома с отоплением – печкой там или камином: торчащая над крышей домика труба выдавала хозяев с головой и безжалостно сносилась (труба, конечно), а без трубы – какое отопление? Нельзя было строить двухэтажные сооружения, поскольку второй этаж запросто можно было сдать каким-нибудь дачникам и на этом невероятно обогатиться. Нельзя было строить домик больше четко обозначенной кем-то площади. Ну, и так далее.

А поскольку тогда граждане еще не научились лихо плевать на законы и запреты или спокойно покупать разрешение на что угодно, то поселок имел, конечно, странноватый вид то ли бидонвилля, то ли обычных трущоб, но для своих хозяев это был рай земной, земля обетованная, для многих – не только единственный смысл в жизни, но и единственный способ выживания. Если бы на государственных землях могли выращивать столько, сколько выращивают на шести кровных сотках, да еще самого разнообразного ассортимента, продовольственная проблема решилась бы раз и навсегда. Но… на государственных землях все по-другому, а шесть соток есть далеко не у каждого российского гражданина, так что проблема остается неразрешимой и по сей день.

По-видимому, всевозможные запреты призваны были помочь осуществить реализацию мечты развитого социализма, то есть равенство нищих. И небезуспешно, поскольку до недавнего времени на большинство дачных поселков, как уже говорилось, без слез взглянуть было невозможно, и кооператив «Ветеран» исключения из этого правила не составлял.

Построить на его месте краснокирпичный городок с домами-замками, которые можно было сооружать, как Бог на душу положит, было, конечно, заманчиво. Заборчик каменный по периметру пустить, охрану в будку у ворот посадить, телефон провести. Кто откажется в таком домике не только лето – весь год пожить, особенно если есть машина, а до собственно города – рукой подать? Естественно, никто. И все жалобы дачников словно проваливались в черную дыру, а по их участкам уже похаживали люди с какими-то рулонами чертежей и землемерным оборудованием…

Илья в проблемах «Ветерана» разобрался почти мгновенно, благо люди, давшие разрешение на строительство коттеджей, давным-давно перебрались на другую работу, а некоторые – и в другие города. Некоторые вопросы, заданные в статье дотошным журналистом, заставили городские власти зашевелиться во избежание всевозможных неприятностей, на которые глупо было нарываться из-за такой мелочи, как расположение какого-то там поселка, тем более что место для него было выбрано не самое лучшее в округе. Так что после выступления Астраханского кооператив мгновенно оставили в покое, а элитный поселок – несколько десятков вилл из красного кирпича затейливой архитектуры – стали возводить в другом ближнем пригороде.

И лишь после этого спохватились, что город оказался отрезанным от многовекового источника чистой воды, и что теперь горожанам придется пользоваться водой, в которую счастливые жители коттеджей станут сливать все, что заблагорассудится. Ну так ведь известно, что у нас на Руси всегда были задним умом крепки, так что особенно никто и не удивился. И уж тем более не возмутился, поскольку внешний вид воды не слишком изменился, а об изменениях состава никто не распространялся, поскольку никто этот самый состав не исследовал даже на дилетантском уровне.

В общем, эти и подобные им, но чуть менее острые публикации сделали Илью знаменитым. А многоопытный Владилен Сергеевич тихо и тактично перевел внимание молодого журналиста на социально-бытовые драмы. Сюжетами из криминальной хроники в наше время удивить уже невозможно, но если нормальному человеку в общем-то безразлично, почему застрелили банкира или взорвали автомобиль политика (дыма без огня не бывает!), то зверское убийство соседской девочки на улице чуть ли не средь бела дня задевает за живое.

И особенно беспокоит, что преступников либо не ищут, либо не находят, так что самое что ни на есть зло остается фактически безнаказанным. Да и кому охота копаться в «бытовухе», если на каждого следователя таких дел – десяток и каждый день появляется что-то новое? Если свидетелей вроде бы полно, а никто ничего не видел, если причин для преступления – никаких, а выгода – копеечная? Даже зацепиться толком не за что, вот умученные следователи и не цепляются, оставляют «висяк» за «висяком». Иногда по чистой случайности преступление раскрывается, но это можно считать редким исключением, которое лишь подтверждает общее правило. Так что раскрыть дело может только какой-нибудь особо въедливый Пинкертон-любитель. Или – журналист.

В этом направлении главный редактор и подтолкнул своего любимца. И не ошибся.

При внешней холодности и невозмутимости, Илья обладал незаурядным даром: мертвой, так сказать, бульдожьей, хваткой, как говорят собачники – с прикусом. Если он вцеплялся в какое-то дело, то можно было быть уверенным на все сто процентов, что, если он его и не раскроет, то несколько крепких ниточек обязательно нащупает и по возможности размотает. И если по ним те, кому это положено по должности, не выйдут на подлинных преступников, то с них (не с преступников, конечно) и спрос.