А в тот день по дороге домой меня осенила такая интересная мыслишка: зачем убитый парень переодевался? Разве он не мог в мужской одежде грохнуть Антоничева? Скрываться от преследователей все равно, что в мужской, что в женской одежде, в шубе даже менее удобно. Маскироваться он мог только от потенциальной жертвы. Выходит, что Антоничев знал его в лицо. Что же за отношения их связывали?

Придя домой, я позвонила Синцову. Он оказался на работе и любезно согласился завтра вытащить в убойный отдел бомжей из того подвала, где нашли труп Черкасовой. На следующий день бомжи, как на работу, явились в отдел по раскрытию умышленных убийств. Я заметила, что они причесались и пахли каким-то отвратительным одеколоном, причем я не могла разобрать, вылили они его на себя в косметических целях или пили.

Я пригласила понятых, разложила на столе фотографии, в числе которых были изображения убитого в субботу парня и Карасика. Каждого из бомжей по очереди я спросила, не попадался ли им когда-либо на глаза кто-нибудь из предъявленных лиц. Оба бомжа, один за другим, уверенно показали на тех, кто меня интересовал: на переодетого и на Карасика. Оба заявили, что видели их неоднократно, как входящими, так и выходящими. Причем в разные дни и в разное время, иногда вместе, иногда поодиночке. Единственное, чего бомжи не могли сказать, — это к кому шли парни.

Записав показания бомжей в протокол, я вместе с операми скинулась свидетелям на сигареты, котлеты и чай, подхватила Синцова и потащила его в дом, где была убита Женя Черкасова.

Начали мы с первого этажа. Ни на одну фотографию пожилые женщины из нижних квартир никак не отреагировали, сказав, что никогда таких не видели. Но вообще они из дома выходят редко и мало что знают про соседей. На звонки в остальные квартиры нам никто не открыл, что было понятно — белый день, все занятые люди в школе или на работе.

Выйдя на улицу, я посетовала Андрею, что мы до сих пор не знаем данных о личности парня, убитого в субботу, хотя работа по раскрытию убийства неустановленного лица должна начинаться с выяснения, кто он такой. Андрей в ответ посетовал, что все возможные меры к установлению личности убитого приняты, и он просто в тупике. Карасик тоже молчит как убитый, и даже в камере ни с кем вообще не заговаривает. Строго конфиденциально Андрей поделился со мной тем, что, сомневаясь, все ли правильно отражается в агентурных записках людей, которые сидят вместе с Карасиком, он вообще поставил в камеру про слушку, и сегодня вечером его поместят в камеру к довольно авторитетному в блатном мире человеку, который получил определенное задание. К тому моменту он поедет в тюрьму и будет не сводки читать постфактум, а слушать прямой эфир из камеры.

— А можно, я с тобой? — заклянчила я.

— Нельзя, — лаконично ответил Андрей. — Ты же всегда знала, что следователю нельзя лезть в оперативные мероприятия, что с тобой случилось?

— Конечно, — продолжала я канючить, — как в Торфяновку меня тащить, под пулеметы, так будь любезна, а как что-то интересное, так нельзя… Ладно же, Андрюшенька!

Испугавшийся Синцов немедленно дал согласие взять меня вечером в тюрьму, получив от меня торжественное обещание никому и ни при каких обстоятельствах не колоться, что он мне разрешил участвовать в этом мероприятии.

В специально оборудованной комнате следственного изолятора нас снабдили соответствующей аппаратурой, и мы около часа слушали стуки, грюки, похрустывание, шелест и откровенные зевки. Потом, судя по звукам, открылась и закрылась дверь, прозвучали какие-то непонятные слова — это в камеру привели Карасика. И тут начался разговор.

Человек Андрея представился и попросил вошедшего назвать себя. Но Карасик не спешил себя называть. Судя по глухому стуку, он то ли упал на пол, то ли бросился перед Авторитетом на колени.

— Батя, — сказал Карасик, — ты человек авторитетный, достань мне дозу героина.

— Ты что, охренел, парень? — строго спросил Авторитет. — В нашей хате не употребляют.

— Да я не для кумара, — пояснил Карасик. — Достань мне дозу, чтобы я ширнулся и помер. Я хочу с собой покончить.

— У тебя как с головой? — спросил Авторитет. — Манечку поймал, что ли?

(Я тихо спросила Андрея, что такое «манечка»? Андрей объяснил, что это — идея-фикс, мания.)

— Плохо у меня с головой, батя, — тут же признал Карасик. — Я молчать не могу и говорить не могу. А мне все равно не жить. Один выход остался, пока меня на кусочки не разрезали, самому покончить с жизнью.

— Так ты расскажи, в чем твои проблемы, — вкрадчиво посоветовал Авторитет, — а мы вместе и решим, может, тебе помочь можно?

— Не могу. Мне мои проблемы ночами снятся, я жить все равно не хочу. Достань «чек», а?

— Нет, парень, и не проси, — твердо ответил Авторитет. — Расскажи, в чем дело.

— Не буду я рассказывать, не могу. Если начну, то не остановлюсь и ментам все выложу. Если не хочешь мне «геры» дать, я повешусь.

В камере воцарилось молчание.

— Ну вешайся, — после паузы сказал Авторитет, и в камере снова стало тихо, только что-то шуршало.

Через некоторое время раздалось покашливание, судя по определенным признакам, — Авторитета. Карасика вообще не было слышно. Потом покашливание стало откровенно демонстративным («Кха! Кха!»), и Андрей, бросив аппаратуру, выбежал из кабинета.

Вернулся он через полчаса и рассказал, что Карасик действительно пытался повеситься. Авторитет же оказался в дурацком положении, поскольку по понятиям не имел права мешать ему повеситься и никак иначе, кроме как кашлем, не мог дать понять, что происходит в камере. Карасика в тяжелом состоянии отвезли в медчасть. Синцов сказал, что вешаться надо не Карасику, а ему, Синцову, поскольку он сегодня выиграл конкурс на самого безмозглого опера земного шара и окрестностей. Я, как могла, его утешала и предложила, чтоб он отвлекся от мрачных мыслей, срочно снять с Карасика одежду на микрочастицы.

На следующий день с утра я отвезла одежду Карасика криминалистам, специализирующимся по следам микроналожений, уже зная, что в слепок следа обуви, изъятого из подвала, где был обнаружен труп Жени Черкасовой, идеально вложился башмак, изъятый Синцовым с места жительства Карасика. И Карасика же палец нашелся на кассете от «Полароида», подобранной мной в парадной, где убили бомжиху. Честно говоря, я и сама не особо рассчитывала на эту кассету, так, подобрала на всякий случай, и даже не изъяла в соответствии с процессуальным порядком, о чем теперь горько пожалела. Ладно, оформим ее изъятие, как положено, пойдем на маленький служебный подлог.